СЦЕНАРИИ ФРАНЦУЗСКОГО КИНО
«Обманщики» (сценарий).
(Литературная обработка Франсуазы д'Обонн.)Часть 20.
Хозяйка гостиницы устроилась на ночь в кабинете, где держала кассу. Выслушав Мик по телефону, она не очень любезно ответила:
— Хорошо. Можете пройти. Но это не время для гостей.
Не ответив, Мик начала подниматься по лестнице. Она шла сгорбившись, и хозяйка подумала, глядя на неё, что у брата и сестры одинаковая походка.
Тем временем Боб подходил к дому родителей. Окна были освещены. Из кабинета мосье Летелье лился ровный желтоватый свет. На тротуаре шушукалась парочка. «Ещё одна пара идиотов», — подумал он. Боб боялся, что его увидят дома в таком состоянии. Возле подъезда он остановился, потом, поглядывая на окна отцовского кабинета, перешёл на другую сторону улицы и вошёл в бистро.
— Мы закрываем, сударь, — сказал хозяин.
— Я хочу только кофе.
Он выпил его тут же, у стойки, но ему стало ещё хуже. Эта чашка кофе горячим камнем опустилась в желудок.
Через вестибюль ему удалось пройти не качаясь.
— Ты приходишь всё позже и позже, — сказал отец, выходя из кабинета. — Откуда ты? Твоя мать волнуется. Ты ведь знаешь женщин!
— О, да! — ответил Боб, не очень отдавая себе отчёт, что он говорит.
Но отец не слушал его.
— Пока ты развлекаешься и волочишься за девушками, я гну для тебя спину. Ты, может быть, думаешь, что государство помогает мне содержать завод. Этими своими «новыми» методами правительство, по сути дела, разрушает промышленность. Я так и сказал моему главному бухгалтеру. Но что это такое?.. Он взял его за руку. — Да ты пьян.
Боб провёл рукой по глазам. Ему было совсем плохо от выпитого кофе.
— Пройди ко мне в кабинет. Нам нужно объясниться.
Именно этого Боб больше всего боялся.
— Послушай, папа, пожалуйся, не сегодня, — робко попросил он.
«А впрочем, какая разница? Всё равно я его слушать не буду. Что шум дождя, что жужжание отцовского голоса — одно и то же».
— Дождь идёт? — спросил он вслух.
Отец поглядел на него скорее с любопытством, чем с гневом.
— Небольшой мужской разговор, — сказал он спокойно. — Дождя нет давно. Туманно.
Боб позволил себя увести.
Пока Роже разговаривал по телефону с хозяйкой гостиницы, Лина уже в пеньюаре кончала в ванной снимать косметику. С беспокойством поглядев на неё, он сказал:
— Чтобы она пришла сюда после истории с машиной, нужны чрезвычайные обстоятельства.
Лина улыбнулась. Она была очень красива сейчас, со своим ясным, свежим лицом, с расчёсанными и слегка взбитыми щёткой волосами.
— Сейчас всё обсудите... А я удаляюсь.
— Ну уж нет! — закричал Роже. — Я не отпущу тебя!.. Это было бы по-свински с твоей стороны.
Лина снова рассмеялась.
— Да нет же, я только приму ванну.
Проходя в ванную, она столкнулась с вошедшей Mик. Лицо Мик было залито слезами. Она поспешно опустила глаза. Но Лина потрепала её по щеке и сказала Роже:
— Знаешь, в чём тут дело? Сердечные неурядицы!
Роже в ответ не улыбнулся. Он с беспокойством повернулся к Мик.
Опустив глаза и всхлипывая, девушка, как потерянная стояла посередине комнаты. Смиренно, совсем непохоже на свою обычную манеру разговаривать, произнесла:
— Я вас потревожила... тебя и Лину...
Роже привлёк её к себе на постель и посадил рядом.
— Скажи... Она правду сказала?
Свернув в комочек одну из перчаток, Мик собралась утереть ею слезы. Роже вынул из-под подушки платок и протянул сестре.
— Спасибо, — прошептала она. — Да, так!..
— Ты знаешь, в любовных делах...
Он растерянно протянул ей сигареты и закончил более весело:
— ...у меня практики нет.
— А у меня, ты думаешь, есть? — усмехнулась Мик, пытаясь ещё бодриться сквозь слезы.
Роже взял на ночном столике спички и дал сестре прикурить.
— Спасибо.., большое, — сказала она.
— Это тот мальчик, которого я видел у тебя тогда?
Мик выпустила дым и кивнула.
— Мне он показался славным, — осторожно заметил Роже.
— Он такой и есть! — тихо сказала Мик.
Она курила, нахмурив брови. Кончик её носа блестел и придавал ей вид маленькой обиженной школьницы.
— Так в чём же дело? — спросил Роже. — Я не понимаю.
— Думаешь, я сама что-нибудь понимаю?
Он тоже нахмурил брови, силясь её понять.
— Вы поссорились?
— Да.
— Он прогнал тебя?
— Да.
— И ты в отчаянии? Так?
— Да, почти... в общем, всё так... Но ещё имеют значение детали.
— Главное — результат!
Он нежно положил руку на плечо Мик.
— Это не очень серьёзно?
— Напротив, очень!
Она больше не курила, веки её слегка вздрагивали, и слезы снова потекли вдоль маленького носика.
— Ну, ну, — сказал Роже, добродушно и отечески похлопывая её по спине. — Да ну же, Мик!
Мик резко встала.
— Нет, детали имеют значение!
— Объясни!
— Я поступила, как идиотка, и он об этом знает.
Она замолчала в нерешительности. Роже ждал продолжения. Она сказала изменившимся голосом:
— Дело в том, что я отдалась другому парню.
— Что ты сказала?
— То что ты слышал. Которого я не люблю, который не любит меня.
Это случилось, когда мы поссорились с Бобом. Но ведь ссора всегда только предлог. А он пришёл и нас увидел...
— Он вас увидел?
— Да. А тот, другой, даже предложил ему выпить.
— И Боб не наградил его парой затрещин?
Роже встал в свою очередь.
— Нет. Он ушёл, ничего не сказав. Вот и всё. О, Роже!..
Она куснула свой кулачок. Слезы опять полились из её глаз. У Роже округлились глаза. Он тщетно пытался понять Мик.
— Но почему ты так поступила? Ради удовольствия?
— Нет! Ни коим образом!
— Тогда почему же?.. Ведь ты пока в своём уме?.. Что всё это значит?
Мик стала расхаживать по комнате. Роже показалось, что она сейчас закричит. Но она заговорила ровным голосом, только часто останавливаясь и переводя дыхание после каждой фразы.
— Почему? В самом деле, почему?.. В этом-то вся проблема! Если бы ты только знал... Почему так поступают? И почему поступала так я и даже часто, и даже без всякого удовольствия? Потому, что такова жизнь! Потому, что тебя окружает... грязный мир... который надо забыть, отодвинуть от себя... Потому, что есть другие, которые всё время выслеживают и готовы броситься на тебя при малейшем проявлении слабости... Потому, что мы хотим быть свободными и не хотим попасть в ловушку. Переспать с кем-то — это в счёт не идёт. И не должно идти в счёт, потому что любовь — глупость, преддверие ловушки. Понимаешь, любовь — это ведь подавление личности!
Роже удалось вставить слово:
— Что ты такое несёшь?
Тон, которым он произнёс это, выражал такое удивление, такое полное непонимание, что Мик остановилась и поглядела на него.
Сидя на постели, в пижаме, с устало опущенными плечами, он выглядел человеком, утомлённым тяжёлым трудовым днем. Его постаревшее раньше времени лицо, ясные и сейчас усталые глаза выражали не возмущение и не протест, а лишь огромное, не передаваемое словами удивление. И впервые с той минуты как она вошла, Мик покраснела.
— Да, конечно... ты... — сказала она, опускаясь на стул.
— «Подавление личности!» — повторил её слова Роже. — Ты именно так и сказала?
Он понемногу приходил в себя.
— Ну, знаешь ли!
— Я понимаю, мы говорим на разных языках...
— Не знаю... Но у меня впечатление, что вы спятили, свихнулись. Это твоя банда молодых кретинов провозглашает такие вещи? Когда я остаюсь один с Линой, отнюдь не замечаю — как это ты сказала? — подавления своей личности. — Он улыбнулся, употребив такие слова. — Скорее наоборот! Если я и оказываюсь в таком печальном положении, то скорее уж в гараже, где хозяин заставляет меня что-то делать, или когда я иду в кассу получать зарплату, или лежу под кузовом машины, вместо того чтобы выпивать с приятелем или ловить рыбу. Моя жизнь, как жизнь личности, начинается с минуты, когда я держу в своих объятиях девушку. Ты заставляешь меня это говорить! Я никогда никому не говорил об этом.
— Это твоя точка зрения. Она ничего не может изменить в том, что со мной произошло!
Видя, как дрожат её губы, Роже прижал сестру к себе.
— Одно мне ясно — ты сейчас несчастна!
— И ещё как!..
Но вдруг, обозлившись, она добавила с усмешкой:
— Как выгнанная с работы машинистка!
— Когда случается так, им бывает нелегко! — сухо сказал Роже.
Он прислушался. Лина не возвращалась. Она, видимо, с удовольствием плескалась в ванне.
— И тебя это удивляет, девочка?
Мик схватилась за прутья кровати и стала их трясти, как заключённый решётку своей камеры.
— И это случилось со мной! Со мной! — воскликнула она. — Ах! сердечку бобо. Бедная раненая птичка! Сюжет для женского журнала. Да уж если говорить о победе, то это — настоящая!
Для кого?
Роже улыбался.
— Ох, сколько у нас самолюбия! Мне, правда, нравится, что ты такая гордая, Мик... Но не думаешь ли ты, что наступает момент, когда твоя гордость переходит в... как бы это сказать?.. в упрямство, глупость?
Он взял её голову и прижал к себе.
— Ты жалеешь о том, что сделала? — спросил он серьёзно.
— Я жалела об этом, даже ещё ничего не сделав! — ответила она не колеблясь, голос её утратил резкие интонации и стал мягче.
— Тогда я счастлив, — сказал он и поцеловал её в щёку. — Ты признаешь себя побеждённой до некоторой степени?
— Приходится. К чему отрицать то, что очевидно?.. Скажу тебе, не очень-то приятно это сознавать, мой бедный Роже, но...
— Может быть, ты думаешь, что жизнь — одни победы? Бедная девочка! — Он покачал головой. — Жалеть и всё же делать?!.. Нет, это не укладывается в моей голове... Значит, ты его любишь? — продолжал он тем же серьёзным тоном.
Наступила тишина. Мик закрыла глаза. Задумалась. Признание сделать было нелегко. Ответила она почти с яростью:
— Приходится признаться, я форменный псих!
— Ну, это уже ни к чему! — воскликнул Роже. — Ты скажи ему об этом!.. И всё будет хорошо.
— Вот именно! Пойти к нему сейчас, в одиннадцатом часу вечера, позвонить и сказать его родителям: «Добрый вечер, я могу видеть Боба?» И ему: «Боб, я должна сказать тебе, что люблю тебя до безумия». Ты читаешь «Конфиданс»?
— А для чего существует телефон?
Смеясь, Роже показал ей на аппарат.
— «Форменный псих», — повторил он в упоении. — Если бы ты только знала, какое ты мне доставила удовольствие, Мишу...
— Теперь я не понимаю, — проговорила она. — Почему?
Мик с вожделением посмотрела на телефон.
— Ну, попробуй же, попробуй, — сказал он ей с доброй улыбкой.
— Он высмеет меня и не станет разговаривать.
— Я видел его недолго. Но мне кажется, что он не должен вести себя так... Он совсем в другом духе, чем остальные твои приятели.
— У тебя всё просто! Я звоню, говорю ему, что люблю его и всё?
— Ну, а почему не попробовать?
Мик почти со страхом поглядела на аппарат, затем на брата.
— Послушай, Роже...
— Ну?
— Я тебе призналась в том, в чём себе не признавалась. И я... хочу тебя спросить — а это не... опасно?
— Ну вот, всё начинается сначала!
— Нет, послушай! Иногда, выпив или слушая быструю, волнующую музыку, я рассуждала сама с собой... «Мик, ничего не поделаешь, придёт день, когда ты полюбишь». Я не хотела этого И всё же эта мысль приходила мне в голову...
— И что же?
— Тогда я говорила себе: «Пусть только тот человек ни о чём не догадывается. Ни о чём!» Самое скверное, если мужчина знает, что его любят! Он непременно этим воспользуется. И тогда жди беды.
— Послушай, Мик, ты мне действуешь на нервы. Ты опять начинаешь повторять свои бредни... Я не силён в философии и психологии... Вот аппарат. Звони!
Она не двигалась. Тогда он сам снял трубку. Мик протянула руку, но вдруг Роже остановил её.
— А с тем, другим, — сказал он вполголоса, — ты это сделала ради машины?
У Мик перехватило дыхание.
— О, Роже, как ты можешь так думать! Ты считаешь, что я... я... я могу лечь с кем-то в постель ради машины?
Роже поглядел на неё с нежностью.
— Не кричи... Нет, я в это не верил! И не станем больше говорить об этом злосчастном драндулете. Как ты его раздобыла — меня не касается. Давай номер Боба, сестрёнка!
Дрожа, Мик повиновалась. Пока она набирала номер, Роже задумчиво спросил её:
— Скажи, у тебя никого другого, кроме меня, не было, с кем бы ты могла посоветоваться? Ну, приятеля или подруги?
— Никого, — вполголоса сказала Мик.
Роже многозначительно покачал головой. В телефонной трубке послышалось гудение.
Телефонный звонок прервал на середине поучительную речь отца Боба, обильно уснащённую «я тоже».
— Ты ошибаешься, мой мальчик, если принимаешь меня за старика, который ничего не понимает. Всё это мне знакомо, ибо сам прошёл через это. В твои годы я тоже любил погулять, потанцевать. Я родился в 1917 году. В мои студенческие годы все увлекались скачками. Я верил многим разным вещам, был даже социалистом! И голосовал за социалистическую партию. Видишь, какие дела!.. Надеюсь, с этими глупостями будет покончено? Я не ловлю тебя на слове, я тебя понимаю. Совершенно нормально, что ты влюблён. Ненормально было бы обратное... Бог мой, кто не имел подружки?! Если бы твоя мать об этом узнала, у неё случился бы сердечный приступ. Но я, повторяю, всё понимаю. Я только против того, чтобы тебя это выбивало из колеи, чтобы ты заливал вином свои альковные огорчения и забрасывал из-за этого учёбу. Именно теперь, малыш, решается твоё будущее. Тебе предстоит занять высокое положение. К тебе перейдёт мой завод... Но как ты сможешь отвечать за судьбы множества людей, если не умеешь управлять своей собственной! Франция оттого и гибнет, что предаётся низменным инстинктам, а избранные представители нации потеряли чувство ответственности!.. Алло!
На другом конце провода раздался тоненький, дрожащий голосок.
— Можно попросить Боба, если он вернулся...
— Он тут, мадемуазель, не отходите.
— Скажите, что это Мик...
Привстав с дивана, на котором он сидел, сжав голову руками, Боб не спускал глаз с отца, который с улыбкой протягивал ему трубку.
— Это тебя... Мик...
Его улыбка явно означала: «Посмотрим, хватит ли у тебя силы воли!»
В смятении Боб смотрел то на отца, то на трубку. Его лицо исказила страдальческая гримаса. Мосье Летелье сказал нетерпеливо:
— Ну, решай же...
Быстро, каким-то бесцветным голосом, но с иронией, которую отец не уловил, Боб заговорил:
— Ты прав, отец... Я, конечно, одумаюсь... Ты очень хорошо всё сказал... Я возьму себя в руки. Но для этого...
И как пловец, выбившийся из сил и отдающийся на волю стихии, он добавил:
— ...нужно порвать с целым рядом людей!.. Скажи, что меня нет!
— Но я уже только что сказал обратное! — запротестовал мосье Летелье.
Боб раздражённо прокричал:
— С подобными девушками можно не церемониться!
И выбежал из кабинета. Отец взял трубку и сказал:
— Извините, мадемуазель, я ошибся. Он ещё не вернулся.
Повесив трубку, мосье Летелье посмотрел на сына, стремительно пересекавшего вестибюль. Дверь в его комнату захлопнулась. Мосье Летелье откинулся в кресле и, закурив, задумался над происшедшим. Его брови были нахмурены.
— Рана у мальчика, кажется, глубокая!
Не веря своим глазам, поражённый Роже смотрел, как Мик вешала трубку.
— Он не захотел с тобой разговаривать?
Не в состоянии произнести ни слова, Мик только кивнула. Она была так бледна, что глаза казались неестественно большими.
— Это потому, что он оскорблён, — сказал Роже, не зная, как её утешить.
Мик молчала. Тогда он добавил:
— Это хороший признак... Он сердится... значит, это пройдёт... Если бы ты была ему безразлична, он бы не принял всё это так близко к сердцу.
Покачав головой, Мик тихо прошептала:
— Это серьёзнее, чем ты думаешь... — Внезапно она упала ему на плечо и закричала: — Это моя вина! Моя вина! Во всём виновата я одна!
— Ох, что с ней делается!.. Бедная девочка!.. — сказала входя Лина.
— Скорее, Лин, — сказал ей Роже с изменившимся лицом. — Мне кажется, она теряет сознание...
| Часть 19 | Содержание | Часть 21 |