«Рене Клеман» (1978)
Детство, простреленное войной. (страницы 69-73)
(Валерий Турицын)| страница 69 |
И вот в кадре — девочка, бредущая неизвестно куда с мёртвой собакой на руках вместо куклы...
Судьба сталкивает пятилетнюю Полетту с младшим сыном крестьянина Доле — одиннадцатилетним Мишелем, отныне её единственным другом.
Короткие, но яркие зарисовки представляют новых знакомых — тех, кому предстоит сыграть большую роль в жизни девочки. Заросший, давно небритый папаша Доле толкает перед собой тачку со скарбом, где примостилась и Полетта. Его глуповатый средний сын то серьёзен, то вдруг начинает гримасничать и хихикать, а жена, суровая и практичная женщина с большими натруженными руками, отбирает у Полетты собачку и, не раздумывая, бросает её в реку («Ведь она мёртвая»).
Тихая и прозрачная вода медленно уносит погибшее животное, а девочка долго бежит вслед по каменистому берегу...
Потерявшая хозяина лошадь, хрипя, волочит телегу о трёх колёсах. Вокруг — поля, изрытые и обезображенные войной, а в небе всё кружит самолёт. Возможно, тот самый...
Вечной гармонии природы угрожает всеобщее разрушение и смерть.
Нет больше выстрелов, но напуганная самолётом лошадь рванулась вдруг в сторону, колесом телеги придавила старшего сына крестьянина — Жозефа, который теперь будет долго и мучительно умирать.
Клеман больше ни разу не обратится к непосредственному показу войны, но её близкое страшное дыхание — своего рода камертон фильма — ощутимо в каждом без исключения эпизоде.
Война напоминает о себе не только глухим рокотом артиллерии и газетными сообщениями, которые папаша Доле с трудом, почти по складам читает вслух вместо молитвы перед обедом. Её эхо в стоне страдающего Жозефа и в плаче маленькой Полетты: ей по ночам снятся кошмары..,
| страница 70 |
Война с неотвратимостью вошла в быт крестьян. Столь же спокойно и обстоятельно, как в мирные дни о погоде и посеве, они говорят теперь о бомбёжке, о том, что не хватает гробов для похорон всех погибших у моста...
Почти обезумев от ужасов войны, солдат сбежал с фронта и на пороге своего дома играет общий сбор. Прерывистый хриплый голос его трубы уже не слышит только что скончавшийся Жозеф. Клеман так и монтирует: призывный трубный глас падает на восковое лицо мертвеца. Ёмкая контрапунктная фраза, на мой взгляд, не менее свидетельствует против войны, чем иные шумные баталии. Война враждебна смеху, улыбке, любви.. Нарушив тишину успокоившейся было природы, близкие разрывы снарядов прерывают свидание солдата с сестрой Жозефа. Сцена обретает чуть ли не аллегорический подтекст.
Образ войны нашёл отзвук в бредущих по дороге людях, лишившихся крова, в утративших своё назначение мирных орудиях труда. Но, пожалуй, самый жуткий итог катастрофы — тысячи сирот на городском вокзале в финале фильма. Дети, которых зовут не по имени, а согласно опознавательным номеркам, повешенным им на шеи служителями Красного Креста...
Война погрузила детство в атмосферу, полную драматизма и страха. Лишив Полетту и Мишеля простодушных забав, она научила их своим играм. «Неизвестным играм» — так назвал свой роман Франсуа Буайе. «Запрещённым играм» — уточнил Клеман.
Как и положено детям их возраста, Полетта и Мишель в своих играх подражают взрослым и по-своему, в трансформированном виде, отражают то, что творится вокруг. А вокруг — война, насильственная смерть, культ похоронных ритуалов и крестов на могилах. Всё это, став нормой повседневного, будничного существования, проникает в мир ребёнка. Потрясённая свершающимися на её глазах событиями, малышка начинает, а её новый друг подхватывает и развивает непередаваемо страшную игру в войну, смерть и похороны. Целые дни мальчик и девочка проводят среди развалин, на заброшенной мельнице.
| страница 71 |
Маленьких героев Клемана, как и их сверстников из «Рыжика», окружают животные. С одной поправкой — мёртвые животные. Старая мельница, куда Мишель забегал прежде послушать журчание воды и голоса ночи, превращается в необычное кладбище. Встревоженная сова становится единственным свидетелем зловещей мистерии: дети с почестями хоронят зверушек, которые им были товарищами и игрушками одновременно. Панорама по могилкам, отмеченным трогательными табличками («маленькая собачка», «голубок» и т. д.) и самодельными крестами из палочек и прутиков, закрепляет почти торжественный апофеоз смерти. Но и это не всё. Дети есть дети. Боль утраты сменяется жаждой накопления невиданных доселе «игрушек». И вот, имитируя падающую со свистом бомбу, Мишель протыкает острой палочкой таракана, чтобы организовать новые похороны. (Не есть ли это, в конечном счёте, отражение трагедии на мосту?..) В глазах Полетты появляется лихорадочный блеск, когда она пересчитывает церковные кресты во время отпевания Жозефа. Позолоченный алтарный крест вызывает у неё особую страсть, совсем не религиозного свойства. Просто он очень украсит могилку её любимой собачки. А раз так, Мишель должен его украсть. Попытка не удаётся, но дети находят завидную компенсацию: под аккомпанемент взрывов и вспышек близкого боя, испуганные и в то же время радостно возбуждённые, они везут с сельского кладбища тачку, доверху заполненную могильными крестами. Теперь кладбище животных станет ещё более пышным и нарядным.
Сказанного как будто достаточно, чтобы оценить отчаянно смелый замысел Клемана, поставившего, пожалуй, самый страшный фильм о детстве. Об утраченном детстве.
Смерть окружает Полетту и Мишеля со всех сторон. Сами того не сознавая, они погребают своё детство. Из мира, ввергнутого в катастрофу, уходит сущность жизни...
Трудно представить себе более зловещую картину. Трудно привести более сильный аргумент против войны, которая не только исторгает слезы у ни в чём не повинных детей, но и нравственно калечит их души.
| страница 72 |
Антивоенная направленность фильма бесспорна. Война преступна во всех своих проявлениях: когда жестоко и методично истребляет людей и когда, глубоко ранив душу ребёнка, прививает ему вкус к кладбищенским играм.
Однако в трактовке Клемана миру детей, чистому и нежному, противостоит не только война со всеми её последствиями, но и мир взрослых. Своим мелочным прозаизмом, корыстолюбием, склоками, равнодушием взрослые фактически предают детство. Да только ли детство?
«Я ни в чём не могу упрекнуть детей из моего фильма. Абсолютно ни в чём. Напротив, у меня есть серьёзные претензии к их родителям, которые дерутся на их глазах из-за креста, вырванного на кладбище, и ревут им в лицо: «Воры!», хотя дети не понимают значения этого слова. Я хотел в «Запрещённых играх» показать огромную ответственность взрослых, каждое движение которых служит примером для детей», — так говорит о своём замысле Рене Клеман 1 (Цит. по кн.: Fаrwagi A. Op. cit., р. 31 — 32.).
Стремясь всколыхнуть общественное мнение, в заострённо полемической форме предупредить современников об ответственности за судьбы детей, Клеман рисует мир взрослых (семейство Доле и его соседей) в явно непривлекательных тонах.
Папаша Доле вытирает нос не иначе как рукавом рубахи, а спать предпочитает в одежде, не сняв даже ботинок. Его жена преспокойно лезет грязной рукой в молоко, чтобы извлечь оттуда муху, а затем облизывает пальцы. Знакомство с Полеттой начинается весьма оригинально — прежде всего, как водится у животных, её обнюхивают (из дальнейшего разговора супругов становится ясным почему: девочка чистая, пахнет не потом, а духами). Подобные примеры можно умножить до бесконечности.
| страница 73 |
Но дело не столько во внешних приметах грубости и вульгарности крестьян, что отчасти объяснимо условиями их бытия, сколько в страшной, по убеждению Клемана, сущности этих людей. Чёрствые, мелочные, эгоистичные, жестокие, они лишены самого главного в человеке — души. Даже во время войны более всего заняты дрязгами и видят высшее наслаждение в том, чтоб досадить соседу. Нелепая, в сущности, беспричинная взаимная вражда показана в фильме довольно подробно и в очень неприглядном свете. Делается не по себе, когда видишь радость, чуть ли не ликование отца Мишеля, избившего собаку, вина которой лишь в том, что она принадлежит соседу. Впрочем, тот нисколько не лучше. Все сто́ят друг друга.
В своём критическом пафосе Клеман избирает лубочно-карикатурный стиль. Ужасное тесно переплетается с шутовским.
С особой силой трагифарс ощущается во время разразившейся на кладбище баталии двух семейств. Разъярённые крестьяне, кощунствуя, срывают кресты с могил, где захоронен «враг», ломают их, колотят ими друг друга, сталкивают противников в свежевырытые ямы...
Лишь однажды — в момент истины, каковым стала смерть Жозефа, — Клеман возвращает им человеческий облик, глубину чувств и переживаний. ...Умирающему совсем плохо — он не может есть, не может спать. Тщетно пытается сдержать стон. Мишель, как самый грамотный, читает молитву. На пустом столе — ложка да несколько крошек хлеба, которые пожирает обнаглевшая крыса. Мальчику страшно; чуть заикаясь от волнения, он читает молитву всё быстрее и быстрее... Но брат уже не слышит. Ложка с лекарством стучит о его стиснутые смертью зубы. Суровы лица молящихся крестьян. Ни вскрика, ни плача. Есть в этом что-то настоящее и вместе с тем возвышенное, почти гипнотическое. Полетта встаёт из-за стола, медленно подходит к покойнику и подхватывает молитву, первый раз в жизни
Однако религиозный порыв крестьян вскоре напрочь поглощается практицизмом пополам с ханжеством.
| страница 68 | Содержание | страница 74 |