Морис Шевалье. «Мой путь и мои песни» (1977)
Глава 2. Лондон, Голливуд, Париж. (страницы 102-104)
(Перевод Галины Трофименко)| страница 102 |
На следующий день иду смотреть, как он гримируется. Делюсь с ним своими опасениями; говорю, что всегда инстинктивно боялся физических недостатков, бросающихся в глаза с экрана, что уже недостаточно молод и красив для того, чтобы добиться успеха в Голливуде. И тут он даёт мне великолепный совет:
— Ведите себя так, будто экрана нет. Играйте искренне. Если у вас морщины и двойной подбородок, плюньте на это. Никогда не думайте о своём профиле и вообще о своей внешности. Будьте искренни и не заботьтесь обо всём остальном. Звуковому кино нужны характеры, а не просто красивые мужчины и женщины.
В моём первом фильме была вводная часть, в которой действие происходит на берегах Сены (съёмки шли в студии): нищета заставила женщину броситься в воду вместе с маленьким ребёнком. Я играю молодого старьёвщика, который идёт по улице, напевая, слышит шум падения тел в воду, ныряет, но вытаскивает только ребёнка. Мать утонула.
Видите, какое весёленькое начало.
Ребёнок остался без матери. Я его усыновляю, и он живёт в моей мансарде.
Говорю всё это, чтобы вы были в курсе дела, потому что теперь я собираюсь рассказать вам любопытную историю.
В фильме шестилетний малыш рыдает так, что разрывается сердце. Чтобы успокоить его, я пою ему песню «Скажи мне, мама», которая пользовалась в то время большим успехом. Я надеваю одну за другой смешные шляпы, стараясь его рассмешить, и в конце концов малыш перестаёт плакать. Удивлённый, довольный, он смотрит на меня, поёт вместе со мной, а потом, сидя у меня на плечах, радостно вопит.
Конечно, я не стану утверждать, что эту сцену написал Виктор Гюго, его тогда ещё не приглашали в Голливуд. Но как бы то ни было, этот номер производил сильное впечатление на простых людей.
Сцена отработана и отрепетирована. Приступаем к съёмкам.
Первый раз...
Режиссёр просит начать сначала.
Второй раз.
Опять не получается.
Встревоженный, спрашиваю у Дика Уоллеса, в чём дело. Он отводит меня в сторонку и говорит, что, по его мнению, малыш дурачит меня.
— Пользуясь вашей неопытностью, он сыграл с вами шутку, старую, как Голливуд. Вот в чём она состоит: мальчишка отходит за вашу спину, продолжая разговаривать; вы должны повернуться, и киноаппарат снимает только вашу шею, а весь экран занят его лицом, снятым анфас, лицом того, кто разыгрывает этот номер. Теперь понимаете?
| страница 103 |
Снова репетиция. Мальчишка честно стоит там, где ему сказано. Он рыдает, я беру его за плечо, изливаю на него на английском языке бальзам своей нежности. Маленький подлец опять старается отодвинуться назад, но я изо всех сил удерживаю его, думая об унижении, которое пережил из-за этого червяка. От напряжения у меня дрожит рука, но я заставляю его остаться там, где ему было велено, чтобы меня могли снять хотя бы в профиль.
Вся эта трагикомедия разыгрывается между взрослым человеком и шестилетним мальчуганом и идёт под аккомпанемент нежных, жалостливых, чуть ли не материнских слов.
В Голливуде с самого раннего возраста учатся вступать в драку за «место под солнцем», а удары под ложечку — это часть воспитания актёра.
Наша дружба с четой Фербенкс — Пикфорд становится всё крепче. Они часто приглашают нас обедать или провести день в «Пикфере» — великолепной резиденции этой знаменитой пары. Мы часто встречаем там Чарли Чаплина и молоденькую Джоан Кроуфорд (она была тогда невестой Дугласа Фербенкса-младшего).
Вечера в «Пикфере» очень приятны, коктейли в большой уютной гостиной, обед, за которым нас собирается не меньше десяти человек, потом просмотр новых фильмов. Секретарь Фербенкса берёт их в различных студиях Голливуда; все рады узнать мнение «Пикферов» о последних фильмах.
Нас приглашают также к Эмилю Яннингсу, где собирается немецкая колония Голливуда — Конрад Вейдт и другие. По правде сказать, я чувствовал себя почти свободно только у Фербенкса. Во всех других домах царила какая-то неуловимая, совершенно чуждая мне атмосфера.
Тем временем фильм, в котором я снимался, был закончен. На французском языке он назывался «Песнь Парижа». Сколько переживаний, особенно для меня!
Я согласился играть главную роль в первой экранизированной оперетте «Парад любви», постановку которой «Парамаунт» поручила Эрнсту Любичу. Сценарий должен был быть закончен во время моих гастролей в Нью-Йорке, съёмки начаться после возвращения в Голливуд. А пока мне предстоял дебют в кабаре «Зигфилд Руф».
В программе — Пол Уайтмен и его оркестр. Трое молодых людей из оркестра выступали с номером «Ритм бойз». Один из них играл па рояле, второй работал как эксцентрик, а третий пел. Он был как бы мелодическим центром — делал привлекательным звучание самых безумных, самых невероятных гармоний двух других.
| страница 104 |
У него был грустный вид. Голос приятный, немного приглушённый и, несмотря на это, очень волнующий. Я запомнил его имя — Бинг Кросби.
Надо сказать, что зрители но обращали особого внимания на «Ритм бойз». Номер проходил очень быстро — шесть минут при полном безразличии слушателей. Бинг Кросби! Через год он стал самым популярным артистом радио во всей Америке. Его своеобразный голос, несколько металлического тембра, обладал как раз теми качествами, которые нужны для микрофона и записи на пластинке. В прежние времена такой певец, как Бинг Кросби, ни за что бы не завоевал популярности во всём мире, но благодаря микрофону этот юноша стал потрясающей находкой.
Пока я выступал в концертной программе на Бродвее, мой первый фильм, «Песнь Парижа», вышел на экраны. В целом печать дала ему положительную оценку, кроме одной газеты, которая заявила, что следовало бы вырезать песенку «Луиза» (через три месяца было официально признано, что «Луиза» — самая популярная в мире песня). Эта милая газетка добавляла, что, несмотря на мою привлекательность, я недостаточно крепко сбит для карьеры в Америке и что мне следовало бы заказать места на ближайший трансатлантический пароход, отправляющийся во Францию.
После трёх месяцев работы съёмки фильма «Парад любви» закончены, и мы с Ивонной решаем поехать на два месяца во Францию. Когда фильм будет смонтирован, Любич устроит просмотр в Лос-Анджелесе и сообщит мне о результатах в Париж.
Успех фильма «Песнь Парижа» так велик, что на родине меня встречают, как Жоржа Карпантье, вернувшегося из Англии после победы над их чемпионом. Как бы лестно это ни было, я не могу принимать всерьёз такие восторги. Это уж слишком!
| страница 101 | Содержание | страница 105 |