17. ОТ ДЕ ГОЛЛЯ ДО МИТТЕРАНА
Патрик
Вскоре после выхода «Разини» генерал де Голль принимал в Елисейском дворце деятелей искусства. Наш шофёр Жорж от волнения едва не добил окончательно свой (и так разбитый) «опель», подъехав слишком близко к ступеням дворца. Вынужденный дать задний ход, чтобы развернуться, он внёс беспорядок в расположение кортежа машин, а потом, подъезжая к крыльцу, ещё и заехал на красный ковёр. Церемониймейстер в белых перчатках никак не мог открыть дверцу машины. Через окна родители видели застывшего в ожидании, как соляной столб, генерала. Тогда они решили выйти с другой стороны. По протоколу мама должна были идти на ступеньку ниже отца, чтобы он представил её генералу. Тот встретил отца звучным «Здравствуйте, мэтр!». Его так никогда не называли! Но дальше этого в своей любезности генерал не пошёл, ибо в эту минуту из машины выпорхнула одетая в чёрную гусарскую форму с золотыми пуговицами прелестная Брижит Бардо. Открыв рот от восторга, глава государства не спускал с неё глаз. Отец же, по своему обыкновению стушевавшись, не сводил восхищённых глаз с мадам де Голль, о которой потом целую неделю не переставал нам рассказывать:
— Какая очаровательная, изысканная женщина, какой класс!
Мама тоже не скрывала своего восхищения.
В 1971 году Жорж Помпиду выразил желание посмотреть «Оскара» в Елисейском дворце в присутствии членов правительства. Происходило это в зимнем саду. Министры и государственные секретари, окружив президента, ожидали поднятия занавеса; отец без труда мог представить себя Мольером, играющим для королевского двора. Как на грех, у него страшно разболелась голова; он улёгся на пол и, размеренно дыша, дожидался, когда боль утихнет. Сознание, что он заставляет ждать президента, не облегчало задачу. Но высокопоставленные лица не выражали никакого нетерпения. Немного придя в себя, отец распорядился дать третий звонок. На сцене все боли сразу чудесным образом испарились, словно его душа переместилась в другое тело, и он совершенно забыл о своём недомогании. Президент хохотал, как ребёнок.
— Он был в восторге, — поведал мне отец. — А на приёме мадам Помпиду то и дело повторяла: «Жорж, вы слишком много курите!» Я тоже заметил: он курил одну сигарету за другой.
На следующий день из канцелярии президента отцу доставили акварель XVII века с изображением роз. Перед тем как её повесить, он обратил внимание на дату. Через пару дней нам доставили пакет из княжества Монако: их сиятельства тоже желали посмотреть «Оскара» в своём дворце, подчеркнув, что отец может назначить любую цену. Обратной почтой отец послал отказ без объяснений.
— Коли принцесса хочет видеть пьесу, она может, как все, пойти в театр, — сказал он нам. — Когда мы снимали в Монако сцену «Разини», она вышла из машины, чтобы посмотреть на нас, и даже не поздоровалась. Я это не забыл.
При президенте Валери Жискар д'Эстене получить телефон было не простым делом. Хотя у отца уже был один, он захотел иметь второй. Белый телефон, подобный произведению искусства, занял почётное место посреди гостиной. По большей части он молчал, ибо никто не знал его номер, даже мы! Если раздавался звонок, мы понимали, что это ошибка. Подняв трубку, я обычно шутил:
— Алло, вас слушают в резиденции Президента Республики!
Когда однажды мне ответили: «Мы как раз звоним из Елисейского дворца», я сначала подумал, что это розыгрыш. Но шеф протокола настаивал, чтобы я тотчас позвал отца к телефону! Президент Габона, находившийся с визитом во Франции, желал встретиться с Луи де Фюнесом через два дня на официальном ужине.
Удивлённый отец призадумался. Он терялся в догадках, как могли позвонить по этому номеру, не внесённому в справочники.
— Это не случайно, дети мои, — сказал он наконец. — Мне как бы намекают, что было бы неосторожно отклонить приглашение.
В то время как раз разразился нефтяной кризис, и французское правительство заигрывало с президентом Бонго, всячески стараясь расположить его к себе. Мне иногда казалось, что отец склонен к преувеличениям. Только спустя тридцать лет я понял, как часто он был прав. Подобно другим великим артистам, он обладал удивительным чутьём, позволявшим ему обнаруживать мельчайшие нюансы, которые от нас ускользали совершенно. Когда оказываешь такое влияние на толпу и привлекаешь миллионы в кинотеатры, одним талантом трудно всё объяснить: приходится в какой-то степени быть медиумом. Вынужденный отложить на несколько дней поездку в Клермон, он напялил на себя смокинг. Но если отправился он на приём неохотно, то вернулся в полном восторге.
Такой актёр, как мой отец, умел различать в реальных людях то, что скрывается, как он говорил, «под маской». Он был польщён приёмом, оказанным ему Валери Жискар д'Эстеном и его супругой, зато насмехался над слугами, одетыми по старинке, которые под звуки камерного оркестра сопровождали гостей в большой зал столовой с канделябрами в руках.
— Это не модно теперь, дети мои! Это попахивает концом царствования!
Он сидел справа от президента Бонго, а мама справа от его сына, который рассказывал ей за ужином о слонах, львах и сафари. Из вежливости отец не стал говорить, что думает о тех, кто убивает животных.
— Мне кажется, детка, что он проявлял к тебе большое внимание. Уж не приволокнулся ли он за тобой?
Подобные приглашения, от которых было трудно отказаться, отрывали отца от сада и вечеров в кругу семьи, которые он любил больше всего на свете. Но отец всё равно не терял времени зря. Описывая эти приёмы, он разыгрывал смешные сценки, имевшие подчас сюрреалистический характер, и, к вящему нашему удовольствию, пародировал видных гостей:
— Сцена происходит на заседании Совета министров. При появлении президента все встают, затем с мрачным видом садятся. Он начинает говорить: «Шурмурля». Заметив похоронные выражения на лицах министров, рявкает на них и продолжает свою речь. Потом жестом просит их улыбнуться и уходит, хлопнув дверью. Далее, принимая главу зарубежного государства, он слышит от него: «Шырмырля», которое переводчик переводит, как «Шурмурля». Иностранец продолжает: «Шымрымло!», а переводчик опять бубнит: «Шурмурля». Президент убегает в другой салон, где идёт приём в честь награждённых орденами. Галстуки у всех завязаны на головах. Президент входит, нацепив на голову самый большой галстук, минуя толпу элегантно одетых мужчин, которые стараются перехватить его взгляд, в то время как дамы делают ему реверансы.
В его картинах можно обнаружить множество вариантов этих «шурмурлей», когда он говорит на иностранных языках, употребляя слова, которые ничего не значат. Обобщая, отец называл политику болтовнёй:
— Я когда-нибудь сниму фильм под названием «Болтовня». Разговоры политиков и переговорные устройства в тюрьмах производят одинаковый шум. Мы покажем школу болтунов, в которой учатся парламентарии, стремящиеся постичь искусство говорить ни о чём. Я буду обращаться к ним, как вождь, рассказывая всякие глупости с таким апломбом, что меня наградят громом аплодисментов. В смешном шествии можно будет увидеть всех великих людей — больших и маленьких. У одних будут перья на шляпах, у других на ногах ботинки в метр длиной.
У отца было довольно смутное представление о политике. Он в ней не очень разбирался и считал, что актёр не должен быть ангажированным человеком. «Какие жалкие люди эти политики, только и думающие о власти! — говорил он — Они не замечают окружающей их красоты: лилий, роз, бабочек...»
Единственный раз он отступил от своих правил во время президентских выборов 1981 года.
Я тогда спросил, зачем он отправляется на митинг в поддержку Жискара, хотя его это не интересует?
— Было трудно отказать: Марсель Дассо всегда так любезен со мной. Он неизменно поддерживал меня в своём журнале «Жур де Франс», так что я проявил бы неблагодарность. К тому же Оливье любит самолёты.
— Ты ошибаешься, папа! Дассо принадлежит к партии Жака Ширака. Вот кого тебе надо было бы поддерживать!
— Да ну? — ответил он с недовольным видом.
В день, когда стало ясно, что победил Франсуа Миттеран, отец скорее забавлялся, называя его самцом-шимпанзе, победившим соперника в братоубийственной борьбе. Он считал политиков плохими актёрами, думающими лишь о своей карьере и презирающими народ. Левые или правые — все они, по его мнению, произносили общие, малоубедительные фразы.
— Почему бы им не поучиться на актёрских курсах? — говорил он. — Вот Жорж Марше [Французский политический деятель (1920–1997), возглавлявший ЦК Французской компартии с 1972 по 1994 г.] наверняка посещал их! Сильным противником является и Пьер Моруа [Французский политический деятель (р. 1922), дважды бывший министром иностранных дел (1984–1989 и 1988–1993 гг.). Запятнав себя в финансовых аферах, был вынужден уйти в отставку.]. Он проявляет чудеса смелости. Я бы взял его партнёром.
Хорошие актёры всегда способны оценить друг друга. Один лишь Жорж Марше написал ему, когда он лежал в больнице. А Пьер Моруа единственный после его смерти прислал нам длинное письмо с соболезнованиями.
Ролан Дюма [Французский политический деятель (р. 1928), социалист, глава трёх правительств при президенте Миттеране (1981, 1983 и 1984 гг.).] вызывал у отца смех.
— Он похож на даму!
В Франсуа Миттеране ему не нравилось, что тот скрывает «под маской» презрение к людям. В тот период пресловутых перемен он находил потешными журналистов, которые отращивали волосы в зависимости от результатов голосований:
— Уверен, что у этого, когда руль повернулся вправо, волосы были короткие. Теперь же, когда произошёл поворот влево, они у него стали длинные.