3. БЕЗУМЕЦ ИЛИ ЗДРАВОМЫСЛЯЩИЙ!
Бурвиль — сумасшедший вдвойне, так как было это в 1940 году, когда положение начинающих актёров эстрады стало хуже не придумаешь. Париж оккупирован немцами, парижанам угрожает голод, в то время как откормленные коровы Нормандии по-прежнему дают отличное молоко.
А главное, тут все живут сегодняшним днём. Время, когда театр правил миром, кажется, безвозвратно ушло в прошлое. Ни у кого нет желания развлекаться, исключая разве что тех, кто сумел устроиться. Но таких совсем немного. Повседневная жизнь это непрерывная борьба за существование. Люди берегут силы, чтобы выжить. Немецкая оккупация — страшная штука. Сотни тысяч военнопленных настроены пораженчески. Все пребывают в тревоге, ожидая конца войны, когда можно будет вернуться к нормальной жизни. В городе света темно — в прямом и переносном смысле слова. Из-за комендантского часа рано закрываются те немногие увеселительные заведения, которые ещё функционируют. Если бы они не приносили забвения, им бы не уцелеть. Но представления уже не составляют неотъемлемой части парижской жизни.
Поэтому «преуспевшим» актёрам трудно найти ангажементы. Дебютировать на актёрском поприще теперь ещё рискованней, нежели в обычные годы. Именно в эту возросшую неуверенность и бросается Бурвиль, безумец в квадрате. Он пока ещё Андре Рембур. А между тем взглянем на фотографию, где ему двадцать. По ней уже можно угадать, каким он станет с годами. Его лицо, худощавое и менее добродушное, чем теперь, определённее говорит об упорстве. Он вовсе не похож на тех молодых людей приятной наружности, но нагловатых и взбалмошных, готовых на любую авантюру, например, атаку на искусство, воображая, что сразу же достигнут его высот и добьются невероятных успехов. Да и всё, что он рассказывает о своём отрочестве, свидетельствует о его реалистическом подходе к жизни. До того момента, когда в 1940-м Андре является Париж, его поведение ничем не примечательно и он, по-видимому, ничем не выделялся среди молодых людей своего поколения. Разве что он уже тогда любил петь и был заводилой на танцах.
Он реалист. От многих поколений предков-крестьян он унаследовал сознание, что жизнь — не шутка (даже если смеёшься по любому поводу) и заклинаниями её не осилить. Рембуру из нормандской деревни Бурвиль победы даются медленно, но верно. Жизнь основана на упорном труде. Поле расширяется, участок за участком, если работать в поте лица. Стремиться к большему не возбраняется. Если ты фермер, твой сын может стать инженером или учителем. Но такие стремления опираются на реальную почву. Не на прихоть. Тут уж шутить не приходится.
Реалистичны и представления молодого человека о счастье. И его надо искать, не витая в облаках. Оно в любимой женщине, которая родит ему детей, они будут собираться всей семьёй в тёплой комнате, куда станут захаживать добрые друзья поболтать за стаканом кальвадоса. У Андре такая девушка на примете; он хотел бы на ней жениться. Ступить на путь артистической авантюры значит отложить на более поздний срок счастье, которое у тебя под рукой.
Словом, он здравый ум, не тешащий себя баснями. Конечно, он любит помечтать. Но некоторым людям мечты заменяют действие. Он же стоит и будет стоять всегда на твёрдой почве. Например, ему никогда не было свойственно мнить себя существом исключительным. Своего рода удивление, с каким он, похоже, ещё и сейчас воспринимает свой успех (словно говоря себе: «Вот странно, почему именно я тот актёр, которого ценят и любят, ведь во мне нет ничего особенного»), должно было бы явиться противоядием от соблазна пуститься на авантюру. «Скажи, пожалуйста! — наверное говорил себе этот очень уравновешенный и скромный парень,— с чего это ты вбил себе в голову, что можешь стать актёром? Посмотрись в зеркало, чем ты отличаешься от своего соседа»... Нет, он не согласился б всю жизнь оставаться неудачником. Сегодня он говорит, и ему можно верить, что не стал бы двадцать лет упорно умножать свои провалы, сохраняя веру в успех, который преподнесёт в подарок рождественский дед.
Такое отношение к жизни должно было бы удержать здравомыслящего молодого человека от столь рискованной авантюры. И тем не менее он пускается на неё. Как объяснить эту загадку?
Можно ли говорить здесь о безрассудстве? Решение стать актёром, упорство в достижении этой цели кажется нам безрассудным оттого, что оно подсказано потребностью, не схожей ни с одной из испытываемых нами. Оно продиктовано тягой, скорее, похожей на страсть. Других молодых людей подобная же страсть толкает рисовать, сочинять симфонии или взбираться на Гималаи.
И для Бурвиля такая страсть — страсть петь и смешить — настолько органична, что первые её симптомы проявились уже в детстве.