Жан Ренуар. «Моя жизнь и мои фильмы» (1981)

Глава 33. 1939. ❝Правила игры❞

(Перевод Льва Токарева)

Проводишь вечер, слушая музыку, а всё заканчивается фильмом. Не могу сказать, что французская музыка эпохи барокко вдохновила меня на «Правила игры», но она вызвала у меня желание снять героев, которые ведут себя в духе этой музыки. В начале работы я опирался на музыку. Хотя в фильме она звучит лишь в титрах. Начался тот период жизни, когда моими постоянными спутниками стали Куперен, Рамо, вся музыка от Люлли до Гретри. Постепенно мой замысел обрастал подробностями и упрощался сюжет. Через несколько дней, в которые я не расставался с ритмами музыки барокко, сюжет совсем прояснился.

Я думал о тех из своих друзей, смыслом жизни которых были любовные интриги. «Если ты хочешь сказать правду, — говорил мне Лестренгэ, — хорошенько вбей себе в голову, что весь мир стремится лишь к совокуплению. Люди думают только о том, как бы заняться любовью, а все, кто думает о чём-то другом, — пропащий народ. Они топят себя в мутных водах чувства». Разумеется, Лестренгэ имел в виду самого себя. Однако его мысль повлияла на меня и я решил перенести в наше время героев своего ещё несуществующего сюжета. Потом сюжет вырисовывался, правда не в такой степени, чтобы я остановился на определённом жанре.

Мне не хватало «рамки», и именно в Солони актёры смогли найти правду о своих героях. Туманы Солони возвращали меня к счастливым дням детства, когда мы с Габриэль ходили в театр Монмартра наслаждаться «Джеком Шеппардом, или Рыцарями тумана». Нет ничего более таинственного, чем выплывающий из тумана пейзаж. В этой вате тумана приглушённо звучат даже ружейные выстрелы. Туман — превосходная декорация для сказки Андерсена. Кажется, что с берега любого пруда сейчас увидишь, как возникают блуждающие огоньки или даже появляется собственной персоной водяной. Солонь — болотистая местность, полностью оккупированная охотниками. Я же испытываю отвращение к охоте, считая её непростительно жестоким занятием. Избрав местом действия фильма этот туманный край, я воспользовался случаем показать охоту. Все эти элементы путались в моих мыслях и побуждали найти сюжет, где можно было их использовать.

Первоначально я намеревался перенести в наше время сюжет «Капризов Марианны». Пьеса Мариво построена на трагической ошибке: возлюбленный Марианны принят за другого человека и убит в западне. Я не пытался уточнять интригу: я окружил её таким множеством различных моментов, что от сюжета как такового осталась простая канва. Важны были честные чувства Кристины, героини драмы. Так как авторами фильмов или книг выступают, как правило, мужчины, то и рассказывают они в основном истории про мужчин. Я же люблю рассказывать о женщинах. Другая важная сторона фильма — это чистота Жюрьё, который стал жертвой общества, ибо не соблюдал правил игры, пытаясь проникнуть в мир, куда ему нет доступа. Во время съёмок я колебался между желанием сделать комедию и желанием поведать трагическую историю. Итогом моих сомнений стал фильм «Правила игры». Я переживал минуты беспросветного отчаяния, потом, видя, каким способом актёры передают мою мысль, приходил в безумный восторг. Мои колебания заметны в развитии сюжета и игре исполнителей, особенно в трактовке образа Кристины. Её роль исполняла Нора Грегор, которая была всего-навсего княгиней Штаремберг. Её муж, австрийский князь Штаремберг, создал на родине антигитлеровскую крестьянскую партию. Крестьяне из его поместий голосовали за князя, но нацистская волна смела их.

Я познакомился с ним незадолго до съёмок «Правил игры». Он и его жена находились в полном смятении. Всё, во что они верили, рушилось на глазах. Можно было бы написать роман о состоянии духа этих изгнанников. Я решил воспользоваться манерами Норы Грегор, её по-птичьему лёгким характером, чтобы разработать роль Кристины. И на сей раз, чтобы создать характер или интригу, я исходил из внешних данных. Сознаю свою вину, но должен подчеркнуть это обстоятельство, ибо в момент, когда я решаю больше не снимать фильмов, сила этого принципа воздействует на меня глубже, чем когда-либо. Обычно идут от окружающей жизни, чтобы прийти к выражению своего «я». Уважаю и восхищаюсь художниками, которые работают в обратном направлении. Абстрактное искусство отвечает требованиям нашей эпохи. Однако я остаюсь человеком XIX века, и мне в качестве исходной точки для творчества необходимо наблюдение жизни. Мой отец, не доверявший воображению, говорил: «Вы рисуете листок с дерева, не прибегая к живой натуре. Вам грозит однообразие, потому что воображение подскажет вам только несколько образцов листьев. А природа вам даст миллионы на одном и том же дереве. Нет двух одинаковых листьев. Художник, рисующий самого себя, быстро начинает повторяться».

По-настоящему узнаешь, каким получился фильм, лишь после завершения монтажа. После первых же просмотров «Правил игры» меня охватили сомнения. Это был фильм о войне, и тем не менее в нём не делалось ни единого намёка на войну. Внешне безобидная, эта история задевала саму основу нашего общества. И всё-таки с самого начала я хотел дать публике не авангардистское произведение, а обычный нормальный фильм. Люди приходили в кино, думая, что отвлекутся от забот, а я погружал зрителей в их собственные проблемы. Неизбежность войны сделала чувствительнее даже толстокожих. Я рисовал милых и симпатичных героев, хотя изображал разлагающееся общество. Мои герои были заранее побеждёнными людьми, подобными князю Штарембергу и его крестьянам, и зрители видели это. По правде говоря, зрители в них узнавали самих себя. Люди, кончающие самоубийством, не любят делать этого при свидетелях.

К моему великому удивлению, оказалось, что этот фильм, который я хотел сделать безобидным, действует на большинство зрителей, как щётка, гладящая против шерсти. «Правила игры» шумно провалились. Фильм принимали с какой-то ненавистью. Несмотря на хвалебные отзывы отдельных критиков, публика встречала фильм, словно личное оскорбление. О заговоре против меня не могло быть речи: в этом провале мои враги были ни при чём. На каждом сеансе я находил способ, как сплотить публику в её неприятии фильма. Я пытался спасти фильм путём его сокращения. Сперва я вырезал сцены, где сам играл слишком большую роль, будто стыдясь после провала появляться на экране. Тщетно: фильм, который сочли «деморализующим», изъяли из проката.

Объясняли это по-разному. Сам я объясняю провал «Правил игры» реакцией зрителей на мою искренность. В этом произведении заметны многие влияния; особенно сильны те, что испытал я в раннем детстве. Но моё раннее детство прошло рядом с родителями и Габриэль. Они были людьми, способными разглядеть правду за любыми масками. Если употребить слово, популярное в лексиконе современного человека, жизнь в семье стала для меня школой «демистификации». А сегодня нас обманывают, смеются над нами. Мне повезло, что с дней юности я научился распознавать любой обман. В «Правилах игры» я поделился этим своим умением со зрителями, но люди этого не любят. Оно тревожит их уютную уверенность, что им ведома истина. Спустя четверть века я читал лекцию в Гарвардском университете, а в кинотеатре по соседству шли «Правила игры». Стоило мне появиться на эстраде, как в зале вспыхнула восторженная овация. Студенческая аудитория приветствовала «Правила игры». С тех пор фильм пользуется всё большим успехом. То, что в 1939 году казалось оскорбительным, стало ясным предвидением будущего.

Провал «Правил игры» после их выхода на экран так расстроил меня, что я решил либо уйти из кино, либо покинуть Францию.

Комментарий

Мелкие ссоры — ❝Великая иллюзия❞

Содержание

Ну и надоели же мне эти потолки!

ФРАНЦУЗСКОЕ КИНО ПРОШЛЫХ ЛЕТ