«Рене Клеман» (1978)
Детство, простреленное войной. (страницы 65-68)
(Валерий Турицын)| страница 65 |
Новый фильм Клемана стал развёрнутой антитезой предыдущему. Автор «Стеклянного замка» почувствовал призрачность воздвигнутого им романтического строения, прочно отгороженного от жизни толстыми стенами киностудии. Приступив к постановке «Запрещённых игр», режиссёр действует методом «от противного».
С книгой в руках, но не с иллюзионистской историей в духе Вики Баум, а с фактурным, зримо-материальным романом Франсуа Буайе он оставляет Париж. Подальше от студийных павильонов! Туда, где не знают, что такое декорация, но где известно, что такое жизнь.
Небольшая съёмочная группа, в составе которой нет ни единой кинозвезды, направляется в Нижние Альпы и в один из туманных осенних дней оседает в глухой деревушке Ла Фу. Тут, на высоте более километра над уровнем моря, Клеман начинает свою нелёгкую работу над картиной.
Снова в почёте документ, многие принципы, сложившиеся при постановке «Битвы на рельсах». Подход художника к действительности до известной степени созвучен основательному, скрупулёзному методу Золя, крестьянскими романами которого он в ту пору особенно увлекался.
Как о том свидетельствует Лепроон, Клеман «живёт два месяца среди местных жителей, изучает манеры, характеры крестьян и всегда ставит их в пример актёрам как своего рода эталон правдивости» 1 (Лепроон П. Указ. соч., с. 643.).
Учитывая психологическую сложность задуманных образов, режиссёр не рискует снимать своих новых знакомых и отдаёт предпочтение профессиональным актёрам (исключение, естественно, составляют дети).
| страница 66 |
Однако метод работы постановщика максимально приближен к жизни — «он часто заставлял актёров репетировать после того, как они обходили фермы, беседуя с крестьянами, наблюдая за их работой, изучая их характерные движения» 1 (Лепроон П. Указ. соч., с. 647.).
К тому же, вспомнив опыт итальянского неореализма, Клеман явно усиливает момент импровизации на съёмочной площадке. Он отказывается от «железной драматургии» и оставляет в режиссёрском сценарии широкие поля — для «непредвиденных поправок» и коррективов, что так часто вносит жизнь. Пойманные кинокамерой Р. Жюйара незапланированные случайности придали фильму особую достоверность. Зафиксированные на плёнке штрихи, вероятно, не всегда совершенны с точки зрения «идеального кино» и его до предела отполированной формы, ближе к чуть шероховатому телерепортажу. Но именно они сообщили картине теплоту и жизненную наполненность, чего явно недоставало предыдущей работе режиссёра.
Конечно, не только широкие поля сценария, дописанные самой жизнью, вдохнули в «Запрещённые игры» большую эмоциональную силу: Клеман прикоснулся к теме, к которой относился с особым волнением и нежностью, — теме детства.
Идилличность в той или иной степени присуща большинству французских (да только ли французских?) картин этого «жанра». Даже Жюльен Дювивье в своём классическом фильме «Рыжик» отдал дань буколической поэтизации. Вот, например, как выглядела с экрана «свадьба» Рыжика и его маленькой подружки: босоногие детишки с венками цветов на голове шагают, взявшись за руки, по залитому солнцем полю в сопровождении кортежа животных; нехитрую песенку поют, кажется, не только дети, но также их четвероногие друзья, не говоря уж о порхающих вокруг птичках...
Фильм Клемана не имеет ничего общего с пасторальными красками и умилительно трогательными картинками. Детство его маленьких героев — Полетты и Мишеля — искажено и раздавлено войной.
| страница 67 |
Они не ищут более фантастических ужасов в сказках, но находят их на дорогах, поливаемых пулями.
«Запрещённые игры» стали первым и пока как будто единственным значительным фильмом об июньской трагедии 1940 года 1 (Рядом со скромной по объёму чёрно-белой картиной Клемана, подлинно эпичной и драматичной, бледнеют более поздние цветные мелодрамы о событиях тех дней, вроде ленты П. Гранье-Дефера «Поезд» (1974).), когда правители Франции выдали страну гитлеровцам, а мирное население снялось со своих мест и в ужасе бежало от наступающего врага. Воссоздать хронику развороченной войной эпохи — такую цель преследовал Клеман. Причём нашёл предельно острый ракурс, взглянув на трагические события глазами детей. Тех, что шли в нескончаемой колонне изнурённых беженцев, видели страшные картины катастрофы, тела погибших, слышали стоны раненых...
Фильм открывает своеобразная прелюдия, резко контрастная его основной части. Тишину безоблачного (в прямом и в переносном смысле) дня нарушает лишь пение птиц. По берегу озера гуляют дети, которые родились после войны и даже не представляют, что это такое. Их внимание привлекает огромное ветвистое дерево) склонившееся к самой воде; они удобно располагаются на нём, почти как на необитаемом острове, и раскрывают книгу. Книгу войны. «Это история о мальчике и девочке, таких, как мы», — говорит мальчик и начинает читать: «Никогда июнь не был таким прекрасным. Соловей пел и не знал, что происходит во Франции». На миг возникает спокойный пейзаж, но тут же уродливо преображается войной: гул самолётов, грохот артиллерийской канонады, суматоха массового отступления, когда смерть преследует мирных людей по пятам... Пронзительный диссонанс родствен первым кадрам фильма А. Довженко «Щорс», где стыкуются подсолнухи в лучах яркого солнечного света и смертоносные взрывы снарядов, которые заставили потускнеть само солнце...
| страница 68 |
Клеман начинает свой рассказ об июньских днях 1940 года мощным «ударным куском», выполненным в чуть отрывистой и жёсткой манере «Битвы на рельсах». Режиссёр удачно стилизует игровую часть под документ, дополняя её немногими сохранившимися кадрами кинохроники.
...Толпы беженцев. Сумятица. Приходится перешагивать через тела убитых. Разбитую машину тут же сталкивают в кювет, чтоб не мешала бежать. Бежать от смерти, которую несут закрывшие почти всё небо самолёты с чёрными крестами...
Монтаж лаконичен, подчинён какому-то неумолимому ритму. Со свистом падает бомба. Взрыв — в ужасе вздыбился и заржал конь... Ещё один взрыв — женщина в страхе закрыла лицо руками... Но вот небо ненадолго светлеет — самолёты уходят, чтобы, развернувшись, сделать новый заход. Тревожная пауза наполнена криками, стонами, гудками машин, застрявших в беспорядочном людском водовороте...
И снова устрашающе красиво, как на параде, летят фашистские бомбардировщики. Вновь Клеман прибегает к резким монтажным стыкам, выхватывая из толпы беженцев отдельные лица и сопрягая их с надвигающейся воздушной армадой. В память врезается старуха в чёрном, которая застыла у кряжистого дерева и спокойно смотрит в глаза приближающейся смерти...
Всё чаще взгляд кинокамеры останавливается на маленькой девочке с белой собачкой на руках. Она не одна — рядом отец и мать. Но ей суждено осиротеть. На наших глазах.
Самолёты ушли. Все, кроме одного, — тот пошёл на последний круг, чтобы дострелять патроны. Он летит низко, на бреющем полёте, методично простреливая пулемётными очередями дорогу, затем небольшой мост, где у эффектно оформленного ещё в мирное время рекламного щита распласталась уже знакомая нам семья. Смерть приближается медленно и неотвратимо. Прочерчивая холодно рассчитанную траекторию, пули стучат всё ближе и ближе, пока не перехлёстывают мать, отца и собачку, которая дёргается в предсмертных конвульсиях на глазах у чудом уцелевшей Полетты.
| страница 64 | Содержание | страница 69 |