15. МИЛЛИОНЫ ДРУЗЕЙ
Пока писалась эта книга, я многих расспрашивала о Бурвиле. Находились люди, которых он совершенно не интересовал, и такие, которым он был почти неизвестен. Зато среди тех, кто его знал — лично или как актёра, — я не встретила ни одного, чья оценка была бы сдержанной. Обычно, стоит произнести его имя, и первая реакция собеседника — смех. Затем он говорит банальные слова: потрясающий, великолепный актёр. Чтобы услышать большее, надо допытываться; но и тогда, после наводящих вопросов о нём, как об актёре, если только разговор идёт не со специалистом, выясняется, что он интересует не столько как актёр, сколько как человек — и отвечать на вопросы приходится уже мне, потому что людям хочется найти у меня, знакомой с ним лучше, подтверждение своим предположениям. Когда речь идёт о других актёрах, говорят о манере их игры, о таланте. В разговоре о Бурвиле словно забывают, что он актёр. Говорят так: «Ах, да, правда... Но какое это имеет значение! Ведь он Бурвиль». Он символ, в котором человек и артист слиты воедино. Людям и в голову не приходит, что между ними существует разница или противоречие. Он просто тот, кто вызывает чувство дружбы и доверия.
...Мне привелось быть с ним в толпе универсального магазина в тот день, когда мы должны были ставить свои автографы на мой экранизированный роман — с этого-то и началось наше знакомство. То, что его узнают и его появление возбудит любопытство, можно было предвидеть заранее. Но больше всего меня поразило, в какой форме рядовые зрители проявляли к нему интерес.
Мы проходили между отделами, и вдруг какой-то человек узнал Бурвиля и лицо его осветилось улыбкой, глаза заблестели от удовольствия. Часто дальше этой улыбки на лице и блеска в глазах дело не шло. Но сколько людей непроизвольно протягивали к нему руку — так бывает, когда узнаёшь друга и первая реакция — броситься к нему навстречу. Рука уже протягивается... и тут же опускается от сознания ошибки — ведь если ты двадцать раз видел Бурвиля в кино и любишь его, ещё не значит, что можно считаться его другом. И всё же очень многие протягивали ему руку, возможно, к собственному удивлению: «Ах мсье Бурвиль, как поживаете?» Можно было подумать, что здесь оказалось множество его давних и очень близких знакомых. Это не натиск толпы. На него не бросаются, не хватают за полы, с неистовством требуя автографа. Люди не проявляют непомерного восхищения, что увидели его, — они просто очень довольны...
Но вот мы за столом, и ему протягивают книги для подписи. Самые робкие довольствуются тем, что выражают ему свою симпатию улыбкой. Те, кто посмелее (или непосредственнее, те, кто не сомневается, что его можно считать другом), говорят ему несколько слов: они, мол, не пропускают ни одного фильма с его участием, видели его в этом, но он лучше в том, книга куплена для мужа, «который вас очень любит, знает, мсье Бурвиль! Ах стоит только в нашем кинотеатре появиться фильму с вами!..» Или же у него спрашивают, как поживает он и его дети. Советуют не перегружать себя работой.
Слово за слово, с ним делятся даже своими заботами: «Я не смотрела вашего последнего фильма — у меня вот уже целый месяц болен муж — язва желудка, врач говорит, что...»
И он отвечает, как отвечают друзьям. Не рассыпается в любезностях, но и не задаётся, чувствует себя в этой толпе, среди своих друзей, словно на деревенском празднике, где знаешь чуть ли не всех и каждого.
То же самое происходит и когда он снимается «на натуре» — это всегда привлекает множество любопытных... Мне случилось побывать на съёмке. Мы стоим, разговариваем, а посторонние люди ходят взад-вперёд, вертятся поблизости, мало-помалу, осмелев, подходят вплотную и, установив первый контакт, заводят разговор. Те, кто не так смел, находят окольные пути: «Видишь, — говорит мать ребёнку, — во-он там, вон тот дядя — это Бурвиль, ты его узнаёшь?..» Ну, и разумеется, у него просят автографы, но чувствуется, что, скорее, это предлог лично выразить ему свою симпатию.
Я спросила Бурвиля, обременяет ли его эта популярность, от которой страдают многие кинозвезды. Оказывается, нет. Она ему не мешает, потому что не вынуждает его делать над собой усилие, ему достаточно быть самим собой.
В большинстве случаев к нему обращаются с разумными просьбами, и трудность заключается лишь в том, что их слишком много. Например, когда он снимается в небольшом городке, где его присутствие — событие, его разрывают на части, требуя автографы. Однажды я была свидетелем, как к нему обратились с десятком просьб за один день. Тамошняя почтальонша, которая всякий раз, вручая ему корреспонденцию, дружески приветствовала его, про прошествии нескольких дней попросила его заглянуть на почту — загруженность работой не позволяла ей отлучиться и увидеть его на съёмке. И он зашёл — ему было по пути. Вечером в отеле ему представили местного врача, пригласившего его поужинать, — он уже созвал на этот ужин коллег со всей округи. Ужинать — не ужинать, но Бурвиль зашёл выпить кофе. Среди множества писем оказалось два: одно от винодела, который хотел бы угостить его своим вином, второе — от матери, ребёнок которой уже несколько лет прикован к постели, — малыш так обрадовался бы его приходу! Директор приюта объяснил ему по телефону, какое удовольствие доставил бы визит Бурвиля его питомцам. Позднее мы застали в холле гостиницы организатора местного праздника, тот не представлял себе, как это Бурвиль в их краях и не будет на нём присутствовать.
Я рассмеялась и спросила Бурвиля, как он намерен выйти из положения. Он и сам не знал. И это его огорчало... Разве можно было разочаровать директора приюта, считавшего, что его приход доставил бы радость мальчикам-сиротам. Нечего думать и о том, чтобы огорчить мать больного ребёнка. Дети — это священно... Но как трогательно, если виноградарь хочет поделиться с ним самым дорогим, что у него есть, вином своего изготовления. Он умудрился наведаться к нему между съёмками.
Конечно же, найдутся злые языки, которые скажут: всё это средство поддержать свою популярность, не более... Они не видели огорчение Бурвиля, который готов разорваться, лишь бы удовлетворить любую просьбу: «Люди рассчитывают на меня, я не могу их разочаровать». Потому что каждый, обратившийся к нему с просьбой, для него тоже немножко приятель, и он относится к нему с горячей симпатией. Если между ним и его публикой дистанции не существует, объясняется это тем, что не в его натуре устанавливать её между собой и кем бы то ни было; не важно, кто вы, но раз вы обратились к нему, он отвечает вам приветливо, потому что так полагается среди цивилизованных людей.
И потом, он испытывает своего рода благодарность к этой публике: «Прежде всего она, — говорит Бурвиль, — сделала из меня то, что я есть», а главное, она дарит ему чудесный подарок — свою любовь. Отсюда его озабоченность тем, как бы не разочаровать свою публику. Играя драматические роли, он поначалу испытывал чувство неловкости. Как актёр он хотел этого, но как человек мучился угрызениями совести. «Понимаете, увидев моё имя на афише, люди идут посмеяться!.. Выходит, я их вроде бы подвожу. Теперь-то уже все знают, но откуда им было это знать вначале!»