«Рене Клеман» (1978)
Антифашистская дилогия. (страницы 41-44)
(Валерий Турицын)| страница 41 |
Панорама смерти — успокоившаяся водная гладь густо усеяна обломками кораблекрушения и неподвижными человеческими телами — становится апофеозом злодеяний Форстера.
В представлении этого правоверного фашиста человек как личность, индивидуальность — ничто. Форстер трактует людей исключительно как оперативный материал, как один из элементов (правда, существенный) политического замысла. Сверхзадача его деятельности — сформировать безликую исполнительную «массу». Гестаповец настойчиво вытравляет из людей все человеческое, превращая их в послушные «человекочисла» — опору фашизма. Одним из таких винтиков системы стал его питомец Вилли. Воля этого дегенерата находится в полном подчинении у шефа (в целях укрупнения порока Клеман подчёркивает, что между ними существует противоестественная связь). Подобно гипнотизёру, Форстер может заставить марионетку выполнить любое задание. Вплоть до убийства. В этом смысле особенно показателен эпизод, где он руками выдрессированного убийцы уничтожает неверного режиму резидента в Южной Америке. Вилли не питает к г-ну Варга чувства ненависти, но, как заведённый автомат, следует за Форстером, под его взглядом сжимает в руке нож и с пустыми глазами хладнокровно пропарывает человеку живот.
Тесное пространство подлодки умело использовано Клеманом прежде всего для создания атмосферы непрерывно возрастающего напряжения, усиленного террором Форстера. Скученные на нескольких квадратных метрах преступники живут в постоянном страхе, что их выследят и разоблачат. Сосуществование отнюдь не мирное — каждый готов продать другого ради спасения своей шкуры. Вот-вот они потеряют самоконтроль и особенно ярко обнаружат эгоизм, собственное ничтожество, пустоту своих душ.
Свидетелем неизбежного процесса распада становится положительный персонаж — французский доктор, которого насильственно, под дулом пистолета, доставили на подлодку. На его глазах возникает эпидемия всеобщего психоза. Теперь достаточно малейшего повода, чтобы перед нами предстало стадо разъярённых, слепо дерущихся скотов.
| страница 42 |
Преступление обращается против преступников. Вилли с привычным спокойствием всаживает нож в спину Форстера.
Но это, так сказать, финальный аккорд. Самоуничтожение зла, обставленное, пожалуй, излишне мелодраматично, началось раньше. Первым не выдерживает обстановки психоза крупный финансист Гарози. Капиталы, вложенные им во многие отрасли промышленности, прогорели вместе с рейхом. Неверность жены только усиливает его депрессию, и, отбросив в сторону пустой бумажник, вчерашний магнат бросается за борт.
На очереди журналист Кутюрье, ренегат и предатель. Этого «бывшего француза» союзники разыскивают как военного преступника. Поначалу он отчаянно цепляется за жизнь: готов выполнить любой приказ немцев и в то же время за их спиной предлагает сделку своему соотечественнику — доктору Жильберу («Я могу спасти вашу жизнь, если вы дадите показания в мою пользу»). Но и Кутюрье понимает, что его карта бита. Раздавленного страхом человека, у которого вечно дрожат руки, а лицо в холодном поту, начинают мучить кошмары.
Анализ его внутреннего состояния Клеман подкрепляет выразительной, хоть и несколько нарочитой метафорой: болтающийся на вешалке шкафа галстук ассоциируется в сознании изменника с телом повешенного, раскачивающимся на ветру. Мозг сверлит навязчивая мысль о самоубийстве. Но и тут Кутюрье не хватает мужества. Полученная от Форстера пуля становится для него чуть ли не благодеянием.
Никто из «проклятых» не избежал кары. В результате всех потрясений лишилась рассудка и утонула Хильда. Вместе с торпедированным по приказу Форстера кораблём отправились ко дну генерал и его свита.
Наконец, сам Форстер, как уже известно, нашёл свой бесславный конец.
| страница 43 |
На равнодушном море, которое едва успело поглотить трупы погибших, в последний раз возникает безмолвная, пустынная подлодка — адская тюрьма «проклятых»...
Психология обречённых преступников верно характеризует распадающийся мир фашизма, крушение навязанных нацистской идеологией способов мыслить и жить. Однако акцент на детективно-приключенческой интриге и мелодраматизм снижают разоблачительную силу этого философского памфлета. Дорабатывая с Жаком Реми сценарий, режиссёр, видно, сознательно сохранил очевидные «эффекты» литературной основы Ж. Компанейца и В. Александрова. К этому его обязывала ориентация картины на «зрелищность», а следовательно, на своеобразный «спектакль» с использованием арсенала сильно действующих средств — задача, диаметрально противоположная той, что ставил перед собой Клеман в предыдущем фильме.
Неакцентированная, но строго продуманная структура «Битвы на рельсах» уступила место подчёркнутой, ситуационной драматургии. Свойственная стилю «Битвы» неброская, но ёмкая по смыслу деталь стала в «Проклятых» редкостью, столь же неожиданной, как случайно сохранившаяся в кармане пальто доктора погремушка — единственное напоминание о мирной жизни. Напротив, с активностью «включилась» откровенно «зрелищная» символика. Вот характерный пример: обречённый на смерть г-н Варга встаёт из-за стола, задевает нож, который со стуком начинает вращаться и, словно указующий перст судьбы, замирает, касаясь его живота...
Как производное «театрализованного» замысла на смену типажам предшествующей картины явились актёры, призванные изобразить чуть аффектированные переживания и страсти (особенно интересны в этом плане П. Бернар в роли Кутюрье и М. Далио в роли Варга).
Клеман умело ведёт действие, но ему «не удаётся избежать ошибки, характерной для этого жанра, строящегося на острой интриге: своеобразные психологические и драматические нагнетания создают впечатление авторского произвола» 1 (Лепроон П. Указ, соч., с. 637.).
| страница 44 |
Цикл зловещих убийств и самоубийств, при общем согласии со сверхзадачей памфлета, выглядит всё же чересчур «картинным», назидательно выстроенным. Впрочем, как и главная мысль фильма о неизбежном самоуничтожении зла, которую этот цикл призван проиллюстрировать.
В «Проклятых» ощутимо противоборство двух начал. Драматургия повышенной интриги и ярких эффектов вступила в конфликт со склонностью режиссёра к документальной точности, фактичности. Из немалого числа «конфликтных ситуаций» отметим лишь две.
Убедительность воссозданных в натуральную величину интерьеров подводной лодки (по указанию Клемана художник-декоратор Поль Бертран обращался за подробной консультацией в Морское ведомство) не только не скрыла, напротив, оттенила «театральную» сгущённость происходящего.
Национальность персонажей соответствует национальности актёров, каждый из которых говорит в фильме на своём родном языке. Достоверность «исходного материала» соблюдена, что, однако, не компенсирует часто надуманных, излишне «литературных» диалогов и монологов.
Дыхание подлинной жизни ощутимо главным образом в неигровых кусках, заставляющих вспомнить «Битву на рельсах». Самолёты союзников бомбят подлодку, проходящую через Па-де-Кале... Напряжённая работа машинного отделения... Торпедирование корабля и расстрел беззащитных людей из пулемётов...
В целом, однако, преобладает «интрига». На II Международном кинофестивале в Канне картина Клемана получила Большую международную премию по разделу приключенческих и детективных лент. Вряд ли это исчерпывающее определение жанра «Проклятых» — ведь фильм заключает в себе черты антифашистского памфлета. И всё же такая классификация имеет известные основания, особенно если иметь в виду внешнюю канву событий.
Подлодка в «Проклятых», как и поезд в «Битве на рельсах», вырастает в символ коллективной совести. Однако знаки авторской оценки резко полярны. В «Битве на рельсах» Клеман рассказал о единстве людей, сплочённых благородным патриотическим порывом. В «Проклятых» предстал иной, нравственно несостоятельный, мир, где человеческой солидарности нет и не может быть места.
В контрапункте двух контрастных «величин» — смысл антифашистской дилогии Рене Клемана.
| страница 40 | Содержание | страница 45 |