Жан Ренуар. «Моя жизнь и мои фильмы» (1981)

Глава 47. ❝Река❞.

(Перевод Льва Токарева)

Однажды я совершенно случайно прочёл в «Нью-Йоркер» критическую статью о книге, весьма меня заинтересовавшей. Речь шла о романе английской писательницы Рюмер Годден «Река». Критик оценивал эту книгу как один из лучших романов, появившихся после войны. Я купил книгу и был потрясён не только очарованием повествования, но и тем, что эта история показалась мне пригодной лечь в основу высокохудожественного и одновременно способного быть принятым голливудской кинопромышленностью фильма. Дети в романтической обстановке, девочки, открывающие любовь, смерть мальчика, который слишком любил змей, довольно тупое самодовольство английской семьи, живущей за счёт Индии, как слива на персиковом дереве, а главное, сама Индия с экзотическими танцами и обычаями — всё казалось мне вполне приемлемым по своей нейтральности.

Убеждённый, что нашёл сюжет, который вновь распахнёт передо мной двери киностудий, я просил своего агента приобрести права на экранизацию «Реки». Он разубеждал меня, советуя не бросаться в эту авантюру. «Индию, — сказал он, — я представляю себе только со слонами и охотой на тигра. Есть в вашем сценарии охота на тигра?» Несмотря на отсутствие этого козыря, я просил его показать «Реку» различным студиям и во всяком случае приобрести права на экранизацию. Он заставил меня обойти продюсеров, способных заинтересоваться этим экзотическим сюжетом. Повсюду нас ждал неизменный ответ: «Индия без слонов и охоты на тигра — не Индия». Я начал отчаиваться в успехе, как вдруг мне нанёс визит коммерсант с Беверли-Хиллз, который заявил, что интересуется постановркой фильма «Река». Случилось это в 1949 году.

Кеннет Макелдауни был цветоводом. Он обожал кино, обожал Индию и невероятно деятельно служил обоим кумирам. Благодаря жене, милой Мелвине Памфри, которая заведовала рекламой у «кинозвезды» и чемпионки по плаванию Эстер Уильямс, он обладал множеством знакомств в кинематографическом мире. Во время второй мировой войны Макелдауни служил в Индии, в бюро американских военно-воздушных сил. Эта должность позволила ему оказать несколько небольших услуг ряду важных индийских персон, и в обмен на это он просил их финансировать фильм об Индии, который ему хотелось поставить. Для индийцев фильм представлял выгодную операцию: им запрещалось экспортировать капиталы из страны, но ничто не помешало бы вывезти фильм, который приносил бы им деньги за границей.

Недоставало лишь сюжета. Мак бредил охотой на слонов, но для сюжета фильма её было недостаточно. На приёме в Нью-Йорке он встретился с одной дамой, близкой знакомой Неру, и поделился с ней своими проблемами. Она заинтересовалась этим делом и дала следующий совет: постановка фильма об Индии очень понравилась бы Неру и важным людям в стране, но надо отказаться от чисто индийского сюжета. Индийцы не верили, что иностранцы смогут правдиво показать их проблемы. Она посоветовал Маку прочитать «Реку» Рюмер Годден, достоинством которой было то, что действие происходило в Индии, но рассказывалось в романе об английской семье. Макелдауни прочёл роман, где, как ему показалось, не хватало охоты на слонов, хотя он и не терял надежды вставить этот «блестящий» эпизод в нежную и простую историю «Реки». Он хотел купить права на экранизацию книги; издатель ему ответил, что эти права уже приобретены неким Жаном Ренуаром. Он вступил в сношения со мной и предложил мне поставить фильм. Я согласился, выдвинув четыре условия: он оплачивает мне ознакомительную поездку в Индию; я пишу сценарий в сотрудничестве с автором романа; в фильме не будет никакой охоты на слонов; наконец, при монтаже последнее слово остаётся за мной. Макелдауни их принял. Правда, наряду с «Рекой» он пытался отснять свою любимую охоту на слонов. Не преуспев в этом, он думал заменить этот аттракцион видами Тадж-Махала.

Мы с Дидо познакомились с Рюмер Годден в обстановке, абсолютно не «индийской». Макелдауни загорелся нашим замыслом и взялся за его осуществление. Он устроил нам встречу с автором «Реки» в кабачке «Настоящий рыбак» на берегу Темзы. С этого дня Рюмер, Дидо и я стали верными друзьями. Она приехала к нам в Голливуд писать первый набросок сценария. После нашей первой поездки в Индию мы с Дидо отправились в Англию, чтобы работать над вторым вариантом сценария, используя всё, что узнали за время путешествия. Ведь мы побывали в местах, где протекало детство Рюмер Годден.

Самое важное, что в этой поездке я узнал подлинную причину того, почему индийцы так не любят англичан. Дело не в том, что англичане завоевали индийцев, а в том, что англичане не признают их за людей. Индийцы для англичан — пустое место. А индийцы жаждут человеческого общения, нуждаются в живом участии. Я был растроган зрелищем сбегающих к воде лестниц храмов, походкой женщин, изяществом, с каким они заворачиваются в сари. Меня увлекло то немногое, что я открыл для себя из танцев и музыки Индии, взволновала трогательная потребность индийцев в общении. И самое главное, восхитившее мой ум делателя фильмов, заключалось в том, что я увидел в красках Индии чудесный повод, чтобы попытаться воплотить на практике свои теории о цветном фильме. Долгие годы я мечтал сделать цветной фильм. Однако я считаю, что чёрно-белая плёнка сильно способствовала превращению кино в зрелище. Чёрно-белое кино обладает тем преимуществом, что не может быть реалистическим: хотим мы или нет, живая жизнь многокрасочна.

Основной принцип, которым я руководствовался в использовании цвета, состоял в том, чтобы избегать лабораторных эффектов. Задача заключалась в том, чтобы перед камерой находились такие же, как в театре, пейзажи и декорации. Иначе говоря, надо не пользоваться специальными фильтрами, не добавлять после съёмок никаких оттенков. Другой принцип: при натурных съёмках избегать пейзажей, слишком богатых цветовыми нюансами. Наш глаз — инструмент, намного превосходящий самые совершенные линзы, и нам совсем нелегко разобраться в оттенках, встречающихся в природе. Камера — этот искусственный глаз, созданный людьми, — удовлетворит нас лишь в том случае, если мы будем ставить перед ней простые задачи. Пейзажи Иль-де-Франс насыщены мириадами смешанных друг с другом оттенков цвета. Несчастная камера теряется в них и даёт нам их беспорядочное отображение. Тропическая растительность, наоборот, характеризуется ограниченным набором цветов: зелёные растения там действительно зелёные, а красные — действительно красные. Поэтому Бенгалия, подобно многим другим тропическим странам, просто создана для цветной фотографии. Краски там неяркие, но и не смешанные. Их лёгкость напоминает холсты Мари Лорансен, Дюфи и, осмелюсь добавить, Матисса. Зелёный и красный цвета индийского знамени отличаются от зелёных и красных цветов знамён других наций.

Снимая «Реку», мы охотились за полутонами. Лурье дошёл до того, что в одной из сцен заставил перекрасить газон в нужный зелёный цвет. Мы тщательно следили за цветом домов, портьер, мебели, одежды. Снимать одежду было довольно лёгкой задачей: индийцы любят одеваться в белое, цвет идеально простой. Разумеется, сама река ускользала от нашего контроля, и поэтому мы подгоняли передние планы по отношению к планам задним.

«Река» — это своеобразный репортаж о жизни английской семьи в Бенгалии. В рассказе нет ни начала, ни конца. Из жизни группы людей мы словно вырезали кусок, не стараясь превращать его в законченную историю. Сюжет ограничен самой обстановкой. Главная моя задача сводилась к тому, чтобы быть правдивым. Индию я знал по нескольким хорошим книгам, — особенно мне нравилась «Поездка в Индию» Э.-М. Форстера, — хотя мне недоставало общения с настоящими индийцами. И мне на помощь пришло божественное провидение.

Когда мы уже находились в Индии, мой племянник Клод донимал продюсера требованиями о лёгком электрооборудовании, в первую очередь — электрическом генераторе и прожекторах. Макелдауни решил купить их в Лондоне, надеясь после окончания фильма перепродать. Оказалось, что на пароходе, куда погрузили купленное оборудование, получили приказ выгрузить его на причал, а взамен взять оружие для Индокитая. Тогда была в разгаре франко-индокитайская война, и торговля оружием процветала от Лондона до Калькутты, где я даже встретил двух молодых людей из моей деревни Кань, которые приобрели самолёт и наживались на незаконной продаже оружия. На их самолёте не было штурманских приборов для дальних перелётов. «Заблудиться невозможно, — говорили они, — надо только лететь вдоль Гималаев, а когда пролетаешь над дельтой Ганга, ясно, что прилетел на место». Так я и не сумел выяснить, кому предназначалось оружие — французам или вьетнамцам.

Целых два месяца понадобилось Макелдауни, прежде чем он нашёл пароход, на котором взялись бы перевезти что-нибудь, кроме оружия. Это мне позволило вдоль и поперёк объездить в компании Рюмер Годден места, где происходит действие «Реки». Я также воспользовался присутствием её младшей сестры, Нэнси, бывшей замужем за англичанином, который изобрёл какое-то средство против малярии. Нэнси была удивительной наездницей, но, к несчастью, честолюбие побуждало её пытаться преодолевать всё более высокие препятствия. И, следовательно, добрую половину своей жизни она находилась в гипсе. Она свободно говорила на бенгали, слушала истории, которые рассказывали в конюшне, а затем пересказывала нам. Вот одна из них, многое объясняющая в духе индусов, я подчёркиваю индусов, так как не верю, что этот анекдот приложим к магометанину. Слугу-индуса обвинили в краже свитера. Кстати, свитер этот нашли в его хижине. Он не признавался в этом проступке, но, так как хозяйка не верила ему, сказал: «Раз вы мне не верите, всё очень просто. Через две недели я умру». И он действительно умер, хотя никто не смог объяснить эту смерть какой-либо физической причиной.

Другой анекдот, к счастью более радостный, раскрыл мне иную сторону индусского духа. Шандернагор, небольшой городок, фактически пригород Калькутты, на берегах реки Угли, оставался ещё французским владением и даже обладал правом иметь своего губернатора. Этот губернатор, молодой, начинающий свою карьеру дипломат, рассказал мне, что за несколько месяцев до моего приезда он должен был противостоять бунту неприкасаемых. Поводом для народного выступления послужила установка во дворце губернатора туалетов со спуском воды. До установки этих туалетов выносом горшков занимались неприкасаемые, то есть эта работа являлась монополией их касты. Установка новых туалетов уничтожала исключительное право неприкасаемых; поэтому вспыхнул бунт. Дворец был осаждён, и боялись худших эксцессов насилия. Губернатора озарило вдохновение: он гарантировал, что только неприкасаемым будет разрешено спускать воду.

Но более всего мне помогли понять Индию индийцы из моей съёмочной группы, особенно мой ассистент Хари Дас Гупто который даже ввёл меня в свою семью. Эти люди были просто образцом индийской просвещённой буржуазии. Среди них встречались профессора, адвокаты, врачи, служащие, люди свободных профессий. Многие девушки закончили университет в Шантиникетоне. Учебному заведению, основанному Тагором, удалось развить индийские традиции, введя в образование главные элементы из западной культуры. Это было большой удачей. Имя Тагора навсегда останется связанным с культурным развитием Бенгалии, которая обязана ему своим положением столицы культуры Индии.

Фамилия Гупто широко распространена в Индии, особенно в штате Бихар, к северу от Калькутты. Это фамилия династии царей, оставивших миру два ценных подарка: ансамбль замечательных статуй — на мой взгляд, лучших в индийской скульптуре — и владыку Сидхартху Гаутаму, прославившегося под именем Будды. Расскажу, каким образом другой Гупто — Рам Шен Гупто, — не состоящий в родстве с Хари, стал у нас помощником оператора.

Мы снимали пробы детей, способных сыграть в нашем фильме. Машинист, трещоткой дававший сигнал к началу съёмки, проявлял поразительную живость. Он перемещал лампы прежде, чем электротехники успевали понять указания Клода; он даже угадывал намерения оператора. Нас покорял его внешний вид: он был высокий, худой и носил ослепительное дхоти. Отсняв пробы, мы разговорились с ним и узнали, что он был прекрасным кинооператором и занял место машиниста, чтобы иметь возможность оказать нам свои услуги. Клод тут же снял вместе с ним одну пробу и принял его в группу помощником.

С танцовщицей Радхой мы познакомились в Бенаресе, священном городе, а с её будущим мужем, Рэймоном Бюрнье, встретились у французского культурного атташе в Калькутте Кристины Боссеннек, которая просила меня прочесть лекцию воспитанникам французской школы. Бюрнье пригласил нас в Бенарес провести новогодние праздники во дворце на берегу Ганга, где он жил. Рэймон страстно любил Индию. Он даже думал о том, чтобы принять индуизм и, подражая индуистам, носил причёску в виде конского хвоста. Удерживало его лишь то обстоятельство, что, не принадлежа по рождению к высшей касте, он мог принять индуизм только в качестве неприкасаемого. Именно у него я встретил Алэна Даньелу́, музыковеда и прекрасного знатока Индии.

Радха познакомила меня с танцами «катакали» и вообще с музыкой провинции Мадрас, где она жила. Её отец был президентом Теософского института. Через три или четыре дня, проведённых вместе с Радхой, мы с Клодом, увлечённые этой яркой личностью, предложили её на роль Мелани. Сначала Макелдауни испугал наш выбор, который казался ему безумием: Радха прекрасна красотой, трудно понятной западным людям. Мы привели его на сеанс танцев, сломивший его сопротивление. Приготовления к работе над фильмом проходили во дворце Рэймона Бюрнье под дружелюбным взглядом огромной птицы — очень прожорливого журавля по кличке Сифон.

Нам необходимо было найти девочку на роль Хэрриэт. Этот персонаж несёт на своих плечах всю тяжесть фильма. «Звёзды» Голливуда были вне финансовых возможностей Макелдауни, и он просил меня найти девочку среди школьниц. Он поместил в газете объявление; пришло более ста кандидаток на роль. К ним я применил свой старый метод отбора, состоящий в том, что я заставляю их читать текст не играя. Газетная статья годится для этого лучше сонета Шекспира. После нескольких туров конкурса победительницей стала Патриция Уокерс, дочь служащего на одном из местных заводов.

У неё были внешность, манеры, произношение типичной английской девочки, родившийся и выросшей в Индии. По внешним данным она идеально подходила к роли. Выбор на главную роль непрофессиональной актрисы был данью тому, что я называю внешней правдой. Он повлёк за собой выбор Тома Брина на роль капитана Джона. Этот герой романа потерял на войне ногу и тяжело переживает своё уродство. Я встретился с несколькими голливудскими актёрами, но их хромота показалась мне чересчур утрированной. У меня даже был разговор с Марлоном Брандо. Однако на его счёт возникали опасения другого порядка: уже тогда Брандо был в расцвете своего мощного дарования и само его присутствие изменило бы весь фильм. Я с сожалением отказался от сотрудничества этого большого актёра и окончательно выбрал Тома Брина, действительно потерявшего на войне ногу.

Так я стал жертвой обстоятельств. Решение поручить роль Хэрриэт девочке, похожей на героиню, а не создать её образ с помощью молодой актрисы, привело к тому, что «Река» стала данью внешней правде. Но внешняя правда в Индии, к счастью, превосходит обыденность. Кажется, что здесь атмосфера повседневной жизни создана каким-то гениальным декоратором. Разумеется, здесь надо уметь выбрать нужное, но Лурье умеет выбирать. Он постоянно сталкивал меня с элементами, которые, хотя и были абсолютно реальными, тем не менее казались искусственными.

Вот лишнее доказательство того, что планы, выработанные людьми, приводят к непредвиденным результатам: «Река», один из самых «сделанных» моих фильмов, на самом деле ближе всех к природе. Если бы не сюжет, основывающийся на вечных силах жизни — детстве, любви, смерти, — то «Река» казалась бы документальным фильмом.

Мы поселились в вилле на берегу реки, где я отснял почти весь фильм. Вилла принадлежала семье какого-то магараджи, который покинул её, когда императрица обеих Индий королева Виктория оставила Калькутту и перенесла имперскую резиденцию в Нью-Дели. В одной из комнат виллы Рюмер Годден «переваривала», по мере их поступления, новые эпизоды сценария, выражая их своим необыкновенно изящным языком. Она также работала с юными актёрами, которым поручили исполнять детские роли. Их она учила танцевать и читать стихи. Результаты оказались отличными: наши юные исполнители вовсе не выглядели недотёпами.

Всё это подтверждало мои мысли о непрофессиональных исполнителях. Чтобы добиться с ними успеха, необходимо заставлять их работать, но вовсе не над выделенной им ролью. Здесь как бы находишься между Сциллой неумелости и Харибдой потери непосредственности. Нужно всего-навсего научить их, не запинаясь, читать строчки. Преодолев этот первый этап, следует заставить их работать над текстами ролей, но по «итальянскому способу», то есть без интерпретации.

Вот ещё одно воспоминание об Индии. Угольные прожекторы, выписанные нами из Лондона, наносили тяжёлые увечья рукам рабочих. Индийские электротехники не умели обращаться с этими громоздкими аппаратами и при транспортировке забывали их закреплять. Кое-кто из нашей группы, в том числе некий брахман, предположили, что эти несчастья, должно быть, вызываются тем пренебрежением, с каким мы обращаемся с богиней Кали. Кали играет огромную роль в жизни индусов, особенно в Калькутте. Ведь именно она основала этот город. Кали — супруга Шивы, второго божества индуистской троицы, — олицетворяет одновременно и созидание и разрушение. Для индуистов не существует созидания без разрушения. Кали изображается во всём чёрном, с высунутым, свисающим почти до колен языком. Этот жест означает «я сожалею». Она просит прощения за убийство своего мужа. Работники из нашей группы советовали совершить небольшую «пуджу», религиозную церемонию в честь богини. В большом салоне виллы они и сотворили «пуджу», которую я заснял.

«Пуджа» сводится к тому, что на место сотворения обряда приносят глиняную статую богини, которую на какое-то время будут считать «живой». Моления сопровождаются танцами и воскурением благовоний. На исходе ночи статую Кали бросают в реку; глина возвращается в глину. Богиня, несомненно, была удовлетворена возданной ей хвалой, потому что наши работники больше не защемляли руки в прожекторах.

Нам с Дидо было очень трудно найти себе место после окончания съёмок «Реки». Помогла нам Радха, ставшая нам близким человеком. Мы приехали погостить к ней в резиденцию Теософского института в Адьяре, где вели жизнь брахманов, которая принесла нам величайшую пользу: мы не ели мяса, не курили, не пили спиртного. Впрочем, Дидо гнусно плутовала и пряталась в туалетах для того, чтобы сделать несколько затяжек. Из Адьяра мы унесли в себе духовную просветлённость.

Менее монашескими были традиционные зрелища. Мы присутствовали в Мадрасе на представлении знаменитого певца-композитора. В переполненном театре, напоминавшем небольшой кинозал, поднялся занавес и артиста приветствовал гром аплодисментов. Он сидел на корточках посреди сцены перед декорацией, изображавшей какой-то парк вроде Версальского. Одна сторона его головы была бритой, другая заросла длинными волосами. Несмотря на странную для европейцев причёску, нас поразили его красота и благородство. Вокруг него, тоже на корточках, сидели шесть музыкантов. Время от времени один из них издавал какой-то звук, по которому остальные настраивали инструменты.

Когда смолкли аплодисменты и приветственные крики, певец взял несколько нот. Потом перестал играть и, обращаясь прямо в зал, просто, как Чарлз Лаутон, сказал: «У меня нет вдохновения». Послышался ропот разочарования, и зрители снова занялись поглощением печенья, которое торговцы продавали прямо в зале. Три или четыре раза артист пытался начать свою песнь, но дело никак не шло. Он умолк, извинился, вместе с музыкантами из своего оркестра выпил немного чаю и съел немного печенья. Мне сказали, что это ожидание вдохновения иногда может продолжаться несколько дней и ночей. Богатые клиенты, которые нанимали музыкантов играть на праздниках, должны были с этим мириться. Если певец не чувствовал вдохновения, никакая сила не заставила бы его петь. К счастью, нашему певцу не понадобилась неделя, чтобы объявить, что его осенило вдохновение, и запеть. И он запел изумительно. Хотя мы с Дидо ни слова не понимали на тамильском языке, нас взволновало это пение.

Комментарий

❝Женщина на берегу❞

Содержание

Клиффорд Одетс

ФРАНЦУЗСКОЕ КИНО ПРОШЛЫХ ЛЕТ