Жан Ренуар. «Моя жизнь и мои фильмы» (1981)

Глава 51. Умирающая нация.

(Перевод Льва Токарева)

Все мои французские друзья задают один и тот же вопрос: «Почему ты решил жить в Америке? Ты ведь француз, и тебе необходима французская среда». Я отвечаю, что среда, сделавшая меня тем, кто я есть, — это кино. Я — гражданин кинематографа.

С наступлением эры новых средств коммуникации мы возвращаемся к разделению общества по горизонтали, как в средние века, когда Запад объединяли латынь и христианская религия. Теперь нашей религией оказывается банк, а нашей латынью становится реклама. В девиз превращается прибыль, которая позволяет увеличивать производство. Едва мировой рынок насыщается, вспыхивает война, чтобы завоевать новых потребителей. Цель войн теперь не завоевание, а строительство. Когда процветает строительство, всё идёт хорошо. И на дымящихся развалинах пагод воздвигают небоскрёбы. Стройки обеспечивают хлеб рабочему классу, который, не будь их, взбунтовался бы.

Я очень хорошо представляю себе сверхсекретный разговор глав крупных держав. Первый: «Помогите мне, дорогой коллега, у нас тревожным образом снижается производство вооружения». Второй: «У нас тоже. Мы выходим из этого положения, изготовляя новейшую суперракету XYZ, но это долго продолжаться не сможет и нужно будет придумать что-то новенькое». Первый: «Нет ли средства развязать небольшую войну? Она спасла бы военную промышленность». Разговор этот выглядит шуткой, но происходит он примерно в таком роде.

Индия и индийцы помогли мне избавиться от остатков национализма. Я провёл в Индии два незабываемых года. Едва мы приземлились в калькуттском аэропорту Дам-Дам и прежде чем мы с Дидо успели сойти с трапа, нас окружило десятка два молодых людей, встречавших нас с волнующей теплотой. Один из них привёз нас домой, где мы были приняты его матерью-вдовой, согласно индийскому ритуалу. Затем она исчезла на кухне. В Индии больше не сжигают вдов. Смертный костёр остаётся уделом покойного. Однако оставшаяся в живых супруга больше не выходит из дома, не показывается на людях, ведёт жизнь, очень близкую к смерти, вплоть до того дня, когда она тоже умрёт и получит право на собственный костёр. Со стороны этой дамы было большой жертвой лично встретить нас. Иностранцы редко попадают в дома индийцев. Но нас не только приняли в доме, за нами ухаживали так, словно мы были вернувшимися из долгого путешествия детьми. Раньше нас в Индию пришли слова Маугли из «Книги джунглей»: «Мы одной крови — ты и я». Кровью, сделавшей нас братьями одной семьи, стало кино.

Когда французский фермер ужинает за одним столом с французским финансистом, этим двум французам нечего сказать друг другу. То, что интересует одного, другому совершенно безразлично. Но если представить встречу нашего французского фермера с фермером китайским, то у них найдётся что порассказать друг другу. Тема объединения людей по профессиям или общим интересам преследовала меня всю жизнь и продолжает преследовать. Такова тема «Великой иллюзии». Тема единства так или иначе представлена в каждом из моих произведений.

Нация, та, какую мы знаем, создана Великой Французской революцией. Из простых подданных люди перешли в звание граждан. Но системы разрушаются медленно. Остов Римской империи стоит спустя века после исчезновения последнего императора. Пройдут долгие годы, прежде чем итальянский столяр перестанет считать себя гражданином Италии и заявит: «Я — гражданин столярного ремесла». Мы ещё очень далеки от принятия каждой личностью понятия «гражданин мира». Нация подобна разрушающемуся зданию, но этот дом нам дорог и мы предпочитаем его более современному жилищу.

Нация, как она была мила! Границы позволяли сохранять разные обычаи и языки. Мир не представлял собой того скучного однообразия, к которому мы идём размашистыми шагами. Вскоре можно будет совершить кругосветное путешествие, даже не заметив этого. Самолёт высадит нас в аэропорту, как две капли воды похожем на аэропорт вылета. Комнаты во всех отелях будут одинаковы. Меню в ресторане будет то же, что все меню во всех ресторанах мира. Почему бы не организовывать беспосадочные путешествия вокруг света на самолёте? Люди садились и высаживались бы в Нью-Йорке. Путешествие проходило бы в просмотре фильмов. Иногда, в претендующих на оригинальность авиакомпаниях, показывались бы фильмы, где изображаются пейзажи, над которыми пролетает самолёт.

Нация, как она была мила! Витрина бакалейщика на углу, овернский акцент торговца углём, запах жаркого, поднимающийся из комнаты консьержки, песня маляра, которая доносилась сквозь листву каштанов, причёска любимой женщины, ласка домашнего животного — всё это было нацией. И как она была мила, эта нация! К сожалению, она умирает, а мёртвых не воскрешают.

Мы забываем главное, то, что, пока мы за границей пытаемся снова вернуться в мир нашего детства, постоянно меняется сама обстановка этого мира. И вместе с ней меняется разум. Спустя несколько лет мы возвращаемся в места нашей молодости и не узнаём их. Поэтому ради нашего духовного успокоения мы должны стараться избавиться от магии воспоминаний. Наше спасение в том, чтобы решительно окунуться в ад нового мира, разделённого по горизонтали, утилитарного мира без страстей и тоски. Нам необходимо забыть бистро в Маганьоске. Впрочем, очень много шансов на то, что мы напрасно проищем этот оазис. Он должен был исчезнуть под горами цемента. Никогда не надо расставаться с любимым человеком. После долгого отсутствия перед нами всегда стоит другой человек.

В момент прощания с миром моего детства я думаю о Габриэль. Ведь именно она больше всего на меня повлияла. Габриэль я обязан Гиньолем и театром на Монмартре. Ей я обязан пониманием того, что ирреальность этих зрелищ способствовала познанию настоящей жизни. Она научила меня видеть подлинные лица за всевозможными масками, различать трусость под хвастливой болтовнёй. Она привила мне отвращение к истёртым фразам.

Прощаясь с миром моего детства, я говорю всего три слова: «Жди меня, Габриэль».

Комментарий

Огни рампы

Содержание

ФРАНЦУЗСКОЕ КИНО ПРОШЛЫХ ЛЕТ