Морис Шевалье. «Мой путь и мои песни» (1977)
Глава 3. Смутные времена. (страницы 155-157)
(Перевод Галины Трофименко)| страница 155 |
Мы вышли на улице Этьенна Доле, напротив церкви, в двухстах метрах от неё. Утрилло держал в руке фотографию, которую я заказал за несколько дней до этого. Мы были почти одни на улице. Он хотел освоить тон камней, из которых построена церковь. Увидеть, как они сочетаются с цветом соседних домов.
Я осторожно отошёл в сторону. Утрилло этого даже не заметил. Я уже не существовал для него: он весь был захвачен видом этой церкви, он постигал её. Тихонько шёл он вперёд своим неровным шагом. Его взгляд переходил от церкви к фотографии. Он прищуривался, и выражение его взволнованного лица молниеносно менялось. Потом подготовительный период окончился. Напряжение спало. Ему захотелось выпить. В бистро на улице Менильмонтан, где ему налили стакан красного вина, не знали, что они поощряют порок гения нашего века.
Уже три дня как мы начали фильм с Рене Клером. Снимаются сцены, в которых занята целая армия статистов. Много старых актёров с измождёнными лицами. Они ещё раз напомнили мне о моём возрасте; первым напоминанием была моя роль. И тогда в каждой сцене я начинаю прибегать к целебному средству — отречению. Мне приятно и интересно играть этого старого человека, однако я ещё не очень хорошо всё продумал.
После независимости, к которой я привык, выступая с сольными концертами, то, что на площадке приходится подчиняться Рене Клеру, вызывает несколько неприятное ощущение. Но в кино иначе нельзя. Потому-то и надо сниматься только у асов, безропотно им подчиняться, не жалея отдавать всё, что можешь, и дай бог удачи!
Всё, что я смогу сделать в кино, на радио и где бы то ни было, будет, в лучшем случае, каплей по сравнению с той настоящей работой, которую мне удаётся делать на сцене, когда я служу публике один, полный воодушевления и преданности.
Видел «При закрытых дверях» Жана-Поля Сартра. Несомненно, интересно. Вышел из театра, твёрдо решив всё упростить и в своей жизни и в своём искусстве.
Умерла мать Рене Клера. По стечению обстоятельств церемония похорон была назначена на тот день, когда должны были снимать сцены карнавала, в которых участвовала тысяча статистов. Рене Клер работал и руководил этой массой людей.
| страница 156 |
Лишь после этого он смог пойти в церковь, но и здесь не потерял самообладания; у него только немного дрогнул голос, когда, обняв меня, он сказал: «Я знаю, что и вы очень любили свою мать, Морис!»
Потом он продолжил съёмки на натуре и выполнил всё, что было намечено; создал сцены, где веселье старого карнавала буквально захлёстывает зал.
Профессиональное сознание долга. Представление должно продолжаться!
В павильоне, где снимается фильм «Молчание — золото», только что отснята комическая сцена. Вдруг появляется жена Рене Клера. Она подходит к мужу и говорит взволнованно: «Ты должен сейчас же идти домой!» Он чувствует, что произошло что-то ужасное. Страшно бледнеет и спрашивает: «Что случилось?» Она смотрит на него и не отвечает. «Отец?» Она утвердительно кивает. «Умер?» Она опускает голову.
Рене не произносит больше ни слова; он принял удар: сначала — мать, сегодня — отец. Не прошло и трёх недель. Рене судорожно сжимает и разжимает губы.
На съёмочной площадке, где за минуту до этого звучал смех, воцарилось молчание. Все ошеломлены. Кто-то говорит: «Это уж слишком».
А съёмки прерывать нельзя. И фильм должен быть весёлым, в противном случае все подумают, что карьера Рене Клера кончена. Как ни велико горе, на экране это не должно отразиться, иначе...
Такова наша общая судьба; круговорот продолжается. Завтра я скажу ему, — может, это послужит некоторым утешением, что он хоть был в Париже и смог посмотреть на родителей, поцеловать, прежде чем проводить в последний путь.
Сегодня утром я думал о тех французах, которые решаются навсегда уехать за границу, и пытался поставить себя на их место. Я представляю себе свою жизнь только в своей стране, среди своих соотечественников! Я не могу обойтись без французов, без их тепла, их ума, их верности.
Наступает 1947 год. Бросаю взгляд назад, чтобы попытаться понять, удалось ли чего-нибудь достичь. Кажется, что почти удалось в отношении трёх необыкновенных вещей... но «почти» не значит «окончательно». Талантливого неудачника отделяет от артиста всего один миллиметр.
| страница 157 |
Итак, примет ли Нью-Йорк, если я туда поеду, мою новую сценическую форму — сольные концерты? Одобрит ли публика мою новую страсть — писать? Будет ли новый Морис Шевалье с седыми волосами так же популярен на экране, как прежде?
Надеюсь, что эти вопросы будут решены положительно, но пока я ещё не знаю ответа. Всё-таки странно я устроен: только удачная работа может сохранить во мне вкус к жизни. Конечно, отсутствие любви причиняет мне порою боль, но я боюсь новых страданий. Судьба не пожелала, чтобы я сохранил хорошую подругу, чтобы у меня была хорошая жена, женщина, которой бы я мог верить, на которую мог бы смотреть добрыми, доверчивыми глазами.
Сегодня предпоследний день работы на студии. Прихожу на площадку: «Здравствуйте, все». Вижу Рене Клера: «Здравствуй, Рене». Он крепко пожимает мне руку, не отпускает её, но не смотрит на меня. Удивлённый, я жду. Вдруг он отводит меня в сторону. Ему как будто трудно говорить: «Морис... я думаю, что вы одержали победу. Вчера вечером я видел в первый раз смонтированный кусок фильма... Я был взволнован... Вы оказались правы».
Я не ответил и просто сжал его руку, как женщина, готовая впасть в истерику! Я вдруг чуть не расплакался.
Ох уж эти артисты! Девицы, право же... девицы!
Мы условились встретиться и позавтракать с Марселем Паньолем, Жаклин Бувье и Жаном Ануйем в имении, которое Паньоль купил несколько лет назад. Они захватили всё необходимое для завтрака на свежем воздухе, потому что в доме ещё не навели порядок.
Ну вот, пошёл дождь. О завтраке на траве уже не может быть и речи. Отправляемся в Ниццу. Чудесно провели там время. Когда Паньоль в ударе — он неистощим; его сила — здравый смысл старого крестьянина-весельчака. Мы говорили о фильме Дювивье «Паника». «Плохое название, — утверждает Паньоль. — Название фильма и пьесы должно как бы давать надежду. Когда Марсель Ашар написал пьесу «Жан с Луны», он хотел назвать её «На помощь!». «Это хорошее название, — говорил он, — оно привлекает людей!» «Нет, — возражал Паньоль. — Крикни на улице: «На помощь!» — и посмотри, что будет, — все убегут. Ты их отпугнёшь. «Паника», «Холера», «Падение» — плохие названия! «Любовь», «Молодость», «Обнажённая» — хорошие!»
«Обнажённый старик» — плохое название! Фильм или пьеса, — говорит он далее, — должны развиваться по нарастающей, вызывать надежды, иллюзии!»
| страница 154 | Содержание | страница 158 |