Раздел XIV
Похищение плана-карты «Атлантического вала»

(По рассказам самого похитителя - Рене Душе)

Полную книгу Януша Пекалкевича «Спецоперации Второй Мировой войны» можно прочесть, например здесь или здесь.

Перевод Юрия Чупрова

Рене Душе — житель города Кан, по профессии маляр, был членом местной организации французского движения Сопротивления, являясь её связным. Проникнув в канский филиал «организации Тодта», которая вела строительство «Атлантического вала», ему удалось похитить план-карту района Нормандии, в чём ему помогли случай и находчивость.

В первые числа мая на доске объявлений мэрии Кан было вывешено объявление, в котором говорилось, что «организации Тодт» требуются маляры для проведения небольших ремонтных работ в её помещениях. Конечный срок предложений завершался к концу дня 6 мая. Рене Душе, подъехавший к мэрии на стареньком своём грузовичке по каким-то делам, заметил это объявление. Была, однако, уже середина дня 7 мая.

Другой на его месте ничего предпринимать бы и не стал из-за опоздания. Но он был, как говорится, себе на уме, понимая, что таким образом можно получить сведения, представляющие интерес для его товарищей. Душе, в некоторой степени изучивший немецкий язык ещё мальчишкой, быв тогда в Лотарингии, знал, что упомянутая организация занималась строительством «Атлантического вала», а из разговоров её сотрудников между собой можно было бы извлечь немало интересного. Желание поводить немцев за нос у него было огромное.

Душе рассудил: «Попав к немцам, почему бы не подложить им какую-нибудь свинью, о чём можно было бы рассказать потом друзьям за рюмкой кальвадоса».

В вестибюле мэрии он навёл необходимые справки и обратился к некоему Постелю, начальнику отдела по гражданским делам.

Немного подумав, тот рассудил, что из-за опоздания придется обращаться в эту организацию непосредственно.

Строительное управление организации находилось в центре города на авеню де Богатель, являясь филиалом главного управления в Сен-Мало и располагаясь в трёх зданиях. В двух находились различные административные отделы, а в третьем — технический, занимавшиеся изготовлением карт и схем и вместе с тем заключением договоров на поставку строительных материалов и осуществление работ...

В пятидесяти метрах от главного входа в четырёхэтажное массивное здание улица была ограждена забором из колючей проволоки. Припарковав автомашину, Душе вылез из нее, дружески улыбаясь. Из постовой будки, окрашенной чёрными и белыми полосами, вышел часовой и крикнул: «Стой!», направив на него винтовку.

Душе объяснил, что пришёл по объявлению на работу. Часовой не понял его ломаного немецкого языка и приказал убираться вон. В это время к ним подошёл другой часовой, заинтересовавшийся, что происходит. Чтобы пояснить своё намерение, Душе, воспользовавшись стеной будки, стал изображать движения маляра. Однако тут же получил оплеуху и пинка, что едва устоял на ногах, но был сопровождён в комнату, находившуюся прямо у входа.

Бывший там чиновник что-то быстро сказал ему по-немецки, но он ничего не понял. Появившийся в комнате какой-то начальник — обербауфюрер с моноклем в глазу на довольно сносном французском объяснил ему, что подлежит наказанию за шарж на фюрера.[66] Душе недоуменно посмотрел на него, а когда до него дошёл смысл сказанного, попытался объяснить, что у него и на уме-то не было нанести оскорбление немецкому руководителю и что он — маляр, пришедший по объявлению на работу. Рассмеявшийся бауфюрер вызвал офицера, занимавшегося ремонтными работами.

Тот повел его по лестнице двумя этажами выше. До войны это был жилой дом преуспевающего коммерсанта. Появившиеся в комнатах железные шкафы для документов, щёлканье каблуками сапог и лающие возгласы «Хайль Гитлер!» составляли гнетущий контраст с изящными фресками и колоннами.

Обербауфюрер объяснил Душе, что речь идёт о несложной работе — переклеивании обоев в двух помещениях на втором этаже. Может ли он представить смету расходов?

Душе быстро прикинул, какой примерно счёт могли представить его возможные конкуренты. Видимо, они запросили небольшую сумму, рассчитывая на новые заказы, но за спасибо, явно, работать не согласились.

Осмотрев помещения, Душе назвал сумму в двенадцать тысяч франков, что наверняка должно было быть на добрую треть меньше суммы, запрошенной конкурентами.

— Представьтесь господину Шнеддереру, производителю работ, — произнёс офицер.

Душе так и не понял, какой интерес представлял лично для Шнеддерера ремонт этих помещений. Видимо, он считал себя непризнанным архитектором по интерьеру...

Это был неуклюжий человек с большой лысиной на голове и глубоким шрамом на правой щеке. На нём была форма «организации Тодта» с украшенным серебром воротом и повязкой со свастикой на рукаве. Нашего маляра он принял в своём служебном кабинете на втором этаже. Разговор пошёл об оформлении стен обоями с изображением голубых всадников на жёлтом фоне или серебряных орудий на голубом косогоре.

Найти подходящие обои и всё необходимое было чрезвычайно трудно, но Душе пообещал завтра же принести соответствующие образцы. Остаток дня он провёл за изучением каталогов, а вечером в кафе встретился с Дюме, бывшим владельцем гаража, и Дешамбре, жестянщиком, которым рассказал о полученной работе в «организации Тодт» и представляющейся возможности извлечь из этого определённую пользу.

Дюме отнёсся к его сообщению с восторгом, но попросил быть осторожным.

Душе с пляшущими чёртиками в глазах отреагировал на это по-своему:

— Дорогой друг, ведь я — Душе и могу проделать с немцами такие штучки, на которые никто другой не способен. И почему, как ты думаешь? Да просто хотя бы потому, что они будут принимать меня за законченного дурака и вести между собой разговоры, не обращая на меня никакого внимания. Должен заметить, что они довольно болтливы.

Сидя в уголке, Душе заметил Альберта и вежливо кивнул ему. Это был пожилой немецкий капитан, настоящего имени которого никто не знал. Он довольно часто навешал это кафе. Подпольщики поначалу его побаивались и обходили кафе стороной, но целый ряд проверок показал, что он не говорил ни слова по-французски и не понимал ведущихся в кафе разговоров.

Вскоре они поняли, что его присутствие служит своеобразным прикрытием и были даже рады его появлениям, обсуждая в его присутствии свои дела беспрепятственно. Несколько застенчивый немолодой немец, казалось, находил определённое удовлетворение, находясь в обществе французов — мелких торговцев и ремесленников, собирающихся за одним столом, чтобы поболтать о том — о сём за рюмкой «ординарного».

8 мая в десять часов утра Душе прибыл в здание организации Тодта. На этот раз его пропустили без проволочек и провели прямо к Шнеддереру. Тот сразу же занялся каталогами и когда ему попадалось что-либо по вкусу, издавал довольное мычание. Душе почтительно стоял около его большого письменного стола, заваленного ворохами различных бумаг. Когда Шнеддерер стал обсуждать с Душе достоинства и недостатки отобранных им образцов, в дверь постучали. Продолжая перелистывать страницы каталога, он крикнул: «Войдите!»

В кабинет вошёл молодой дежурный офицер, щёлкнул каблуками и воскликнул: «Хайль Гитлер!». К своему боку он прижимал целую стопу каких-то документов. Даже не взглянув на него, Шнеддерер распорядился:

— Положите папки на стол. — После короткой паузы добавил: — Благодарю вас, обербауфюрер, я их как раз жду.

Отложив в сторону каталог, он стал открывать принесённые папки одну за другой. Уголками глаз Душе увидел, что это были карты.

Душе стоял тихо как мышка, не спуская глаз со стола. Вскоре он заметил, что Шнеддерер про него на какой-то момент позабыл, внимательно рассматривая карты. Изобразив на своём лице глупую улыбку, Душе сделал вид, что смотрит в окно. Производитель работ откинул назад голову, чтобы получше рассмотреть интересовавший его участок. Сквозь оборотную сторону бумаги Душе рассмотрел знакомую местность с нанесёнными объектами — в перевёрнутом виде, хорошо распознав линию побережья от устья Сены до пляжей Трувилл и Довилл.

Душе понял, что перед ним специальная карта побережья Нормандии, отчего его бросило в жар.

Шнеддерер, сложив карту, положил её поверх других папок и отодвинул всю кипу на левый край стола, где стоял Душе, а сам опять обратился к каталогу. Тут в дверь снова постучали и вошёл какой-то строевой офицер, что-то кратко доложивший. Но что именно, Душе не понял. Шнеддерер встал из-за стола, повернулся спиной к Душе и открыл дверь в соседнюю комнату. (Дверь находилась прямо около его стола.) По окончании доклада офицер повернулся и вышел из кабинета. Держась одной рукой за косяк двери, Шнеддерер, всё ещё находясь спиной к столу, стал что-то диктовать секретарю, сидевшему в соседней комнате.

Душе продолжал стоять столбом у стола, на котором на расстоянии протянутой руки лежали карты. Осторожно двумя пальцами он приподнял верхнюю карту. Это был экземпляр, изготовленный на мимеографе на специальной бумаге для карт темно-голубого цвета, в углу которого большими красными буквами было написано: «Строго секретно — чертежи». Карта была большой, и раскрыть её не представлялось возможным, но он уже понял, что на ней изображены оборонительные крепостные сооружения. Определить их характер времени, однако, не было. В глаза ему бросились слова «срочная программа».

В страхе Душе посмотрел на Шнеддерера: тот продолжал диктовать. Мозг Душе сверлила мысль:

«Возьми же её, осёл. Другой такой возможности может более не представиться. Давай, пока он не видит...»

Схватив карту, он сделал три бесшумных шага назад и застыл у камина. Нет, камин не подходит… Однако над ним висело большое тяжёлое зеркало в резной позолоченной раме, подобно художественной картине. Осторожно Душе засунул карту за зеркало, по длине положив на окантовку, чтобы она не выпала. Затем также тихо возвратился на прежнее место у стола. Он стал мокрым от пота и полумёртвым от страха, ибо, если бы Шнеддерер обнаружил пропажу, это была бы последняя смелая его выходка.

Ему оставалось ждать, пока Шнеддерер закончит диктовку. Это были самые трудные минуты в жизни Душе, и он не смог в короткое время сконцентрировать свои мысли и оценить свой поступок, а тем более продумать возможные отговорки. У него была надежда в один из последующих дней извлечь карту из укрытия, но тревожила мысль — сможет ли он живым теперь покинуть этот дом.

Задумавшись, он не заметил даже, как Шнеддерер закрыл дверь соседней комнаты и сел на своё место за письменным столом. Выбрав два образца обоев, он сказал:

— Стало быть, в понедельник.

Душе был отпущен. Шнеддерер уткнулся в бумаги, даже не взглянув на карты. И подозрений у него, таким образом, не возникло.

Ноги Душе от страха едва передвигались, когда он спускался по лестнице. Каждую секунду он ожидал, что его вдруг схватят за шиворот или даже выстрелят в спину. Но ничего не произошло. Выйдя на улицу, он почувствовал, что постарел на несколько лет.

Через несколько часов гнетущее чувство страха исчезло, и он стал почти прежним Душе. Перед тем как вечером отправиться по обычаю в кафе, он рассказал своей жене, бравой Одетте, о происшедшем. Она, привыкшая к непредсказуемым выходкам мужа и относившаяся к нему как мать к проказнику-мальчишке, на этот раз сказала просто и на полном серьезе:

— Это великолепно.

Глядя ему вслед из окна своей старомодной квартиры на его своеобразную покачивающуюся походку, она подумала: «А ведь он так и не стал взрослым мужчиной».

В тот вечер в кафе Душе чувствовал себя героем, приглашая друзей выпить за его счёт. Не без гордости он сообщал каждому из них:

— А знаешь, я сегодня пережил нечто из ряда вон выходящее — у производителя работ «организации Тодта».

Душе повезло с друзьями. Никто из них не воспринимал его похвальбу серьёзно: трепло остаётся треплом. Выслушивая его рассказ, они смеялись. Жестянщик Арсен посчитал всё это простой выдумкой, а Робер Тома, молодой слегка застенчивый блондин, высказался даже более определённо:

— У него в голове всегда одни глупости.

Ночью Душе спал спокойно. Продумав свои дальнейшие действия, он решил зайти в понедельник под каким-нибудь предлогом к Шнеддереру, рассчитывая, что подвернётся какой-нибудь случай и он сможет извлечь спрятанную карту.

Одетта же почти не спала. Когда свет фар проезжавших мимо автомашин падал в окно спальни, она в испуге думала: «Не к нам ли?» Когда же автомашины притормаживали, у неё сразу же возникала мысль: «Видимо, это к нам». Секунды в таких случаях казались ей вечностью, и она горячо молилась:

— Боже, дорогой и всемогущий! Пусть они не приходят к нам, к детям!

Когда шаги на улице затихали и наступала тишина, Одетта чувствовала себя разбитой.

В понедельник, в половине десятого утра, Душе направился к зданию «организации Тодт» с двумя ведрами, малярной кистью и несколькими рулонами обоев. Он намеревался начать работу пораньше, чтобы освободиться часам к четырём и иметь больше свободного времени. Людей в здании было ещё мало — только писари да связные. Часа две он трудился без перерыва, отмыв стены до штукатурки и намазав их клеем. При этом он гнусаво распевал свои любимые песни, пока не прибежал посыльный и не потребовал, чтобы он замолчал. Душе рассыпался в извинениях, затем сказал:

— Если это будет угодно господину производителю работ Шнеддереру, я хотел бы с ним переговорить.

Посыльный иронически улыбнулся и ответил:

— Тогда вам придётся сесть на поезд и отправиться в Сен-Мало.

Следовательно, в кабинете Шнеддерера никого не было!

— Дело-то не очень срочное, — примирительно произнёс Душе. — А когда он должен возвратиться?

— Сюда он больше не вернётся, — посмотрел тот на маляра свысока. — Его направили в другое место. Вместо него назначен производитель работ Келлер.

Душе словно бы ударило током.

Посыльный с любопытством посмотрел на маляра и ушёл.

Остаток дня Душе провёл, пребывая в гнетущем состоянии. У него даже мелькнула мысль, а не связан ли внезапный отъезд Шнеддерера с пропажей карты? В таком случае его должны арестовать и допросить. Душе не знал, как ему быть. Обнаружена ли вообще пропажа карты? Если нет, то как ему выйти из здания, прихватив ее?

Следующие сутки он провёл в раздумье, ни с кем не советуясь, даже с Одеттой. Это вообще-то было ему свойственно, когда он разрабатывал какое-нибудь серьёзное дело. Во вторник он продолжил свою работу, попросив придти обербауфюрера, ведавшего ремонтными работами. Когда тот появился, Душе спросил, готов ли производитель работ Келлер к тому, чтобы он приступил к дальнейшей работе.

— О какой же это работе идёт речь? — поинтересовался тот.

— К оклейке его кабинета обоями, как было обусловлено с Шнеддерером, — спокойно ответил Душе. — Производитель работ Келлер должен, я полагаю, знать об этом.

Ему пришлось ждать с полчаса, пока офицер разбирался с заказом. Возвратившись, сказал, что Душе, по всей видимости, ошибается, так как в заявке сказано только о работах в двух кабинетах второго этажа.

— В заявке этого, видимо, нет, — согласился Душе. — Дело в том, что производитель работ Шнеддерер принял такое решение в последний момент, сделав пометку в своей записной книжке.

Офицер сделал знак Душе, чтобы он следовал за ним, и они направились наверх. С сильно бьющимся сердцем он оказался через несколько минут в кабинете производителя работ. Там всё выглядело, как и прежде. Для прояснения дела был приглашён какой-то унтер-офицер, скорее всего бывший писарь Шнеддерера, но тот ничего, естественно, не знал. Их разговор был прерван возгласом вошедшего в кабинет Келлера:

— О каких это обоях идёт разговор?

После дополнительных разъяснений Келлер произнёс довольна резко (в тоне его, однако, Душе уловил некоторые нотки сожаления), что бюджет организации не позволяет в настоящее время проведение дополнительных работ. Тогда Душе сказал, что, по всей видимости, происходит недоразумение, так как он в порядке доброй воли согласился оклеить обоями этот кабинет бесплатно, а господин Шнеддерер оказал ему честь, согласившись с таким предложением. Так что решение этого вопроса зависит теперь от господина Келлера.

На лице того появилась довольная улыбка. Он хлопнул Душе по спине и произнёс на ломаном французском языке:

— А вы — неплохой француз.

Затем спросил, сколько времени для этого понадобится. Душе, быстро прикинув объем работ, ответил:

— Два дня.

Когда Келлер распорядился освободить кабинет после окончания рабочего дня, Душе, вмешавшись, пояснил, что этого делать не требуется. Если мебель сдвинуть на середину помещения, он сможет спокойно работать, прикрыв её бумагой и тряпками, чтобы не перепачкать.

В среду, 13 мая, Душе появился в кабинете и приступил к работе.

Вечером того же дня в Кан из Ле-Мана приехал представитель Центра Жирар, намеревавшийся встретиться с Душе, как было решено заранее...

За час до его приезда в кафе собрались несколько постоянных посетителей и сели за столик поиграть в домино. Это были Дешамбре, Дюме и страховой агент Харив. Душе ещё не появился, но разговор собравшихся зашёл о карте, которую тот спрятал, как утверждал, в помещении «организации Тодт», и о том, каким образом её можно было бы оттуда забрать.

Поскольку Душе славился умением побалагурить и похвастаться, Дешамбре сомневался в его искренности. Дюме же верил своему другу. Харив, спокойный и уравновешенный человек, только барабанил пальцами по крышке стола.

И тут им пришлось понизить голоса, так как в кафе появился Альберт, который, сняв свою шинель, повесил её на стоячую вешалку, заказал рюмку коньяка и присел за свободный столик.

Троица собиралась уже уходить, когда в кафе появился Душе. Увидев его, Харив предложил сыграть ещё одну партию в надежде услышать от самого Душе про карту, которая не выходила у него из головы. Хотя они и поприветствовали Душе, тот, видимо, из-за Альберта к ним присоединиться не торопился. У стойки бара он заказал себе рюмку кальвадоса, затем не торопясь повесил своё пальто на стоячую вешалку и только после этого подсел за столик к приятелям.

— Шестёрка дубль, — произнёс Дешамбре, кладя на стол костяшку, и обратился к Душе: — Привет, Рене, как дела, мой дорогой друг?

— Все хорошо, — ответил тот, дружески кивнув, но тут же встал и направился к входной двери.

Троица переглянулась, любопытство их так и распирало.

Душе смотрел вдоль улицы в сторону цветочного базара, где крестьянки продавали в корзинах красные, синие и белые анемоны-ветреницы. У двери он стоял довольно долго, явно радуясь вечернему солнцу.

Насвистывая довольно немузыкально какую-то песенку, он возвратился к столику игроков, сказав:

— Я сейчас же к вам вернусь, возьму только из пальто сигареты.

Когда он, наконец, к ним присоединился, Харив, не отрываясь от игры, произнёс:

— Мы уже целый час обсуждаем, как лучше изъять карту из осиного гнезда. Естественно, если такая на самом деле существует. Твой ход, Дешамбре.

— Пропускаю, — отозвался тот.

— А она уже у меня, — небрежно бросил Душе.

Никто не произнёс ни слова. Рука Дешамбре застыла с костяшкой домино в пальцах. Невольно, как по команде, все посмотрели в сторону немецкого капитана. Альберт даже не пошевелился.

— Не здесь же? — запинаясь вымолвил Харив. — Тебе надо уходить.

— Но не сейчас, — спокойно возразил Душе. — На улице шныряют гестаповцы. Не остаётся ничего другого, как переждать... играя в домино.

— А что они здесь вынюхивают? — тихо спросил Харив. — Не подозревают ли они тебя?

— Не думаю. Скорее всего, это — обычное патрулирование. Пропажу карты там ещё не обнаружили, хотя это и кажется мне несколько странным. Внимание, друзья… вот и они...

Все склонились над столом, глядя на домино, не осмеливаясь даже посмотреть вокруг. Позже Душе уверял, что слышал, как к кафе подъехала автомашина и притормозила. Уж этот-то звук он всегда отличит от остальных уличных звуков.

В голове каждого билась мысль:

«Они вроде бы уже вошли...»

Минуты ожидания тянулись. Первым поднялся Душе, подошёл к стойке и заказал ещё рюмочку кальвадоса. При этом он прислонился к стойке бара так, чтобы видеть входную дверь, через некоторое время он кивком дал понять друзьям, что опасность миновала: полицейская машина исчезла. Все вздохнули с облегчением.

— Ну, а теперь, — произнёс Харив, когда Душе возвратился к столу, — расскажи нам, как всё было.

В эту минуту Альберт допил свою рюмку и встал. Душе тоже вскочил и поспешил к вешалке, едва не столкнувшись с капитаном. Извинившись, он снял с крючка вешалки шинель капитана и помог ему одеться. Альберт поблагодарил его кивком головы и вышел.

Почти сразу же в кафе ввалилась целая ватага немцев, сгрудившихся у стойки.

Минут через пять появился Жирар и, увидев Душе, поприветствовал его. Согласившись выпить рюмку коньяку, он присел на краешек стула, готовый в скором времени уйти, так как собирался в этот же день возвратиться в Париж, а до отхода поезда оставалось не так уж и много времени. Отпив глоточек коньяка, он спросил Душе:

— Что у вас есть для меня?

Душе просиял, но не отказал себе в придании своему сообщению ещё большее важности, ответив:

— Во-первых, целая куча донесений от П-I, весьма важных.

Жирар одобрительно кивнул, но без особых эмоций.

— А кроме того, карта немецких оборонительных укреплений, которую я «прихватил» в «организации Тодта».

Жирар чуть ли не подпрыгнул от неожиданности.

— Всемогущий Бог, как же это вы её заполучили? Пришлось, видимо, пойти на кражу со взломом?

С ухмылкой Душе поведал ему о своей проделке.

Дело значительно упростилось, когда производитель работ Келлер клюнул на его наживку. До зеркала никто не дотрагивался, так что карта спокойненько лежала там, куда её спрятал Душе.

— А потом, — закончил он свой рассказ, — я сунул её в ящичек с кистями и был таков.

Наступило молчание. Затем Жирар произнёс резко:

— И вы принесли её сюда, вместо того, чтобы упрятать в надёжном месте? Да вы просто сумасброд! А теперь быстренько передайте её мне вместе с остальной информацией.

Сидевшие за столом увидели, как в руках Душе появился толстый конверт, который он передал Жирару, не обращая внимания на ещё не ушедших немцев. Тот с трудом засунул его во внутренний карман.

— Чем раньше это окажется в Париже, тем лучше. Но в следующий раз будьте, ради Бога, благоразумны. Если бы гестаповцы появились в кафе и обнаружили у вас этот конверт, всем нам бы несдобровать.

Душе с уверенной улыбкой и без всякого смущения возразил:

— Они у меня ничего бы не обнаружили.

— Как это так?

— Когда я заметил на площади гестаповцев, то пошёл за сигаретами к вешалке и незаметно сунул конверт в карман шинели Альберта. Там он находился в полной безопасности, даже если бы гестаповцы и вошли в кафе. А как только он собрался уходить, я разыграл джентльмена, помог ему одеться и вытащил при этом конверт из его кармана. Нельзя же ведь было допустить, чтобы наш добряк Альберт был бы расстрелян за шпионаж. — На лице Душе появилась озорная улыбка, и он закончил свой рассказ, добавив:

— Вот, собственно, и вся история, друзья.

— То, что вы сумасброд, в этом нет никакого сомнения, — сказал с оттенком недовольства Жирар, закончив, однако, своё к нему обращение добродушно: — Так же как нет никакого сомнения и в том, что вы обладаете большим мужеством.

[66] - Дело в том, что в народе у немцев ходили уничижительные прозвища Гитлера, который был в молодые годы заурядным неудачливым художником: «мазилка» и «маляр».

Французское кино прошлых лет