14. О СОЛЁНОЙ ШУТКЕ И ВУЛЬГАРНОСТИ
Признаюсь, лично я солёные шутки не приемлю. И тем не менее не могу не видеть, что солёная или вольная шутка — народная форма реакции на ханжество, извечно навязываемое церковью в вопросах секса, и она — свидетель здоровой природы народа, реакция сродни той, какая была характерна для Рабле и просветителей XVIII века...
Что же касается вульгарности, которую некоторые находят у Бурвиля, то не путают ли они вульгарное и народное? А вольную или солёную шутку делает вульгарной сущность, а не форма. Она зависит скорее от духа того, что говорится, нежели от манеры, в какой это сказано. Не то чтобы я стояла за излишнюю грубость языка (впрочем, Бурвиль никогда её себе не позволяет: существуют слова, которые никогда не слетают с его уст, ни со сцены, ни в жизни — слова пошлые), но, признаюсь, меня не задевают выражения, утверждающие народный дух. Можно привести много примеров находок Бурвиля, в которых он ломает узкие рамки водевиля и оперетты, ибо он, как сказано о Мольере, «тот опасный персонаж, у которого есть глаза и уши», он не боится выжать из них максимум, заявляя о себе как большой художник в вещах малохудожественных; но считать их грубыми было бы неверно.
Он пускает в дело всё. И публика хохочет от начала спектакля до конца, потому что у него дар порождать смех даже не в комических ситуациях — жестикулируя, вращая глазами, разговаривая фальцетом. Чтобы проанализировать его игру, пришлось бы расчленить на составные части каждый жест, описывать взгляды, взвешивать улыбки, улавливать модуляции голоса. Его изобретательность неисчерпаема.
Впрочем, Бурвиль и ценит больше всего в бульварной комедии именно ту свободу, с которой он может обращаться с текстом. Можно лишь удивляться тому, что он никогда не выступал в настоящем театре, и легко себе вообразить, как бы он сыграл, например, в комедии Мольера или же в пьесе Чехова... Но, по его словам, он просто не осмеливается играть из вечера в вечер одно и то же, будучи скованным мизансценой и необходимостью повторять одни и те же реплики. По его словам, он мечтал бы сыграть Мольера по-своему или, точнее, поскольку он не из тех, кто замахивается на традиции, «сыграть Мольера для своей консьержки»... для тех, кто не знает Мольера наизусть, не знает заранее, где положено им восторгаться. И однажды он специально для меня исполнил сцену с гласными из «Мещанина во дворянстве». Не знаю, отошёл ли он или нет от текста пьесы, но её комизм был в духе Мольера. Актёр-выдумщик испытывает большой соблазн оторваться от текста, который душит вдохновение, не искажая при этом его смысла. Когда он играл в фильме «Денежки Жозефы» (который нас и познакомил), Бурвилю множество раз случалось заменить слово, прибавить или опустить другое, и реплика, непроизвольно слетавшая с его уст, всегда была взрывной и правдивой. И именно эту свободу, предоставляемую выдумке, ценит и использует Бурвиль в водевиле или бульварной комедии; но ещё больше она идёт на пользу самому водевилю или комедии, которые не бог знает какое искусство, если в них не заняты талантливые актёры.