СЦЕНАРИИ ФРАНЦУЗСКОГО КИНО
«Обманщики» (сценарий).
(Литературная обработка Франсуазы д'Обонн.)Часть 5.
В этом скромном, но изящно обставленном магазинчике, несмотря на то, что был ещё день, уже горело много повсюду расставленных ламп. Лампы здесь были всякие: торшеры, пузатые, как китайские драконы, тонкие, как цветы на высоком стебле, круглые, яйцеподобные, с классическими абажурами и с абажурами, напоминающими экстравагантные шляпы модниц.
За прилавком сидела мать Мик, женщина лет пятидесяти, тонкая, слегка сутулая, с седеющими волосами и прекрасным профилем. Когда она вздохнула, углы её рта горько скривились.
— Нам было так хорошо двоим, детка. Зачем жить у чужих?
Насупившись, Мик помахивала своей сумкой. Вид у неё был вызывающий.
— Неужели это такая хорошая комната? — продолжала мать.
— Отвратительная, — сказала Мик. — Но мне там хорошо. Я там у себя.
Она жёстко подчеркнула последнее слово.
Окончательно расстроенная, вдова перестала подклеивать абажур. В её ответе дочери прозвучало возмущение:
Отвратительная, говоришь? Как же эта женщина смеет требовать тебя двадцать тысяч франков в месяц?
— Ей надо как-то жить, — усмехнулась Мик. — Свою ренту она доверила государству... Итак, ты мне даёшь или нет?
— Я уже тебе сказала, что не могу, — повторила мать, ставя лампу на место. — Мне завтра нужно внести налоги и уплатить по векселю.
Она провела рукой по лбу. Казалось, что мать сейчас заплачет.
— Что за жизнь, бог мой, что за жизнь! Не знаю, как и выпутаться из положения!
— А каково мне? — прошептала Мик.
Вдова подняла голову и посмотрела ей прямо в лицо.
— Делай, как Роже и я, детка... Работай!
Мик скрестила руки. Когда она вот так вздёргивала голову, то становилась похожей на взрослую, отчитывающую ребёнка.
— Действительно!.. Зачем? Чтобы работа отравила мне жизнь, как всем вам? И чтобы, как ты, к концу месяца не иметь двадцати тысяч франков?
Женщина воздела руки. Исчерпав все аргументы, она попыталась сыграть на чувствах.
— Как тебе не стыдно так говорить, Мик! Ты невыносима! И это при твоём-то воспитании! Если бы только твой бедный отец...
— Так и знала, что сведёшь к отцу! — взорвалась Мик. — Мёртвые, на помощь!.. Он всегда работал!.. Знаю!.. Его убили в 1940 году!.. Знаю!.. Он был героем — тоже знаю!
— Мишель! — закричала мать.
Но Мик уже закусила удила:
— И Роже тоже! Его ведь взяли в армию девятнадцати лет! И он тоже герой! Всё знаю!
На ресницах матери появились слезы. Мик заметила их. И, быть может, потому, что почувствовала где-то в глубине души угрызения совести, она с злобной яростью добавила:
— А ты... ты... в твои годы? Ты стала героиней на фронте столярного или какого-то там ещё клея!.. — И показала на абажуры.
— Я запрещаю тебе так говорить со мной!
Стукнула стеклянная дверь. Вошла пожилая покупательница в непромокаемом плаще.
Вытерев глаза, мать Мик с дежурной улыбкой поторопилась ей навстречу.
— Я хотела бы знать цену маленькой розовой лампы, выставленной па витрине.
— Пожалуйста, мадам! Будьте любезны, покажите, какую именно вы хотите?!..
Немного успокоившись и нахмурив брови, Мик расхаживала по магазину. Её мать с покупательницей вышли на улицу, к витрине. Внезапно глаза Мик упали на открытый ящик кассы. Она нерешительно взглянула на витрину, по другую сторону стекла которой мать любезно разговаривала с покупательницей. Таким же быстрым, кошачьим движением, каким она растрепала в ванной волосы Бобу, Мик схватила из ящика пачку денег.
Запихивая деньги в карман, она подняла голову и встретила взгляд матери, следившей за ней через стекло витрины. Мик положила деньги обратно в кассу и стала ждать. Покупательница ушла, туманно пообещав зайти ещё раз.
Молча, не глядя на дочь, мать прошла и села на своё место. Воцарилось молчание.
— Раз ты всё видела, — закричала Мик, — чего же ты ждёшь? Ну накричи на меня! Выругай!
— Зачем? — мягко спросила мать. — Разве, когда я «не вижу», я кричу на тебя?
— О чём ты говоришь? — агрессивно бросила неприятно удивлённая Мик.
— Всякий раз, когда ты приходишь, — продолжала та с прежней мягкостью, — я не досчитываюсь денег в кассе... Ты думаешь, я этого не замечаю? Я всё вижу, всё знаю... Но вот сегодня... — Её голос прервался. — У меня... Клянусь тебе, Мик... И не знаю, как мне быть...
Она отвернулась, чтобы скрыть новые слезы. Потрясённая дочь бросилась к ней.
— Мама, мамочка, не плачь!
Несколько секунд они стояли, прижавшись друг к другу. И как ни странно, лицо Мик выражало ещё большее отчаяние, чем лицо матери, отчаяние более глубокое, безысходное и почти мистическое.
— Я часто доставляю тебе огорчения, — прошептала она. — Но я ничего не могу поделать! Бедная мама! — Она почти баюкала её. — Это не твоя вина, а моя... Ты ещё во что-то веришь... А я... уже ничему... ни во что...
— Возвращайся ко мне жить. Мик, - стала умолять её мать с появившейся вдруг надеждой.
— Нет, мама... Прости, но на этом... не настаивай...
— Я не буду досаждать тебе, ты будешь свободна... принимай, кого-хочешь... — сказала мать, секунду поколебавшись и тяжело вздыхая.
На лице Мик появилась прежняя усталая и загадочная улыбка.
— Они... мои приятели, сюда не придут... Ты вспугнёшь их... Ты слишком кротка... И потом у тебя слишком всё в порядке... очень уж всё надёжно...
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего... Ты не поймёшь...
| Часть 4 | Содержание | Часть 6 |