Морис Шевалье. «Мой путь и мои песни» (1977)
Глава 2. Лондон, Голливуд, Париж. (страницы 77-80)
(Перевод Галины Трофименко)| страница 77 |
| страница 78 |
Карпантье считал, что у меня есть актёрские данные. Чтобы раскрыть их перед парижской публикой, было решено написать для меня и Мистенгет сентиментальную сцепку для оперетты «Gobette of Paris». После всех наших экспромтов и эксцентрических номеров эта сценка должна была поразить зрителей своей искренностью и простотой.
Я был в восторге! Мне уже давно хотелось растрогать, взволновать публику. Но должен сказать, что до сих пор все мои попытки были безуспешны. Вероятно, на этот раз всё должно было состояться, так как Карпантье сам ставил свою оперетту. В прошлом талантливый актёр, он раскрыл Мист и мне всю технику любовных объяснений и показал, как лучше всего сказать: «Я люблю тебя».
Может быть, пребывание в плену изменило мой характер, но я уже не так терпеливо сносил капризы и смены настроений Мист. Кроме того, между нами появилось своего рода соперничество перед публикой, а это уже было серьёзно.
С каждым спектаклем я чувствовал, что вызываю всё больший интерес публики. Получалось это совершенно естественно, без особых усилий с моей стороны. Я любил своё ремесло, и у меня хватало здравого смысла понимать, что, если ты настоящий артист, надо, сохраняя свою индивидуальность, непрестанно удивлять публику новыми приёмами. Я вовсе не считал, что нужны кардинальные изменения, но и не думал, что публика должна получать только то, за чем она пришла, только то, что до сих пор обеспечивало тебе успех. Я шёл вперёд медленно, но неуклонно; премьеры сменяли одна другую, и публика принимала меня всё лучше.
Снова открылось «Казино де Пари». Его директор Леон Вольтера все свои деньги, до последнего су, вложил в первый спектакль — великолепное ревю, в котором вновь появилась Габи Делис со своим партнёром Гарри Пилцером. Париж был покорён. Казино давало полные сборы, которым завидовали все директора. Через несколько месяцев Габи решила отдохнуть, и Вольтера пригласил Мистенгет и меня.
Жак-Шарль и Жак Буске написали для меня скетч под названием «Джим Буг — чемпион мира».
| страница 79 |
В нём конферансье должен был объявить непрофессионального боксёра, которого изображал я. В вечер моего дебюта произошло следующее: с одной стороны сцены вышел конферансье, а с другой — помощник режиссёра и одновременно произнесли:
К о н ф е р а н с ь е. Дамы и господа, имею честь представить вам знаменитого Джима Буга, чемпиона мира в среднем весе.
П о м о щ н и к р е ж и с с ё р а. Дамы и господа, с сожалением должен сообщить вам, что над Парижем немцы. Лица, желающие пройти в убежище, должны это сделать немедленно.
Минута нерешительности в зале. Некоторые из зрителей ушли, другие решили остаться. Я неподвижно стоял между конферансье и помрежем. Вот так дебют!
Первая часть скетча прошла в нервозной обстановке, но потом публика успокоилась, и мой номер закончился под смех зрителей, совершенно забывших о том, что происходило над столицей. На следующий день газеты сообщили, что накануне вечером над Парижем было шестьдесят самолётов. В мае 1918 года это был внушительный рейд.
Война кончилась. Перемирие вызвало во Франции такой взрыв радости, что всё, казалось, к лучшему в этом лучшем из миров. Страдания и горести были забыты. Люди хотели только смеяться, пить, танцевать, жить наконец в своё удовольствие. Они слишком быстро забыли о благодарности тем, кто навсегда остался калекой, чья жизнь была окончательно загублена.
В Париже, похожем на международную ярмарку, царила суматоха! Я таскался за Мист по шумным ночным кабакам и дансингам, которые нравились мне всё меньше.
Однажды на нашем спектакле присутствовала известная американская актриса Элси Дженис. Она захотела познакомиться со мной и очень удивилась, что я легко объясняюсь по-английски. Элси предложила мне поехать в Лондон, чтобы выступить с ней в ревю. Это предложение соблазнило и испугало меня. Я сказал ей, что боюсь не выдержать сравнения с английскими артистами. Она расхохоталась:
— У вас есть то, чем никто из них не обладает в такой степени.
— Что же это?
— Индивидуальность, обаяние!
Обаяние? Во Франции, когда речь шла обо мне, никогда не произносили этого слова. Говорили, что я симпатичный, забавный, весёлый; вот и всё. Когда Элси самым серьёзным образом назвала меня обаятельным, мне стало смешно.
Однако я не мог принять поспешного решения. Я чувствовал себя обязанным Мист и «Казино». Мы условились с Элси, что, если обстоятельства позволят мне приехать в Лондон, я ей тотчас же сообщу.
| страница 80 |
После перемирия «Казино де Пари» стало франко-американо-английским мюзик-холлом. Да и во всех других увеселительных заведениях столицы было полно солдат и офицеров. Люсьен Буайе и Борель-Клерк только что написали песню «Мадлон, отпразднуем победу!» и передали её мне, чтобы я исполнил её в «Казино».
Последний куплет звучал так:
Мадлон, стакан наполни мой!Восторгом Франция объята.
Война окончена! Домой
Победа привела солдата.
Так не жалей, Мадлон, вина!
Не лей воды, ведь мы не боши!
И с нами вместе пей до дна
За Жоффра, Клемансо и Фоша!
Почему же, несмотря на то, что у меня был военный крест, несмотря на моё ранение и двадцать шесть месяцев плена, я чувствовал себя неловко каждый вечер, заканчивая эту песню под восторженные крики публики? Целомудрие артиста, не допускающего дешёвых эффектов? Воспоминания о Кютри и Альтен Грабове? Вероятно, и то, и другое. Через неделю я перестал исполнять эту песню, предоставив другим распевать её, извлекая из этого прибыль.
В наших отношениях с Мист появлялось всё больше диссонансов. Я чувствовал скрытое неодобрение со стороны окружавших её людей. Их лица, казалось, говорили: откуда такая гордость у этого типа? Он должен быть счастлив, выступая с такой замечательной актрисой, и вообще, что он о себе воображает? Будто не знает, что публика приходит ради неё, а не ради него. Он просто несносен со своим разочарованным и меланхолическим видом.
Наконец, когда чаша оказалась переполненной, я дал телеграмму в Лондон, предлагая свои услуги, и в тот же день получил ответ: «Морису Шевалье, «Казино де Пари». Согласен. Приезжайте. Начнёте через месяц в ревю с Элси Дженис. Сто фунтов в неделю. Искренне ваш сэр Алфред Бат, администратор лондонского театра «Палас».
Вечером я сообщил Леону Вольтера и Мист о своём отъезде в конце недели. Моё решение оказалось для них полной неожиданностью. Они были ошеломлены, но быстро оправились. Не глядя на меня, Мист проронила:
— Ну что ж, ты сам этого хотел!
А Леон, привыкший к превратностям судьбы, добавил с добродушным видом:
| страница 76 | Содержание | страница 81 |