Жан Ренуар. «Моя жизнь и мои фильмы» (1981)

Глава 38. К переменам...

(Перевод Льва Токарева)

Когда съёмки «Болотной воды» были завершены, я понял, что фильм мне уже не принадлежит. Предупреждением для меня стало обсуждение одной сцены, которую я снял в непривычном для голливудских студий ракурсе. Эта сцена не понравилась возглавляемому Зануком ареопагу, который каждый вечер просматривал «rushes» * (Отснятый материал (англ.). — Примеч. пер.). Так называют здесь отснятый за день материал. Действие представляло собой ссору отца с сыном. Я решил сцену как единый подвижный план, следуя своему принципу объединять одной съёмкой все элементы определённой ситуации. Орсон Уэллс в великолепном фильме «Гражданин Кейн» поступал так же, хотя тогда ему было ещё далеко до основателя собственной школы. Потребовалось двадцать лет, чтобы удивление Уэллсом сменилось восхищением его фильмами. Поскольку, принимая всё во внимание, я не слишком упорно держался за свою версию этой семейной ссоры, то согласился снять эту сцену в разных планах. Такова была моя первая уступка Голливуду.

В тот же вечер мне сообщили, что я не буду продолжать съёмку «Болотной воды» и фильм поручат другому режиссёру. К моему большому удивлению, о спорной сцене и речи не заходило. Какая-то мелкая сошка из дирекции фирмы объяснила мне причину этой немилости: оказывается, из-за медлительности в работе я перерасходовал бюджет. Человек этот был искренне огорчён. Он даже предложил заступиться за меня перед патроном и переложить вину за опоздание фильма на главного оператора. Виноватым во всём станет он. Хотя я и не родился героем, — я об этом уже не раз писал, — но подобная уловка меня возмутила. Я отнёсся к мелкой сошке свысока и заявил этому вестнику фирмы, что работаю медленно и все последствия медлительности беру на себя. Но думал я совсем иначе. С полным основанием я считал себя «быстрым» режиссёром. «На дне», «Преступление господина Ланжа» я снял за 25 дней. Грубое столкновение с подлинной системой работы в голливудских студиях, то есть с диктатурой фирмы, открыло передо мной новые горизонты. Я убедился, что высадился не в царстве Мэй Меррей, а в королевстве папаши Убю. В Голливуде торжествовал мещанский дух героя Альфреда Жарри.

Разговор этот происходил в конце дня. Я попрощался с техниками, рабочими и актёрами, находившимися на съёмочной площадке, и вернулся домой. Я впал в отчаяние. Посреди ночи раздался телефонный звонок. Звонил Занук. Он просмотрел многие куски «Болотной воды», и считал, что я сделал «вполне милую работёнку». Следовательно, я мог снова вернуться к режиссуре фильма: папаша Убю вытащил меня из западни. Моя реабилитация была столь же быстрой, сколь и опала. Утром, ровно в девять часов, я появился на съёмочной площадке. Вся группа и более пятидесяти статистов столпились перед декорациями. Вели они себя необычно: вместо привычных приглушённых разговоров все словно воды в рот набрали. Я подошёл к оператору, намереваясь выяснить, чем объясняется столь необычная тишина. И тут вся эта толпа в едином порыве горячо мне зааплодировала.

Один из самых опасных врагов Голливуда — болезненный вкус к администрированию. Вспоминаю об обсуждениях бюджета фильма «Болотная вода». И здесь царил дух папаши Убю. Представитель фирмы, отвечающий, так сказать, «за финансы», по-видимому, стремился изо всех сил сократить затраты. Он тщательно пересчитывал количество автомобилей, инструментов, животных и т. д. «На вашей ферме наверняка будет птица, — обратился он ко мне. — Сколько вам нужно кур?» «Одну», — ответил я, подумав. Он так привык торговаться, что решил, будто не понял меня. «Я хотел бы, чтобы вы точно сказали, сколько вам нужно кур для вашей фермы». — «Я уже сказал, что мне нужна одна курица». — «Это невозможно. Не бывает ферм с одной курицей». Я упорствовал. На моей ферме будет лишь одна курица, и нет никаких оснований выписывать мне две, десять или двадцать куриц. Мой собеседник принял мои возражения за шутку. Своей властью он выписал мне пять куриц и стал продолжать заседание.

Мои разногласия с людьми из администрации забавляли всю студию. Неожиданность моих заявлений усиливал мой плохой английский. Специалисту по рекламе, который спросил меня о впечатлениях, какие я вынес из своей работы в студии, я с самым серьёзным видом ответил, что счастлив снимать фильм для «Пятнадцатого века Фокс». Словцо моё обошло всю студию, создав мне репутацию весельчака. Но самым неприятным было то, что я не мог полноправно распоряжаться монтажом собственного фильма. В монтажном зале просто терпели моё присутствие, но не больше. Окончательный монтаж был делом Занука или кого-либо из его помощников. Впрочем, монтаж делался превосходно. С технической точки зрения я, возможно, и не смонтировал бы фильм более умело, но всё-таки это не мой монтаж. Однако в производстве фильма монтаж — одно из самых действенных средств, которыми автор может придать своему произведению собственный стиль. Но понятие «автор фильма» исчезло из Голливуда вместе со смертью Любича. Профессия режиссёра слишком часто сводится в Америке к использованию складного кресла, на спинке которого значится его фамилия. Актёры репетируют сцену со специальным репетитором (dramatic coach), главный оператор устанавливает свет, художник задумывает и исполняет декорации. Почётные обязанности режиссёра иногда заключаются в возможности сказать «мотор!», начиная съёмки, и «стоп!», заканчивая их.

Среди помощников, которыми любил окружать себя Занук, находился актёр, бывший «звездой» в эпоху немого кино. К несчастью, он страдал хроническим ларингитом, что закрыло ему доступ в звуковое кино. Когда я снимал интерьеры для «Болотной воды», мой друг на соседней площадке работал над каким-то библейским фильмом. Так как Занук находился в отъезде, бывший актёр заменял его на просмотре отснятого материала фильмов, находящихся в работе. Это маленькое, внешне невинное совещание было испытанием, которое могло решить судьбу режиссёра. На этом просмотре обычно присутствуют десятка два «судей». В тот вечер, когда отсутствовал Занук, среди отснятого за день материала демонстрировался план, на чей успех сильно надеялся мой друг-режиссёр. Вспыхнул свет, и зрители стали шумно выражать свои восторги. Режиссёру пожимали руки, хлопали по спине, предсказывая его фильму триумфальный успех. Бывший актёр, родившийся в семье цирковых артистов и пользовавшийся иногда их жаргоном, со слезами на глазах прижимал его к сердцу и повторял: «Твой план — это бум-бум!» Выражение «бум-бум» принадлежало клоуну Медрано и само по себе обладало универсальным смыслом. Это «бум-бум!» могло означать прекрасно или безобразно, посредственно или грандиозно, способно было выразить все эпитеты. Приехавший на другой день Занук велел показать ему знаменитый план. Просмотрев его, он сидел, не говоря ни слова. Наконец он произнёс свой приговор: «Очень плохой план. Надо будет его переснять». Вчерашние поклонники незаметно отодвинулись от режиссёра. Занук повернулся к бывшему актёру: «Ну а ты что думаешь?» «Я, — ответил тот, — считаю, что этот план...», и он тихо произнёс самое похоронное «бум-бум» из всей гаммы «бум-бумов».

По-своему Занук был гениален. Он нашёл способ использовать в кинопроизводстве промышленные методы, наделяя свою продукцию неоспоримым качеством. Отдельные выпущенные им фильмы останутся важными вехами в нашей кинематографической профессии. Занук принадлежит к тем редким магнатам кино, что разбираются в своём деле. Очень часто он спасал посредственные фильмы благодаря своему знанию монтажа. Моей драмой было и навсегда останется лишь одно: все мои трудности в Голливуде объясняются тем, что ремесло режиссёра, которым я пытался заниматься, не имеет ничего общего с киноиндустрией. Никогда я не мог рассматривать кино только в его промышленном аспекте. Хулители Голливуда полагают, будто ошибка кинопромышленности заключается в желании любой ценой делать деньги: ведь, потакая желаниям толпы, неизбежно впадаешь в посредственность. В этом есть доля истины, но жажда прибыли представляет собой не самое худшее в кинопромышленности.

Настоящая опасность, на мой взгляд, заключается в слепой любви к так называемому «совершенству». Добиваясь его, собирают множество талантов.

В основу фильма положен шедевр литературы, сценарий написан и выправлен полдюжиной знаменитых сценаристов, режиссёром тоже приглашена знаменитость. Все актёры набраны из «звезд», монтажёр принадлежит к самым популярным мастерам Голливуда. Собрав все эти козыри, студия уверена, что выиграет свою игру. Разве столько гениальных людей могут произвести на свет божий чепуху? Однако зачастую именно она и получается. Эти неудачи извиняет иногда — правда, благодаря эффективной рекламе — то, что подобная чепуха приносит деньги. Бывает даже, что, по счастливой случайности, из-за особой привлекательности актёров или актуальности сюжета отдельные из этих произведений действительно выходят хорошими.

В Голливуде большой фильм режется, как арбуз, на куски. Это — полная противоположность моей веры в художественное единство. Там раздробляют работу над фильмом и собирают крупные, известные имена. Категория «звёзд» включает не только актёров: существуют «звезды» — писатели, операторы, декораторы. Каждая «звезда» работает без всякой реальной связи с другими. Замкнувшись в своих крепостях, эти «звёзды» должны обороняться от вторжения общего врага — продюсера. Поэтому они — особенно операторы — разыгрывают из себя примадонн. Операторы это поистине баловни голливудского производства. Они пользуются всеобщим невежеством в вопросах кадрирования и освещения. Козлом отпущения становится режиссёр. Именно на него возлагают ответственность за опоздания, на самом деле вызванные причудами оператора.

Мания совершенства проникает во все сферы. Промышленность поставляет нам лучшие автомобили, лучшую обувь, лучшие кулинарные изделия, лучшие дома, а в итоге царит образцовая скука. Как правило, нас окружает такая однообразная обстановка, что можно завыть от тоски. Архитекторы и декораторы не признают себя виновными. По их мнению, предметы, которые они создают для нас, разнообразны. На американской улице мы встречаем всё, что требуется, чтобы удовлетворить нашу тягу к фантазии. Ваш дом построен в провинциальном французском стиле, а соседний выстроен в стиле мексиканском. На другой стороне дома выдержаны в стиле Новой Англии. Немногие люди догадываются, что однообразие вызывается одинаковостью деталей, а не общей конструкцией. Всё окна одинаковы, сделаны на одной машине. Дверные ручки одинаковы, пол выложен из одинаковых кусочков дерева. Все гвозди и винты, которые скрепляют постройку, имеют одинаковые размеры: ведь они лучшие.

Прогресс лишает нас того, пусть неловкого, своеобразия, которым отмечена сделанная руками рабочего дверь. Раньше, всякий раз как я открывал эту дверь, между этим мастером и мной словно возникал небольшой разговор. Но мне не доставляет никакого удовольствия разговор с механической пилой, «автором» стандартной двери. Машинный труд отупляет человека, ручной труд его облагораживает. Произведения ремесленника обогащают жизнь. Каждый сделанный вручную предмет представляет собой словно весть от его создателя, в нём заключена жизнь. Пусть рисунок изготовленной на конвейере тарелки — это шедевр большого мастера; скуку навевает монотонность его повторения. Разнообразие и несовершенство старинной домашней утвари порождает веселье. Я, не колеблясь, объясняю причину той волны скуки, что захлёстывает современный мир, однообразием хорошей обстановки, в которой мы живём. В кино нас спасает лишь то, что, приложив немного терпения, даже любви, стерев грим условностей, изменив привычное освещение, можно пробиться к пленительно сложному существу, зовущемуся человеком. Я мечтаю о профессиональном кино, с помощью которого автор выражал бы себя так же прямо, как писатель своими книгами или художник своими картинами. Время от времени эта мечта воплощается в жизнь. Отдельные авторы фильмов оставляют свой отпечаток на собственных произведениях.

Мастером среди мастеров, автором среди авторов остаётся для меня Чарли Чаплин. В своих фильмах он делал всё: писал сценарии, был режиссёром, продюсером, актёром и даже композитором. Это вам не голливудский, разрезанный на дольки арбуз. Превосходные образцы художественной целостности — это не только его фильмы; всё творчество Чаплина — это художественное единство. Парадоксальным образом можно утверждать, что Чаплин снял один-единственный фильм и каждая грань этого уникального фильма представляет собой очередное действо того же самого вероисповедания. Именно с Чаплином, разумеется, соблюдая все пропорции, я больше всего чувствую своё родство. Чаплин — бог непротивления злу насилием, а я только один из его апостолов. Трудно найти более язвительную, чем у Чаплина, критику нашего общества. Однако он не выступает с проповедями и не завершает свои фильмы выстрелами. Чаплин показывает нам бродягу, который выживает лишь благодаря чуду и несравненной ловкости. Я повторил излюбленную чаплиновскую тему в фильме «Река»: ветеран, изуродованный войной, с тревогой спрашивает у метиски Мелани, что нужно сделать, чтобы преодолеть ложность ситуации. «Принять её», — отвечает она. Чаплин констатирует эгоизм мира и его комизм. Подобно первоначальным христианам, он кротко приемлет всё. Это чаплиновское приятие действует на публику и отвращает её от насильственных решений. Сегодняшняя волна насилия, я убеждён, частично вызвана тем, что на протяжении двадцати лет люди были лишены фильмов Чаплина.

Комментарий

❝Болотная вода❞

Содержание

Вкус к переодеванию

ФРАНЦУЗСКОЕ КИНО ПРОШЛЫХ ЛЕТ