20. БУРВИЛЬ И ЕГО ДОЛГАЯ БОРЬБА СО СМЕРТЬЮ
(Франсуа Кавильоли)
Статья была напечатана в газете «Пари матч», 1970, №№ 1121 и 1122.
15 августа 1967 года. Велогонщики 30-х годов готовятся к пробегу по гористой трассе на юге Франции. На дне пропасти обмелевшая от летнего зноя река превратилась в ручеёк. Обожжённое солнцем ардешское плато пахнет душистыми травами. Один из велосипедистов стоит в стороне, сосредоточенный, готовясь к гонке. На нём чёрные каскетка и трико. Согнутую над рулём спину в жёлтой футболке украшает эмблема клуба. Немного искривлённый нос, скуластое лицо. Это Бурвиль.
Алекс Жоффе приступает к съёмкам фильма «Велогонщики». Это история гениального изобретателя, сконструировавшего новую модель велосипеда. Он хочет выиграть гонки, чтобы избавиться от преследований судебного исполнителя Хирша. Восемь часов утра. Солнце уже припекает. Снимать крупным планом трудно и опасно. Грузовой трёхколёсный велосипед, на котором сидит Моника Тарбес, должен «приклеиться» к машине Бурвиля и уже не отставать. Жоффе отснял кадр, но недоволен результатом. «Прибавьте скорость, — кричит он, — плотнее друг к другу. Придётся снять дубль!» Он объясняет Монике: «Ты должна ехать впритык к Бурвилю». Снимают дубль. «Быстрее, быстрее, надо ехать быстрее». И по сей день актриса вспоминает об этом, как о кошмаре. Вдруг дело пошло. Бурвиль жмёт на все педали, но ему не хватает воздуха, а трехколесный велосипед мчится за ним на полной скорости. Его переднее колесо толкает машину Бурвиля. Моника резко тормозит, но безуспешно. Бурвиль летит в кювет, а трёхколёсная машина, врезавшись в землю, повисает над ним, словно мост, что его и спасает. Бурвиль выкарабкивается из-под металлических трубок. В первый момент он оглушён. Его окружают усатые велогонщики в трико. Моника Тарбес в голубой юбке, чёрной шали, высоких ботинках, с шиньоном. Все молчат. «Я не пострадал, только побаливает нога, — говорит Бурвиль. — Поехали, ребята». И, оседлав велосипед, он катит дальше, этот труженик кино, согласный на любой риск, с которым связано его ремесло.
В этот день смерть впервые приблизилась к знаменитому актёру. Это падение чуть не стоило ему жизни. Но, снова садясь на велосипед, чтобы напрягать все силы на дороге под нещадным солнцем, Бурвиль не знает, что оно положило начало болезни, которая станет его убивать медленно, но верно. Боль в ноге уже не пройдёт. Она постепенно перейдёт на спину и грудь.
В сентябре страдания вынудят его прибегнуть к массажу и подолгу принимать ванны. Бурвиль полагал, что у него ревматизм, переутомление, больные почки; он воображал, что если холить себя и лелеять, то можно отдалить смерть. «Хочу быть крепким стариком», — повторяет он. Он совершает прогулки по шесть-семь километров, соблюдает диету, делает физзарядку. Он поддерживает своё здоровье. После тридцати лет актёрской карьеры он все ещё верит в добро и зло: если вести себя хорошо, будешь вознаграждён. Доживают же люди до глубокой старости, никогда не болея. Не будучи религиозным, он верит в существование «великого счетовода», который ведёт в своей книге учёт хороших и дурных дел, воздавая за них здоровьем или наказуя болезнями. Бурвиль имел право на здоровье.
Февраль 1969 года. Бурвиль снимается в фильме «Рождественская ёлка». Съёмки идут неподалёку от Ниццы в замке Эрод — большом строении из розового камня, среди парка зелёных дубов. У него такие боли, что горничным отеля «Негреско» приходится класть ему на кровать доски, чтобы он мог уснуть. Случается, он всю ночь напролёт просиживает перед туалетным столом из светлого дерева, сжав голову руками. Во время съёмок в парке он то и дело, сев на стул верхом, подолгу отдыхает. Режиссёр Теренс Янг тревожится за его здоровье. «Спина болит, — говорит ему Бурвиль. — Из-за того, что я упал с велосипеда, когда снимали «Помешанных». С того времени у меня прострел». Он ещё верит в это. Или, скорее, цепляется за такое утешительное объяснение, отгоняя сомнения. Но 5 марта местный врач рекомендует Янгу приостановить съёмки. В тот же день из Парижа прилетает брюнет в двубортном темно-синем костюме. Это представитель страховой компании Буржуа. У него фигура атлета, узко поставленные глаза.
Болезнь, тревогу, смерть он переводит на язык цифр. Тем не менее по приезде в Ниццу он сказал Янгу: «Доснимите фильм во что бы то ни стало. Мы вас поддержим. Если вы приостановите съёмки, Бурвиль почувствует себя обречённым. Так поступить с ним нельзя ни в коем случае».
13 марта 1969 года. Зал звукозаписи на киностудии Булони с его белыми стенами, серыми креслами, микрофонами на подставках. Жерар Ури, Луи де Фюнес и звукооператор Риуль беседуют вполголоса. Это съёмочная группа фильма «Мозг».
Ждут Бурвиля для озвучивания. Он опаздывает — впервые в жизни. Наконец, объявившись, он улыбается и голосом, который никому незнаком, говорит, шепелявя: «Извините, сегодня я не смогу дублировать, я прикусил язык». Все смеются. Когда комики объявляют о собственной смерти, они всегда вызывают смех. Бурвиль шепелявит, потому что у него парализован язык. И он это знает. Съёмки «Рождественской ёлки» были прерваны, чтобы он мог проконсультироваться у врачей. И вот весь март заполнен у Бурвиля мучительными хождениями по врачам, когда больной всматривается в их лица, напряжённо ловит каждое слово и, того больше, — каждую паузу.
Однажды он пришёл на приём к профессору в сопровождении Жанны, своей жены. Профессор сказал без обиняков: «Если вы не перестанете работать, вам осталось жить две недели». Бурвиль встаёт, но он вынужден ухватиться за край письменного стола. У него подкосились ноги.
«Я понял, — скажет он позднее, — что значит выражение «не стоять на ногах».
«Институт Кюри». Огромная больница-казарма на улице Ульм в Париже. Застеклённые двери, несколько ступенек, и кажется, что попал в другой мир. Десятки людей, ожидающих своей очереди. Время от времени из стеклянной двери выходит медсестра. Она называет номер, больные проходят, один за другим, зачастую с лицом, искажённым от страха.
Лестница в глубине зала ожидания. Бурвиль спускается на первый подвальный этаж в отделение радиотерапии, возглавляемое профессором Огюстом Эннюйе. Серые коридоры, свет, замурованный в плафонах, широкие алюминиевые таблички на дверях. Не за что зацепиться глазу, чтобы позабыть о тревоге. Сюда в марте 1969 года Бурвиль пришёл на консультацию.
«В мой кабинет вошёл простой, удивительно милый человек и очень серьёзно стал допытываться о причинах своего страдания, — рассказывает доктор В. — С первого раза Бурвиль проявил невероятное доверие. Казалось, он не сомневается в близком исцелении». Он пришёл искать исцеление как награду за спокойную, безупречную жизнь без излишеств. Но первые же рентгеновские снимки говорят о безнадёжном случае. Прежде всего на них читается провал у основания черепа, там, где начинается нерв, управляющий речью. Доктор В. тут же делает ещё несколько снимков скелета и обнаруживает, что одиннадцатое ребро слева, а также позвонок уже изъедены болезнью. Диагноз: раковая опухоль костной ткани. Эта форма рака может начаться в любом месте скелета — с руки, ноги, черепа — и сопровождается острыми болями. Чем больше распространена опухоль, тем меньше шансов выжить.
В институте Кюри Бурвилю прописывают пункции, анализы. Потом он возвращается в Ниццу. Эти три недели перерыва в съёмках обошлись страховой компании в 180 миллионов франков.
В «Негреско» его помещают в номере 525 — скромной комнате с окнами во двор: две составленные односпальные кровати с покрывалом цвета морской волны, туалетный стол, трёхстворчатый шкаф со стеклом. Двадцать лет он останавливается в этом отеле, и ему всегда стелили постель по-итальянски, то есть сдвигали два тюфяка и между ними клали доску. На этот раз по просьбе дирекции была положена вторая доска. Заметив это, Бурвиль рассмеялся и сказал горничной Розетте, маленькой брюнетке в голубом форменном платье с белым передником: «Кто вас просил класть вторую доску? Сейчас же уберите». Тем не менее с этого времени Бурвиль ежедневно посещает Сен-Франсуа (белый фасад, синие ставни, повсюду герань, украшенная мозаикой лестница между стенами красного цвета) — ультрасовременную клинику в конце дороги, обсаженной эвкалиптами. Его возят туда на казённой машине. На Бурвиле свободная спортивная куртка и фуражка; он напевает свои мелодии прежних дней, удобно рассевшись на голубых сиденьях старой малолитражки. После ада, который он познал в подземельях института Кюри, всё ещё веруя в выздоровление, он восстанавливает свой привычный мирок, простой и улыбчивый.
Но вскоре съёмочной группе приходится перебраться в Париж, поближе к врачам. Однажды вечером, на киностудии в Булони, когда Бурвиль стоит в сторонке, к нему подходит скрипт-герл — толстая женщина с коротко остриженными седеющими волосами. «У моей сестры тоже болели спина и затылок», — говорит она. Бурвиль торопится узнать: «И что с ней сталось?» — «Она умерла». Побледнев, он отходит, не произнеся ни слова.
Очень скоро он возвратится к кошмару больничных подземелий. На этот раз в клинике в Нейи. Её фасад зарос диким виноградом, но доктор В. снова принимает больного под землёй в маленьком кабинете. Актёр раздевается, ложится на тележку, которую толкают под контейнер. Это кобальтовая пушка.
С первых же сеансов лечение даёт заметные результаты — боли прекращаются. Больной обретает надежду. Доктор В. ставит новый диагноз. Возможно, у Бурвиля разновидность саркомы — болезнь, неизлечимая на данном этапе развития медицины. Он говорит: «Больному сообщают правду лишь тогда, когда он её добивается. Я не скрывал от Бурвиля серьёзности его состояния, но не вдавался в объяснения, которых он не требовал».
Июнь 1969 года. В стареньких брюках, обутый в сабо, без рубашки, загорелый, Бурвиль работает на огромной газонокосилке. У него вид человека, пышущего здоровьем. Таким застаёт его Жан-Пьер Моки перед домом в Мортенвиле — предметом его гордости, с лужайкой, где растут кусты роз и сосенки, а на склоне — фруктовые деревья.
Бурвиль снялся уже в пяти фильмах Жан-Пьера Моки. Как это ни странно, оба они — анархический режиссёр и крестьянин из Нормандии — прекрасно ладят: все персонажи, предложенные Моки, увлекали Бурвиля: святоша, обворовывающий церковные кружки с пожертвованием («Странный прихожанин»), полицейский, отказывающийся арестовать преступников («Большой страх»), учитель, решивший упразднить телевидение («Большая стирка»). Бурвиль любит изображать людей, не похожих на него ни внешне, ни по характеру.
Моки приехал предложить актёру роль в своём новом фильме «Эталон». Бурвиль слезает с шофёрского сиденья, и гость с хозяином направляются к дому. Моки, жестикулируя, рассказывает содержание картины. Речь идёт о помешанном враче, задумавшем освободить молодёжь от сексуальных ограничений, навязываемых обществом. Он предлагает создать тело-эталон, предназначенное для удовлетворения отвергнутых жен, тоскующих по любви. «Этот фильм послужит оздоровлению общества», — говорит Моки.
Бурвиль с восторгом соглашается на предложение Моки и передаёт сценарий Триву, своему импресарио.
20 июня 1969 года. Моки навещает Трива. Он застаёт его в слезах — по словам врачей, дни Бурвиля сочтены. Страховые агенты проникают во все тайны, даже медицинские — такова их профессия, — и отказываются страховать «Эталон». Жан-Пьер Моки лично умоляет самого отзывчивого из них — Буржуа. Встреча состоялась в кабинете агента. Бурвиль в своём неизменном костюме в клетку и вязаном галстуке. Вокруг него суровые господа, которые не позволяют втирать себе очки. В конце концов Буржуа даёт согласие страховать фильм, но только день за днём и с оговоркой, которая обойдётся в миллион франков в сутки. Поэтому режиссёр вынужден ангажировать людей, обещая им гонорар по числу рабочих дней. Он повидал их всех, одного за другим, как актёров, так и технический персонал съёмочной группы, и объяснил положение дел. Франсис Бланш, Мишель Лонсдейл, Элизабет Браконье, Рафаэль Деляпарт — все согласны работать на таких условиях, хотя имеют и более выгодные предложения. Согласны из солидарности, чтобы Бурвиль не впал в отчаяние, желая доказать ему, что он ещё способен работать, что он принадлежит ещё к миру живых. Бурвиль ничего не знает об этих переговорах. Но он ежедневно звонит Моки:
— Вы уже добились страховки?
— Разумеется, — отвечает Моки. — Я уже приступил к диалогам. Стал бы я работать, не будучи уверен в результате? Отныне Бурвиль определяет свои шансы на жизнь по поведению страховых агентов.
Сентябрь 1969 года. Продуваемый ветром рабочий посёлок Сербер. Жан-Пьер Моки выбрал его как место действия своего нового фильма. Это в 973 километрах от Парижа, далеко от медицинских светил и больниц. Бурвиль чувствует себя немного лучше, к нему вернулась былая беззаботность. Он занимает пятый номер гостиницы «Наблюдательная вышка». По утрам он в купальном халате выходит на пляж, с наслаждением погружается в сентябрьскую, уже прохладную воду и даже уплывает далеко от берега. Мишель Лонсдейл сопровождает его, опасаясь, как бы ему не стало плохо.
Часто Бурвиль рассказывает ему придуманные истории. Например: однажды Де Голль принимал актёров. Рядом с ним находится советник, напоминавший ему фильмы и роли приглашенных. Представляется Жак Тати, и советник шепчет президенту республики на ушко: «Мой дядя». И когда Тати протягивает руку, Де Голль приветствует его словами: «Рад приветствовать дядю моего советника».
11 сентября 1969 года. Утром горничная стучится в дверь пятого номера. Ответа нет. Она хочет открыть дверь без разрешения, но Бурвиль заперся на ключ. Ему звонят по телефону от портье. Никто не отвечает. Наконец директор отеля отпирает дверь отмычкой. Бурвиль лежит без сознания в постели на спине. Вызывают врача. Тот делает Бурвилю укол. Час спустя он на съёмочной площадке. Никому не говорят о происшедшем. Он показывает свою старую фотографию актёру Рафаэлю Деляпарту: «Посмотрите, как я изменился. В тридцать лет я выглядел совершенно не таким, как сейчас. Как жизнь меняет человека! Как меняет его болезнь! Посмотрите на Саша Гитри... Надо поступать, как он. Никогда не останавливаться. Даже зная, что очень болен, надо работать до последнего, а потом исчезнуть...» Взгляд его устремился вдаль, словно он вдруг стал очень одиноким...
18 декабря 1969 года. Бурвиль и режиссёр Жан-Пьер Мельвиль в тёмных американских очках сидят в небольшом просмотровом зале на улице Понтье. Его стены обтянуты бежевым полотном. Бурвиля немного волнует присутствие Мельвиля, о котором рассказывают легенды.
«Я покажу вам фильм под названием «Хладнокровно», — говорит режиссёр. — Когда я дотронусь до вас рукой, вы увидите полицейского в исполнении Джона Форсайта. Я хочу, чтобы вы были именно таким».
Когда Форсайт появляется на экране, Бурвиль шепчет: «Но он красивый. А я нет. К тому же он хорошо одет».
«И вы будете красивым, — отвечает Мельвиль, — и таким же элегантным, как он».
Жан-Пьер Мельвиль выбрал Бурвиля на роль полицейского в своём очередном фильме «Красный круг». В тот же день оба они ужинают во вьетнамском ресторане на улице Понтье, декорированном пастельными эстампами. Тут Бурвиль в первый раз заговорил о своей болезни. Мельвиль успокаивает его, приводя в пример известного американского актёра: «Он снялся в более чем десяти фильмах после удаления раковой опухоли в легких. Болезни даже со страшным названием излечимы».
На следующий день Мельвиль ведёт Бурвиля к своему портному. Он заказывает ему два строгих тёмных костюма на три пуговицы и белые рубашки с мягким воротом по итальянской моде. Бурвиль без ума от радости: «Никогда в жизни я не был так хорошо одет. Как вы думаете, смогу я выкупить эти костюмы по окончании фильма?»
Съёмки начались 18 января 1970 года в Марселе. Бурвиль ужасно устал. По всему его телу начинают торчать узелки. Один узелок на голове торчал словно шишка. Он встретил Пьеретт Брюно, автора пьесы «Пепи». В течение семи лет они играли вместе на сцене. Маленькая блондинка из Марселя, с миндалевидными глазами, уводит его завтракать к берегу моря, где у неё белый дом с террасой.
— Скажи-ка, что это у тебя на голове? — спрашивает она Бурвиля за столом.
— Я стукнулся головой о притолоку.
Боязнь «страшного названия» своей болезни? Боязнь страховых агентов? Возможно, и то и другое.
18 января 1970 года Бурвиль снимается в маленьком вокзале Марсель-Обань. Он всё время суетится, ходит вразвалку.
— Перестаньте кривляться, — говорит ему режиссёр, — надо, чтобы вы были весь — одно целое.
А между тем болезнь продолжает его точить.
20 февраля он вынужден снова обратиться в клинику для повторного лечения кобальтовой пушкой. Он никому об этом не говорит. Ему удалили шишку с головы, но по всему телу выступили другие утолщения, и он катастрофически худеет.
27 февраля 1970 года на студии в Булони Бурвиль замечает за декорацией ювелирного магазина фигуру атлета. Это страховой агент Буржуа. Он ведёт серьёзный разговор с Мельвилем. Бурвиль издали наблюдает за ними. Когда они расстаются, Бурвиль налетает на Мельвиля:
— Что он вам говорил?
— Ничего, — небрежно ответил Мельвиль, — я ему сказал, что вы чувствуете себя очень хорошо. Что вы даже бежали по лесочку в сцене преследования.
Апрель 1970 года. Бурвиль страдает от сильных болей. Сеансы облучения теперь стали ежедневными. Каждый вечер Бурвиля отводит в клинику друг его сына. Он похудел на десять килограммов.
6 апреля Бурвиль начинает сниматься в фильме «Атлантический вал». 7 апреля он устроил себе в отеле пантагрюэлевский пир: омары, устрицы, рыба. Оператор Ален Леван говорит ему:
— Судя по вашему виду, вы себя чувствуете хорошо, Андре.
— Да, лучше, — отвечает Бурвиль, — но меня всё ещё донимает ревматизм.
16 апреля 1970 года. Снимается сцена драки в кафе. Две первые потасовки проходят хорошо. Но во время последней случилась беда: пятясь назад, Бурвиль ударяется о столб, с криком падает навзничь и теряет сознание... С этого времени болезнь прогрессирует со страшной силой. Утром его одевает жена. Он уже не может завязывать шнурки. В уборной Анни Моро, его постоянная костюмерша, помогает ему облачаться в костюм персонажа. Его спина покрыта крестиками, сделанными мелом, — мишенями для кобальтовой пушки.
Июль 1970 года. Бурвиль удалился к себе в Мортенвиль. Как он любит это время года с его ароматом сжатого овса! Ему вспоминаются слова, как-то сказанные Уильямом Холденом, его партнёром по фильму «Рождественская ёлка»: «Когда вы почувствуете себя плохо, возвращайтесь в родные края подышать свежим воздухом своего детства и поесть домашнюю пищу».
Но почки начинают выходить из строя. Но он катастрофически худеет. Но боли уже не унимаются. «И всё-таки мне не хочется умирать».
5 августа 1970 года. Бурвиль сказал жене: «Я ложусь, чтобы больше не встать».
6 августа 1970 года. Бурвиля вызвали озвучить реплику в фильме «Красный круг». В 17.00 он в тонстудии. Мельвиль его с трудом узнаёт, так он ужасно похудел и изменился.
— Простите, что я сижу, — едва слышно говорит он. — Ночью у меня страшно разболелись почки.
Он уже лжёт не самому себе, хватаясь за соломинку, а из корректности. Гаснет свет. Бурвилю надо произнести одну-единственную фразу: «Директор сказал, что только счастливый случай помог мне нагнать Фогеля! Счастливый случай... и я сам, говоря по правде».
Мельвиль улизнул раньше, чем в зале зажёгся свет. Он не хочет видеть, как Бурвиль уйдёт навстречу смерти.
Сентябрь 1970 года. Бурвиль в своей парижской квартире на бульваре Сюше. Каждое утро он пересаживается с постели в желтое кресло у окна.
— О чём ты думаешь? — спрашивает Жанна,
— Ни о чём.
Он уже не страдает.
22 сентября 1970 года. К вечеру началась агония. У постели умирающего Бурвиля стоят его сыновья — точная копия отца. Около полуночи он говорит: «И всё-таки я не хотел умирать». Через час его не стало.
«Даже зная, что очень болен, надо работать до последнего, а потом исчезнуть...»