Жан Марэ: О моей жизни (1994)
Глава 21. (страницы 294-298)
(Перевод Натэллы Тодрия)| страница 294 |
Я сделал над собой усилие и, уважая волю Вашего отца, не написал Вам раньше.
Вы так хороши на экране в драматических ситуациях. Эта ещё более душераздирающая, и я думаю, что Вы приведёте её к достойной и счастливой развязке.
Надеюсь, я не слишком докучаю Вам, ставя Вас в известность об этом печальном обстоятельстве. Вы можете внести в него хотя бы беглый луч света. Вы знамениты вполне заслуженно. Но не думайте, что эта известность хоть в какой-то степени влияет на его желание сблизиться с Вами.
У вас есть брат. И он занимает не меньшее место в мыслях и сожалениях Вашего отца. Он стар и одинок, я бы даже сказал, добровольно одинок.
Примите мои...»
И вот моё письмо, то есть то, которое мать написала моим почерком и подписала «Жан Марэ»:
«Месье!
Хотя я и не располагаю временем, не хочу задерживать ответ, который Вы, кажется, с нетерпением ждёте.
Я благодарю Вас за любезное письмо и за добрые намерения, которые руководили Вами, но считаю, что семейные драмы и внутренние распри касаются только их участников. А не посредников, пристрастных к той стороне, которая им доверилась.
Как Вы изволили заметить, теперь я пользуюсь известностью, но когда я был никому неизвестен, никто не хотел поддержать меня, помочь мне материально или морально.
Кто любил, учил, оберегал меня эти сорок лет? В нашей профессии мы создаём разных персонажей, но мы также соприкасаемся и с разными людьми и никогда не вмешиваемся в их личную жизнь со своими советами, никогда не вынуждаем на интимные признания. Для нас, актёров, это — безоговорочный закон.
| страница 295 |
Опыт, часто мучительно приобретённый, научил нас, что каждый в жизни следует своей судьбе, не убегает от неё и делает всё возможное, чтобы сохранить свою индивидуальность.
Эта несколько длинная преамбула заставит Вас понять, как я был удивлён советами, содержавшимися в длинном, напечатанном на машинке письме чужого мне человека.
Когда Вы заговорили со мной в Динаре, я ответил Вам вежливо, как отвечаю всем, кто обращается ко мне. Но если потом каждый пожелает диктовать мне, как я должен вести себя, мне придётся переселиться на тихоокеанский остров, чтобы иметь покой!
Разве я вмешиваюсь в Ваши дела? Даже если бы мне предложили самый неправдоподобный сценарий, основанный на Вашей жизни, я счёл бы своим долгом, чтобы Вы себя не узнали.
К сожалению, не у всех одинаковое представление о морали.
Надеюсь, месье, что больше не буду иметь чести читать Вас и даже прошу Вас не подходить ко мне, если мы снова встретимся.
Это единственная услуга, которую я жду от Вас.
Жан Марэ».
Ничего другого доктор Эрве не мог мне рассказать.
Еду в Трапп де Брикбек к отцу Альберику.
От монаха, открывшего мне дверь, веяло радостью. Не знаю, почему я удивился, прочтя веселье на его бородатом и симпатичном лице. А как могло быть иначе? Верить в Бога, любить и служить ему — огромная привилегия. Как мог я вообразить, что аббатство выглядит грустным? Разве счастье не в том, чтобы жить в мире с собой и любить? На каждом шагу я обнаруживал любовь. Каждая деталь в саду аббатства доказывала её. Чистота, изящество здесь не признаки комфорта, а любовные заботы о доме Бога. Дом Бога.
| страница 296 |
Отец Альберик встречает меня доброй улыбкой. Он красив, потому что открыт, естественен. Блестяще умен и скромен. Мы завтракаем у него в кабинете, который без всяких украшений дышит благородством. Кольцо смыкается: когда-то он знал Пикассо, Макса Жакоба, Жана Кокто. Он не заговаривает со мной о религии. Всё же я признаюсь ему в своей странной вере. Впрочем, верю ли я? Невозможно жить так, как я жил, и верить. Раз и навсегда я запретил себе быть суеверным. И всё-таки боюсь, что то, что я называю верой, — своего рода бесхитростное суеверие. Если бы я любил Бога, то доказывал бы это поступками. А мои поступки... Я знаю это. Поэтому и прошу Бога дать мне веру.
Маритен написал: «Бог прощает всех, кто искренне раскаивается». Но надо быть способным к раскаянию, обладать даром судить о себе беспристрастно — короче, иметь веру. Я умею судить о себе беспристрастно, но не каяться. Если бы я был на это способен, то посвятил бы себя Богу.
Я расспрашиваю отца Альберика о моём отце. Он говорит, что никогда не забудет его деликатности, что дружба с ним была для него честью, что отец часто приходил к нему в аббатство, двери которого будут всегда открыты и для меня. Но он ничего не мог рассказать о разрыве моих родителей. Значит, никогда мне не узнать истины. Словно я потерял книгу, так и не дочитав её до конца.
Я ещё раз встретился с другом отца, доктором Эрве, человеком прямым, честным, искренним. Это он дал мне письмо, которое Розали написала от моего имени, подделав почерк. Он рассказывает, что история с пощёчиной, которую дал мне отец и которая якобы послужила причиной разрыва моих родителей, выдумана от начала до конца.
Примечания:
Маритен Жак (1882 — 1973) — французский философ-неотомист.
| страница 297 |
Одна из вечерних газет только что опубликовала отрывок из моей первой книги, в которой я об этом рассказываю. В память об отце я попросил поместить опровержение. Тщетно.
Дружба с Жаном не перестаёт помогать мне. Мы видимся по возможности часто. После одного из посещений получаю огорчившее меня письмо:
«Мой Жанно!
После твоего отъезда меня охватило страшное чувство грусти и одиночества, против которого бессильно даже мудрое сердце Дуду. Ты прав, когда сказал, что ❝эти визиты нестерпимы❞. Ты уехал, и я словно упал в пустоту.
Ты забыл свои меховые перчатки. Я унёс их к себе и целовал, с трудом сдерживая слезы. Да к тому же грипп совсем измучил меня. Я так пал духом, что с трудом подавляю желание бросить все и уйти. Изо всех моих слабых сил обнимаю тебя.
Жан».
Из Испании он снова пишет мне:
«9 августа 1961 года.
И вот я в Испании, которую не надеялся ещё раз увидеть, несправедливо разделённый с тобой множеством километров, в то время как мы всегда должны быть рядом. Чем больше я живу, тем больше меня огорчают эти расстояния, в которых теряются люди и лица. Мне же ещё хуже потому, что ничто не может разорвать связывающие нас нити, и я испытываю от этого мучительное напряжение. Расскажи мне о твоих ролях Понтия и Марса. Я собираюсь поехать в Марбелья, чтобы продолжить египтологические изыскания, не спасающие, впрочем, меня от моего страшного одиночества.
Я люблю тебя, мой Жанно. Обнимаю».
| страница 298 |
Я еду в Италию сниматься у американского режиссёра Ирвинга Раппера в картине «Понтий Пилат». Жан Кокто пишет мне: «Может быть, ты сможешь не осудить Христа, не умыть руки. Попробуй, потому что прошлого, настоящего и будущего не существует».
Во время съёмок происходит любопытное приключение: я снимаю в Альбано, в тридцати километрах от Рима, очаровательный домик, окружённый виноградниками. Я возвращаюсь туда каждый вечер. Однажды ночью выезжаю из Рима. На дороге голосует ребёнок. Останавливаюсь. Ему нужно попасть в Неаполь. «Я еду только до Альбано».
Он всё же садится. Ему не больше двенадцати лет. Может быть, даже меньше. Щуплый. Под мышкой зажат свёрток, завёрнутый в газету.
— Твои родители разрешают тебе голосовать ночью?
— У меня нет родителей. Моя мать умерла.
— А отец?
— Он в тюрьме за то, что убил мою мать.
Две фразы, и в них целая трагедия.
Он сицилианец. Сбежал из приюта, чтобы добраться до Сицилии. Гордый, хрупкий, болезненный, некрасивый. Разве не было бы справедливо усыновить ребёнка, к которому судьба так немилосердна?
Я проезжаю Альбано. У меня не хватит бензина, чтобы доехать до Неаполя, и нет при себе достаточно денег. Останавливаюсь у бензоколонки. Заправляюсь, отдаю оставшиеся деньги мальчику и поручаю его хозяину бензоколонки. Прошу найти машину, которая довезла бы мальчика до Неаполя.
— Ты знаешь, кто этот господин? — спрашивают его.
— Нет, — отвечает ребёнок.
Ему объясняют. На мальчика это не производит впечатления. Я пытаюсь узнать его имя и где можно его разыскать. Он молчит. Я, огорчённый, уезжаю в Альбано, почти испытывая угрызения совести.
На другой день рассказываю о нём моим итальянским товарищам и спрашиваю, как мне найти ребёнка. Они отговаривают разыскивать и, особенно, усыновлять его. Если отец убил мать, ребёнок в свою очередь должен убить отца, когда тот выйдет из тюрьмы.
| страница 293 | Содержание | страница 299 |