Жан Марэ: О моей жизни (1994)

Глава 6. (страницы 85-88)

(Перевод Натэллы Тодрия)

страница 85

В первый же день я дал слово, что заставлю Кокто отказаться от опиума. Однако мне часто приходилось помогать ему курить.

Он просил меня приходить в отель «де Кастилль».

— Зайди за мной в полдень.

Когда я приходил, он ещё спал. Я звал его, говорил с ним, тормошил его. Он, не открывая глаз, делал усилия стряхнуть с себя сон. Наконец начинал шевелить губами. Я ничего не понимал, потому что он не произносил ни слова. Скорее это напоминало долгий вздох. Он хотел курить, чтобы проснуться, но не имел сил подняться, зажечь лампу, приготовить комочки опиума. Хотел, чтобы я сделал это за него. Но как? Я видел, как это делает он, но сумею ли я сам? С трудом готовлю трубку и протягиваю её Жану. Он вдыхает опиум и просыпается. Первое, что он произносит, это не слова благодарности и не «доброе утро», а:

— Я хотел бы умереть.

Я столбенею. Слезы выступают на глазах... Ведь я хотел, чтобы он был счастлив.

Вдруг он видит меня, все понимает, просит прощения.

— Жан, ты не хочешь умереть.

— Нет, теперь уже нет. Во сне я забыл, что счастлив. Старая привычка.

Он удивился, что я сумел приготовить трубку. После трагического пробуждения он становился очень весёлым. Рассказывал мне, с кем обедал, кого видел накануне. Его рассказы были так забавны, что я считал большинство сюжетов выдуманными. Позднее, когда мы вместе пережили несколько историй и я услышал, как он рассказывает о них, с удивлением убедился, что он ничего не придумывает. Напротив, передаёт их с неукоснительной точностью. Но то, как он видел вещи, его манера выражать свои мысли были так остроумны, так поэтичны, что люди предполагали, будто он сочиняет. Я часто слышал одну и ту же историю и никогда не мог наслушаться. Всякий раз она становилась ещё увлекательнее, ещё смешнее, хотя он ни на шаг не отступал от правды.

страница 86

В то время как он курил, я наполнял ванну.

Он рассказал мне, что великий чернокожий боксёр Эл Браун так дружески относится к нему потому, что однажды попросил разрешения воспользоваться его ванной. Когда, приняв её, он хотел спустить воду, Жан Кокто крикнул:

— Не надо, мы опаздываем, я влезу в эту же воду!

— Жан, ты не боишься, что в отеле знают, что ты куришь? Запах слышен даже в лифте.

— Пикассо говорит, что это самый умный запах.

Приняв ванну, он растирается одеколоном, рецепт которого ему дала Коко Шанель. Это была туалетная вода императрицы Евгении, которую он однажды встретил. В аптеке Леклерка по этому рецепту сделали для Жана одеколон.

Мне казалось почти невозможным, что он мог встретить императрицу Евгению, и приводило в восторг то, что это было на самом деле.

К четырём часам мы отправлялись завтракать. В это время был открыт только Прюнье. Мы ели за стойкой очень острые блюда, так как у нас из-за неурочного для завтрака часа не было аппетита.

Мы ели здесь почти каждый день, хотя у Жана не было денег. Счета за отель накапливались. Когда их становилось слишком много, отель по распоряжению Коко Шанель посылал их ей, и она платила.

Жан находил, что я бережлив.

— Нет, — отвечал я, — напротив, я слишком расточителен.

Жан возражал:

страница 87

— Ты всегда возвращаешься к себе пешком, вместо того, чтобы взять такси. А я знаю, что ты любишь ездить на такси!

Я рассказал ему, что если у меня в кармане всего десять франков, я беру такси и, когда вижу на счётчике девять, прошу остановить машину, даже если я далеко от дома, потому что предпочитаю дать на чай.

— Я возвращаюсь пешком, так как у меня нет денег.

— Но я дам тебе!

— Нет. Это мой новый способ быть расточительным: не просить у тебя деньги.

Часто говорят, что Жан Кокто был скуп, что он никогда не платил в ресторане, когда ужинал с друзьями. На самом деле он просто не думал об этом. Он говорил, говорил, и всегда находился кто-нибудь, кто просил принести счёт. Иногда он замечал это спустя много времени. Однажды он попросил меня напоминать ему о счетах, но я не смел. Позднее я просто платил сам.

Но скупой, нет! Он не был скуп. Я не терплю, когда так говорят. Жан давал всем всю свою жизнь. Даже когда у него не хватало денег, я видел, как он продавал вещи, которыми дорожил, чтобы помочь друзьям. Легко расставаться с деньгами, если их имеешь. Жак одаривал гораздо большим: он не мог отказать в помощи, в статье, предисловии, рисунке, хлопотах, в работе. Доказательство тому — его постановка «Царя Эдипа» с молодой, неизвестной труппой. Он подарил нам три месяца своего времени. Это гораздо большая щедрость, чем оплаченные в ресторане счета.

страница 88

Множество друзей приходили в отель «де Кастилль» повидать Жана. Самым усердным посетителем был Кристиан Берар. Мне он нравился больше всех. Несмотря на бороду, все называли его Бебе. Часто его сопровождал Борис Кохно. С Бебе всегда была маленькая собачка Кола. Ей, должно быть, нравилась живопись её хозяина, так как она вся была измазана красками. У Бебе были длинные взлохмаченные светло-рыжие волосы и борода того же цвета. Кожа, как у ребёнка, нежная, розовая, блестящая; умные и ласковые глаза, очень длинные и густые ресницы; что-то вопрошающе-детское во взгляде.

Его костюм, даже новый, казался поношенным. Как правило, пиджак не гармонировал с брюками, которые он порой забывал застегнуть. Он надевал белую рубашку только тогда, когда шёл обедать или на премьеру. В эти дни он старательно причёсывался, но всегда выбивалась непокорная прядь.

Борис, напротив, был безупречен. Его редкие волосы всегда тщательно причёсаны; безукоризненный костюм, начищенные ботинки казались новыми, белая рубашка, со вкусом подобранный галстук. Чёрные блестящие глаза, тяжёлый ироничный взгляд, чисто выбритые щеки, прекрасно обрисованные красные губы, очень белая кожа, здоровый вид.

Он вынимал из кармана золотые коробочки от Фаберже, роскошные зажигалки, превосходные бумажники. Любил, чтобы их замечали, и с наслаждением показывал их.

Они мне нравились оба. Номер в отеле «де Кастилль» приобретал с их появлением праздничный вид. Часто они устраивали настоящие спектакли. В ход шло всё: вешалки для полотенец, губки, простыни, подушки, покрывало, корзинка для бумаги, халаты, грязное бельё. Они импровизировали неотразимые сцены, единственным зрителем которых часто был один я, умиравший от хохота.

Я рассказываю об этом, чтобы подчеркнуть, как молоды мы были, как даже в периоды тяжких душевных и физических страданий мы порой могли быть веселы и беззаботны.

Меньше я любил, когда приходил Морис Саш. Жан рассказал несколько случаев, возмутивших меня. Например, Кокто послал этого своего «друга» к своей матери, чтобы тот взял в его комнате какие-то бумаги. Саш воспользовался этим, завладел рукописями и интимными письмами, которые потом продал. Жана предупредил об этом владелец книжного магазина, который нашёл подозрительным, что некоторые письма продавались с аукциона. Я не понимал, почему Жан продолжает видеться с таким типом.

страница 84

Содержание

страница 89

ФРАНЦУЗСКОЕ КИНО ПРОШЛЫХ ЛЕТ