Жан Марэ: О моей жизни (1994)

Глава 2. (страницы 26-30)

(Перевод Натэллы Тодрия)

страница 26

В коллеже я получал плохие отметки. Меня забрали из Сен-Жермена и поместили в Кондорсе. Каждый день на поезде я ездил в Париж. В вагоне я встретил свою третью любовь. Но я ещё не рассказал о второй. Первой была Фернанда, второй — дочь сторожа на газовом заводе, расположенном неподалёку от нашего дома в Везине. Она была на два года старше меня, её звали Кармен.

Мою третью любовь — ту, что из поезда, — тоже звали Кармен. Мне было двенадцать, ей пятнадцать лет. Влюбляясь, я становился робким и цепенел в присутствии своего «предмета». Самое большее, на что я осмеливался, это прижаться к ней, воспользовавшись теснотой в вагоне, или сунуть ей в сумочку записку. В один прекрасный день к нам явилась полиция. Кармен арестовали на бульваре Клиши. Полицейские разыскивали её сутенёра, нашли у неё письмо с моим адресом и пришли арестовать меня. Думаю, они и сейчас должны смеяться над этим!

В Кондорсе дела шли не лучше. У меня появилась гениальная идея завести два дневника, один с настоящими, то есть очень плохими отметками, который я подписывал за мать, второй — с отметками от 18 до 20 баллов, его я подписывал за учителей и показывал дома.

Всё шло прекрасно до того дня, когда меня исключили за неуспеваемость. Мать возмутилась и устроила скандал. Так как после исключения из Кондорсе меня не приняли бы ни в какой другой лицей, мой мнимый дядя Жак де Баланси дал удостоверение, что был моим воспитателем и что я никогда в жизни не ходил в школу!

Таким образом я оказался в Жансон де Сайи. В наказание меня отдали пансионером. На самом деле это было наградой: я очень гордился этим удостоверением. Единственное огорчение — я видел мать лишь по четвергам и воскресеньям. Меня определили в 6-й класс, где у меня было много учителей. В первый же день я представился каждому из них под разными фамилиями. Разумеется, это очень быстро обнаружилось, меня наказали, но в глазах товарищей я стал героем. Среда Жансона, где учились дети богачей, как она оказалась вредна для меня с моей склонностью к мифомании и лжи!

страница 27

Брат оставался в сен-жерменском коллеже. Следовательно, проверить мои россказни было невозможно, и я превратил своих родителей в очень богатых и знатных людей. Наврал, что у нас четыре замка, десять автомобилей, множество слуг. Мать приезжала за мной каждый четверг. Однажды она позвонила предупредить, что не приедет: её такси попало в аварию. Директор, сообщив это при всём классе, произнёс слово «машина». Это сразу подтвердило все мои рассказы, все мои «испано», «делажи», «вуазены»...

О матери я не беспокоился. Мать бога неуязвима.

Я выдумал также, что моя мать актриса. Меня спрашивали: «Где она играет?» Я отвечал: «В ❝Комеди Франсез❞». Я не знал ни одного актёра этого театра и думал, что мои товарищи — тоже.

Однажды, доверившись учителю французского, я признался, что хочу стать киноактёром. На другой день при всём классе он обратился ко мне: «Господин Марэ, пока вы не стали звездой...» Я встал и молча вышел. После этого я ни разу не был у него на уроке.

страница 28

Во время этих уроков я играл в прятки с надзирателем, который был обязан следить за тем, чтобы в коридоре не было ни одного ученика. Я даже изобрёл такую игру: члены моей банды безобразничали в классе, и их поочерёдно выставляли за дверь. Чтобы привлечь внимание надзирателя, мы издали окликали его и мгновенно разбегались по лестницам, дортуарам, туалетам, где пробовали сигареты всех сортов. Опасался я лишь того, что меня в наказание не отпустят домой и я не увижу маму.

В один из четвергов вместо мамы за мной пришёл мой мнимый дядя Жак. «Твоя мать уехала. Но она не хотела, чтобы ты лишился своего кино. Я пойду с тобой». Кино! Я любил кино, но чтобы мама была рядом и чтобы можно было держать её руку в темноте.

— Она не говорила, что собирается уехать.

— Она сама ещё вчера об этом не знала. Но она скоро вернётся.

— Где она?

— В Босолей, на юге Франции.

Я расстроился, но не хотел, чтобы Жак заметил моё огорчение. Она не предупредила меня. В первый раз не сдержала слова. Моя мать обожала нас с братом. Что могло её заставить так внезапно уехать?

— Она уехала по делам... да, по делам.

— Но чем она занимается? Она никогда не говорила мне...

— Она служит в меховом деле.

Жак повёл меня в кино, потом в кафе и, наконец, отвёл назад в Жансон.

Он был великолепен, более нежным не мог быть и родной отец. В лицее ни одного письма от мамы. В субботу вечером за мной пришла тётя Жозефина. (Товарищам я сказал, что это наша прислуга.) Всю неделю я вёл себя сравнительно хорошо, боясь лишиться отпуска и надеясь, что мать вернётся. Но и дома не было письма!

страница 29

Мне разрешили написать ей, а тётя взялась отправить письмо.

Это воскресенье потеряло всякий смысл. Я был как потерянный. В Жансон возвращался с тяжёлым сердцем. Моё поведение стало образцовым, — так я боялся лишиться отпуска, когда моя мать, наконец, вернётся домой.

Но в четверг за мной снова пришёл Жак.

— У тебя есть известия о маме?

— Да, она чувствует себя хорошо, хотя произошёл несчастный случай, и у неё рука в гипсе — она не может писать.

Он нежно меня поцеловал. Я был благодарен ему за доброту и за то, что он разделял мою грусть, ведь он тоже не видел маму. После кино он повёл меня в свою штаб-квартиру в отель «Терминус» у вокзала Сен-Лазар. Там его друзья играли в карты.

Он представил меня: «Это сын Маризы». Ещё одно имя мамы, которого я не знал!

Меня встретили радостно. Нашли красивым. «Хорошенький, как девочка», — сказал Жак. Для меня, стремившегося в лицее играть роль главаря шайки, это был сомнительный комплимент. Но я простил его, потому что эти люди с восхищением говорили о маме и решили, что я на неё похож.

Я вернулся в Жансон, нагруженный подарками: сладости, цветные карандаши, авторучки, револьвер с пистонами, не считая карманных денег, которые позволили мне соперничать в тратах с товарищами. Теперь я залезал в тётину сумку только раз в неделю.

В этот вечер я не нашёл в дортуаре фотографии мамы и устроил скандал. Один из товарищей вернул мне её, спросив: «Это твоя мать? А я думал, фотография какой-то актрисы». «Она актриса и она — моя мать». Я рассердился на мальчика, ведь он принял мою мать за «какую-то» актрису. Как всегда, заснул с фотографией под подушкой. Я плакал. Мне доставляло удовольствие плакать из-за неё.

страница 30

В следующий четверг за мной опять пришёл Жак. Перл Уайт уже сошла с экрана. Он повёл меня в кинотеатр на площади Мадлен на «Бен Гура». Я открыл для себя Рамона Новарро, которого не переставал любить, и даже сердился на Чарлза Хестона за то, что тот посмел сменить его в этой роли тридцать лет спустя. Во время сеанса Жак часто поглядывал на меня. Он говорил, что на моем лице можно прочесть все перипетии фильма. Это был первый звуковой фильм, увиденный мною. Я был ошарашен. Жак сказал, что скоро все фильмы станут говорящими. Меня это очень огорчило, и я молил небо, чтобы этого не случилось. Мне хотелось быть актёром немого кино. Всё, чему нас учили в лицее, казалось мне бесполезным, кроме гимнастики и чтения наизусть.

После кино мы, как обычно, пошли пить чай в отель «Терминус». Но прежде ему надо было подняться за какими-то бумагами. Я пошёл с ним. У себя в номере он поцеловал меня в лоб и посадил на кровать. А сам стоял передо мной, спокойный, тихий. Молча, слегка улыбаясь, смотрел на меня, держа мою руку в своей. Я глядел на него вопросительно, не понимая, чего он хочет. Он целовал мои волосы. Я решил, что он хочет сказать что-то важное, что-то о маме. Но он по-прежнему молча целовал мои волосы, не отпуская моей руки. Это длилось нестерпимо долго. Потом он потянул мою руку к себе, внимательно глядя мне в глаза. Я испытывал не страх, а только удивление и любопытство...

Он, как обычно, поцеловал меня в щеку, дружески похлопал по спине и пошёл в ванную. Вернулся оттуда с полотенцем, вытер мне руку, которую я в замешательстве держал протянутой. И снова поцеловал меня. «Ты ничего не расскажешь маме? Никому не расскажешь?» Я не отвечал.

В этот вечер, вернувшись в Жансон, я не поцеловал мамину карточку и не плакал под одеялом.

страница 25

Содержание

страница 31

ФРАНЦУЗСКОЕ КИНО ПРОШЛЫХ ЛЕТ