Жан Марэ: О моей жизни (1994)
Глава 7. (страницы 105-108)
(Перевод Натэллы Тодрия)| страница 105 |
— На этот раз надеюсь заработать достаточно, чтобы тебе больше не пришлось «работать».
Розали не мешала мне мечтать. Но часто расспрашивала меня, обычно охлаждая мой пыл. Её вопросы иногда смущали меня. Порой удивляли слова, которыми она пользовалась, раньше их не было в её лексиконе. Я находил её и не такой элегантной. Но любовь моя от этого не уменьшалась. Я без конца говорил о ней с Жаном, и он воспользовался моими рассказами в «Несносных родителях». В пьесе я называю свою мать «Софи», тогда как её зовут «Ивонн», потому что в жизни я говорю «Розали», а настоящее имя мамы — Анриетт, или точнее, Мари-Алин. Я описывал ему и наши дома в Везине и Шату, и нашу квартиру на улице Птит-Отель.
Выражение «невероятно» пришло в «Несносные родители» тоже от меня. Я по любому поводу говорил: «Это по-тря-са-юще». Жан, находивший, что это звучит не по-французски, заменил «потрясающе» на «не-ве-ро-ятно».
Там были и сцены, которые Розали устраивала мне из-за моих друзей. Исключение составлял Андре Ж., с которым я продолжал видеться. Его единственного признавала Розали. Разумеется, мне захотелось познакомить Розали с Жаном. Он сделал всё, чтобы ей понравиться, но ни его учтивость, ни врождённая приветливость не смогли покорить её; часто я не мог вынести её жестоких и несправедливых замечаний по его адресу.
| страница 106 |
Летом Жан увёз меня на юг, где мы собирались пробыть до сентября. Мы остановились у одной из приятельниц Кокто, известной журналистки, имевшей прелестный дом в Прамускье. Я забыл упомянуть, что после налёта тулонской полиции мы переехали к ней. Тогда я себя чувствовал там не в своей тарелке: меня принимали только из-за Жана. На сей раз она была очаровательна. Я был счастлив на берегу моря, где испытывал скафандры для подводного плавания капитана Леприера, того самого Леприера, о котором говорится в «Несносных родителях». Таким образом я оказался одним из первых, кто занимался подводной охотой в скафандрах, которые позднее усовершенствовал Кусто, приобретя патент, за который Леприер не мог заплатить. Рассеянный, обаятельный Леприер был типичным изобретателем, какими их обычно изображают в шаржах. Он жил в Сен-Рафаэле в маленьком домике в порту. Когда почтальон опускал почту в ящик, она падала прямо к нему на постель, и он, проснувшись, получал её, даже не сдвинувшись с места. И всё у него было устроено таким же образом. Он, между прочим, изобрёл и зеркало, которое используется при съёмке почти всех фильмов: его называют «прозрачным». На это зеркало проецируют всевозможные виды, на фоне которых снимают актёров. Благодаря этому возникает иллюзия, что актёр, показанный крупным планом, управляет автомобилем или скачет верхом, в то время как на самом деле он не двигается с места, или что он, не покидая парижской студии, бродит по улицам Токио. На этот раз американцы выждали, когда Леприер перестал платить за свой патент, чтобы воспользоваться его изобретением.
Жан Кокто не читал никаких газет, однако каким-то образом всё знал. Разговоры, которые велись в июле 1938 года, наводили ужас. Говорили, что война может начаться со дня на день. Я не мог этого вообразить. Отказывался верить. Поговаривали о мобилизации; кажется, какие-то возрастные контингенты были уже призваны. Чудовищно, но я думал не о войне, не о страданиях миллионов и миллионов людей, не о смерти. Я думал: «Я не сыграю в ❝Несносных родителях❞».
Примечания:
Леприер Ив (1885 — 1963) — французский морской офицер, изобретатель современного скафандра.
Кусто Жан-Ив (р. 1910 — 1997) — французский океанограф и кинорежиссёр.
| страница 107 |
С непостижимой наивностью я молился Богу. Со мной этого не случалось почти со времён первого причастия. Я молил Бога отсрочить войну на один год. Прибавлял эту мольбу к «Отче наш» и делал это до самой премьеры «Несносных родителей». С трудом отваживаюсь писать об этом и до сих пор краснею из-за своего почти неправдоподобного эгоизма, легкомыслия и наивности. Но ведь это и есть я — непостижимое соединение ребёнка и мужчины, добра и зла, слабости и честолюбия, веры и неверия, хитрости и чистосердечия, ума и глупости.
Естественно, я не верю, что моя молитва помогла, но война действительно началась только через год, и я дал себе слово не переставать молиться. Я всегда верен этому обязательству. Верю ли я в Бога? Думаю, что да. Однако я перестал ходить в церковь и исполнять обряды, как только совершил поступки, осуждаемые ею. Во-первых, потому, что мне стыдно в них признаться священнику, а во-вторых, чтобы не обещать не повторять их. Я старался сосредоточиться на том, что выражал в своих молитвах. «Если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш небесный». Правда, не без труда, но я всегда стараюсь следовать этой заповеди. Много раз непроизвольная злоба брала верх. Я часто спрашивал себя, не молюсь ли я из суеверия. Если просишь Бога внять твоим мольбам, значит, страстно чего-то желаешь и готов сделать всё, даже то, что выше твоих сил, чтобы преодолеть препятствия, возникающие на каждом шагу, и добиться победы. Так что же, молитва или сила и страстность нашего желания помогают добиться её?
| страница 108 |
Вскоре мне стало так стыдно, что я всё время что-то выпрашиваю у Бога, что я даже пропускал вторую часть «Отче наш».
Я исповедовался Жану. Он не высмеял меня и даже поощрил к молитве. У меня сложилось впечатление, что он доволен тем, о чём я ему рассказал. Понял, что я переживаю драму. Расспрашивал меня. Я объяснил, что Розали только что арестовали, и рассказал, кем была моя мать. Он обнял меня, нашёл слова, смягчившие моё горе. Теперь у меня не было секретов от него, и наша дружба стала ещё крепче.
По дороге в Париж мы заезжаем в Дакс повидать Капгра и Алису Косеа, лечившихся там. Мы репетируем с Алисой в её номере. Она находит меня искренним и живым. Говорит, что убеждена: я хорошо сыграю свою роль.
Жан начал большую поэму «Пожар», которую посвятит мне. Я счастлив.
| страница 104 | Содержание | страница 109 |