Жан Марэ: О моей жизни (1994)

Глава 16. (страницы 225-228)

(Перевод Натэллы Тодрия)

страница 225

Возобновляются «Несносные родители». Какая радость! То, что рождалось когда-то на репетициях в комнате Ивонн де Бре, с блеском воскресает на сцене. Её лицо преображается при моём появлении. Я бросаюсь к ней, целую, ласкаю её. Безудержным потоком льются слова любви, неистовой материнской любви, от которой текст трещит по швам. Я отдаюсь вдохновению. Когда я начинал играть эту роль, то думал, что только мои человеческие недостатки помогают создать её. Теперь я чувствую, что играю лучше, чем десять лет назад: рядом со мной Ивонн де Бре.

Мне пришлось покинуть её из-за «Двуглавого орла». Эберто не хотел меня ждать. Даниэль Желен заменил меня в «Несносных родителях». Наконец смогу увидеть спектакль, да ещё с Ивонн де Бре. И вот я в зале. Поднимается занавес, Марсель Андре, Габриэлль Дорзиа великолепны в своей искренности. Шатаясь, входит Ивонн, смятенная, потрясённая, полумёртвая, как это требовалось по роли. Зал аплодирует. Я же чувствую: что-то не так. Я угадал. Она не может выговорить ни слова. Она мертвецки пьяна. Публика кричит: «Деньги назад! Деньги назад!» Опускается занавес. Я бегу к ней в уборную. Она стоит перед большим зеркалом. Тупо смотрит на себя, наконец замечает меня. Не поворачивая головы, спрашивает: «Я тебе противна?»

Я пла́чу. Обнимаю её. Я не в силах на неё сердиться.

— Не могу играть с ним, — говорит она, — не хочу играть с ним.

— Ивонн, Даниэль очень хорош.

— От него пахнет кроликом.

Я узнаю мать из «Несносных родителей», это моя мать, это Розали.

страница 226

Эберто обновил свой театр для «Двуглавого орла». Я вхожу к нему в кабинет, чтобы обсудить контракт. Увидев меня, он присвистнул:

— Какой прекрасный костюм. Сколько ты заплатил за него?

— Тридцать тысяч франков.

— Я никогда не смогу оплачивать актёра, который покупает костюмы за такие деньги.

— Хорошо. Я покупаю ваш театр.

— Аренду, здание или то и другое?

— И то и другое. (У меня не было ни су...)

— Это слишком дорого.

— Неважно. Мне это почти ничего не будет стоить. Я буду платить вам пожизненную ренту, а вы очень стары.

Это было жестоко. Но существовала тысяча неприятных историй между нами, ну хотя бы обед с Аленом Лобро в тот вечер, когда я поколотил его.

Самым главным в «Двуглавом орле» было для меня то, что впервые со времён «Рыцарей Круглого стола» я согласился работать в театре с Жаном. Я боялся, что, послушно следуя всем его указаниям, могу превратиться в своего рода автомат, неспособный работать с другими режиссёрами. В кино все актёры становятся в той или иной степени винтиками. Поэтому я соглашался сниматься у него, но всё же не мог сдержаться и спорил с ним, в то время как другие актёры, даже самые большие, с благодарностью принимали его советы. Жан страдал, но понимал, что с моей стороны это защитная реакция. И вот, когда мне было уже за тридцать, я, наконец, согласился работать с ним в театре. Почувствовал достаточно сил, чтобы сознательно следовать его указаниям.

страница 227

Мы испытывали огромную радость, работая вместе. Эдвиж Фейер была образцом послушания, усердия, элегантности и мастерства. Для меня было счастьем иметь такую партнёршу.

Целый год мы играли с аншлагами, не открывая кассы. Билеты раскупались заранее через агентство. Когда кто-нибудь хотел купить билет в театре, ему отвечали: «У нас нет билетов, но вы сможете достать их в таком-то агентстве». Это агентство принадлежало Эберто.

Критики были суровы к Жану Кокто и особенно ко мне. «Что касается Жана Марэ, он акробат. Это бесспорно». Это мне напоминало: «Что касается Жана Марэ, он красив. Это бесспорно» (после моего первого спектакля).

Этим «акробатом» я обязан падению навзничь на лестнице, которым заканчивался спектакль. Кажется, акробаты репетируют свои номера. Я же на репетиции ни разу не пытался упасть. Обеспокоенный Жан спрашивал, когда же я попробую это сделать. Я отвечал: «Когда буду играть».

На одной из последних репетиций я уже играл как перед публикой. И упал. Несколько человек, находившихся в зале, вскрикнули от страха. Это был мой первый трюк. Я не причинил себе никакого вреда. Потому что на самом деле падал не я, а мой герой, с которым я слился. Я ушибся только один раз, когда после упорного сопротивления сдался на уговоры фотографа из «Франс-Диманш» и упал «холодным».

По наивности я надеялся, что после Освобождения газеты станут такими, как до войны. Увы! Коллаборационистский стиль оставил свои следы. Злость лучше оплачивается.

Странно, что злобу принимают за ум, а доброту смешивают с глупостью.

страница 228

Но критики не раздражают меня. Гораздо труднее понравиться самому себе, чем другим. Если критик несправедлив, ты должен беспристрастно оценивать себя, потому что если он и неправ, то несомненно есть всё же настоящие погрешности, которые ускользнули от него.

Это падение наделало много шума. Продюсеры предлагали мне сняться в приключенческом фильме. Жан Кокто сделал сценарий «Рюи Блаза».

Я уезжаю сниматься в Италию. Во всех фильмах на испанские сюжеты я снимался в Италии. Венеция. Нельзя лучше узнать город, чем глазами и сердцем Жана. Каждая достопримечательность, каждая забавная и своеобразная деталь представала в ореоле его восприятия.

В Венеции мы ездили в студию только на гондолах и vaparetto* (* Vaparetto (итал.) — речной трамвай.). Мы жили в венецианском ритме.

В фильме я смог сыграть две роли: Рюи Блаза и Дон Сезара де Базана (двух персонажей, похожих друг на друга, как близнецы), что в театре было бы невозможно.

Я воевал с режиссёром Пьером Бийоном, не хотевшим, чтобы я подвергал себя риску. Я упорствовал. Однажды больше часа провёл на верху высокой лестницы, с которой должен был, держась за канат, пролететь через окно.

Бийон пригласил дублёра: я поднялся на лестницу раньше него и отказывался спуститься. Режиссёр не начинал съёмку. Теряли драгоценное время. В конце концов он сдался.

Снимаясь в этом фильме, я взял за обыкновение не репетировать опасные или физически трудные сцены. В роли Дон Сезара надо было вскочить на коня, не касаясь стремян (для кавалериста это очень просто). На репетициях мне это никак не удавалось. Раздалось: «Мотор! Начали!», и у меня получилось. Я понял, что «в образе» способен сделать то, чего не могу «холодным».

страница 224

Содержание

страница 229

ФРАНЦУЗСКОЕ КИНО ПРОШЛЫХ ЛЕТ