Морис Шевалье. «Мой путь и мои песни» (1977)
Глава 3. Смутные времена. (страницы 125-127)
(Перевод Галины Трофименко)| страница 125 |
И ещё. На любовь зрителей нужно отвечать любовью. Самодовольства не любят. Таких актёров освистывают. Поверьте мне! Публика выбирает своих любимцев раз и навсегда. Они принадлежат ей. Они её знамя и уже не имеют права сдавать. Они запали в сердца зрителей и не должны терять там своего места. Их любят. За них болеют. Они должны всё своё время отдавать зрителям. А зрители требовательны, это тираны. Когда зрители любят вас — это и хорошо и опасно...
Я первым буду радоваться, если появится настоящий актёр или актриса. Я хочу верить в молодых актёров и добиваться согласия в актёрской среде, и если я не могу сейчас высказать своё мнение о профессии, которой я занимаюсь почти полвека, тогда в каком же возрасте я смогу это сделать?
Я предостерегаю всех молодых, у которых чувствуется штамп и искусственность. И потом, и это главное, им следует понять, что прежде чем заставить себя полюбить, они должны сами любить так, как им хотелось бы, чтобы их любили. Они не должны строить себе иллюзий, считая, что радио и кино могут за неделю открыть гения. Гениев нет. Есть более или менее приятные лица и голоса, которые служат более или менее надёжным и творческим интеллектам. И ещё есть труд, опять труд и снова труд...
Я близок к концу пути и говорю то, что думаю. Хотите быть первыми? Добивайтесь. Но никаких ударов ниже пояса. Никаких глупых историй. Я требую от молодых актёров честного отношения к тем, кто их кормит. Требую, чтобы они служили публике как можно лучше. Тебе вредно пить? Если ты честен, перестань пить. Тебе вредно курить? Из-за горла и из-за памяти? Бросай сигареты! От этого не умрёшь, наоборот. Потерпи немного, старик. Воздержись... Дело стоит того. Награда так хороша! Публике нужны популярные артисты, но они должны быть сделаны из бронзы.
Ривьера. Лето 1939 года. Мы завтракали в кругу друзей когда по радио передали сообщение о том, что немцы вступили в Польшу.
Мы с Нитой решили вернуться прямо в Париж. Навстречу нам двигались войска, направлявшиеся к итальянской границе. Наконец мы дома. Нам советуют срочно запастись противогазами, потому что ждут массированных налётов на столицу. Немецкое радио, кажется, предупредило, что в тот же вечер к нам прилетят сотни самолётов. Короткий инструктаж, как правильно надевать маски. Ну и вид у нас в этом снаряжении! Мы всё приготовили и положили на стул в комнате. Нашли убежище совсем рядом с домом.
| страница 126 |
В Париже затемнение. Рано ложимся спать. Впервые нас будит заунывная, наводящая страх сирена.
Торопливо одеваемся. Что надо делать с масками? Я не очень хорошо запомнил инструкции. Кажется, их нужно надеть до того, как выходить из дома? Не знаю, откуда я это взял.
Каждую минуту ждёшь, что посыплются бомбы. В масках трудно дышать. Спускаемся по лестнице и проходим мимо консьержа, который удивлённо смотрит на нас.
Мы похожи на призраков в скафандрах! Показываем друг другу знаками, что нужно скорее идти в соседнее убежище. Говорить не можем и очень скверно видим через стекла, всё предстаёт в таком уродливом виде, что мы не решаемся смотреть друг на друга.
Входим в дом, где подвал может служить убежищем примерно для двадцати человек. Мы шли так быстро, что оказались почти первыми после супружеской четы — старых рантье, которые держат маски в руках и с тревогой смотрят на нас. Садимся в уголок, разумеется, молчим. Я начинаю задыхаться в своей маске. Пыхчу и потею.
Приходят другие люди. Все держат маски под мышкой. Сначала на нас смотрят с удивлением, потом всех начинает разбирать смех. Догадываюсь, что плохо понял инструкцию и что мы слишком поторопились, однако не хочется показывать, что я ошибся. Подождём немного. Но больше выдержать в масках невозможно. Знаками показываю Пите, что надо их снимать, и как раз в этот момент какой-то обезумевший человек открывает дверь и кричит: «Тревога, газы!»
Тотчас же — и, должен сказать, спокойно — все засовывают головы в это чёртово снаряжение. Мы же решаем ждать газовую атаку без масок. По крайней мере не умрём в них от удушья.
В столице царят отчаяние и растерянность. Что же — значит, они продвигаются, как хотят? И при этом только и разговору, что о ликвидации прорывов.
Да, немцы продвигаются, и ещё как! Но об этом нельзя говорить. Иначе — ты пораженец. Тебя уничтожат. Так что вы решили? Уезжаете сегодня вечером? Поезда берут приступом. Мы отправляем родителей Питы в Аркашон.
Вокзал... Никогда не видел ничего похожего на эту толпу. Она напоминает выходящее из берегов море. Здесь молодые, старые, калеки. Все кричат. Лица такие, какие раньше приходилось видеть только на картинах и в фильмах. Волокут парализованных. Я видел такую старую и сгорбленную старуху, что казалось она подбирает с пола булавки... Куда её везли?
| страница 127 |
До двадцатого мая мы ещё играем в «Казино», в зале всего несколько человек. Но мы держимся! Гордимся тем, что улыбаемся и поём в обстановке такого беспорядочного бегства. А потом Париж пустеет. Они уже так близко, что будто чувствуешь какой-то незнакомый запах. «Казино» приходится закрыть! Каждый вечер администрация не досчитывается всё большего числа актёров, да и парижанам уже не до «Казино».
Однажды на рассвете мы с Питой на её маленьком «Фиате» пускаемся по дорогам Франции. С нами вместе двигаются колонны беженцев из Бельгии, с севера и из Парижа. Сотни тысяч несчастных, отчаявшихся, лишённых крова людей. Куда они двигаются? Двигаются часто наугад. Мы, к счастью, знаем куда едем. В Дордони у танцовщицы Деша кроме нас с Питой будут жить Джо Бридж, Феликс Паке и его подруга Мариза Марли.
Итальянцы наступали на юге. Немцы гигантскими шагами шли на Париж. Но мирный ландшафт, зелёные луга, деревья и поля вносили успокоение, склоняя нас к благоприятному толкованию важных событий, которые развивались, однако, в бурном темпе.
Мы слушали радио — старый маленький приёмник с батарейками, — но звук его становился всё слабее, как шансы на победу. Мы ложились на пол и приникали к нему ухом, чтобы услышать среди раздражающих помех, что прорывы не удаётся ликвидировать, что целые районы окружены, что все наши армии дезорганизованы.
Немцы взяли Париж. Нет, это невозможно! А вторжение всё продолжается. Их нигде не могут остановить. Ни на Луаре, ни на канале Сен-Мартен.
Говорят, что будет две зоны — оккупированная и свободная. Останемся в свободной. Если нам повезёт и дом в Ля Бокка сохранится, мы все поедем туда и на месте решим, что будем делать зимой.
Бензина нет. Люди гоняются за велосипедами. Появился чёрный рынок. Всюду толчея, споры. Одни решают вернуться в Париж, другие — остаться в свободной зоне. Шепчутся о том, что гестапо известно обо всём, что происходит. Люди боятся говорить, не доверяют собеседникам. Прежде чем открыть рот, оглядываются, ощупывают друг друга глазами...
Из Парижа приезжает кое-кто из крупных театральных деятелей, которым поручено вернуть в столицу известных артистов. Меня пытаются уговорить. Я не колеблюсь ни минуты: остаюсь в свободной зоне. Посмотрим, как будут развиваться события, а кроме того, я должен защищать мою маленькую группу «не очень чистых арийцев».
| страница 124 | Содержание | страница 128 |