«Жерар Депардьё. Такие дела...» (2015)
(Автобиография)Глава 36. Шестьдесят пять лет.
(Перевод Нины Хотинской, 2014)Я гоню от себя всё, что может принадлежать прошлому, я живу сегодняшним днем, настоящим. Прошлое — это то, от чего чувствуешь себя «тяжёлым, грузным, больным самим собой», выражаясь чудесными словами Хандке из «Неблагоразумным грозит вымирание». Прошлое — это семья, гниль, горечь, смерть, я сочувствую всем этим людям, что ползут, как улитки, и тащат на спине свою семью, своих покойников, свои разрывы и разочарования, пока не рухнут под бременем памяти. Дай волю прошлому — и живые с мёртвыми убьют тебя, они только этого и ждут.
Мне достаточно моего тела, чтобы отсчитывать время, моего тела, которое каждое утро напоминает мне, какого труда стоит перепрыгнуть через эту стенку, однако, когда я слышу «мотор!», прыгаю ещё легко. Моя жизнь теперь состоит в том, чтобы старательно избегать прыжков через стенку, если мне не кричат «мотор!», а то боюсь сломать ногу. Очень интересно наблюдать, как проходит время, как покидает тебя былая гибкость, как приходится набираться терпения, а ведь я был во многом так нетерпелив. Сегодня я терпелив и этим счастлив. «Чёрт побери, — говорю я себе, — сколько всего я упустил из-за моего нетерпения». Я учусь не спешить, доставлять себе удовольствие, радоваться всему, что я делаю, даже если это занимает вдвое больше времени, чем прежде.
После шестидесяти пяти хоть ты тренируйся каждый день, хоть обожрись гормонами, делай что хочешь, всё равно у тебя старая кожа, обвисающая на мускулах, и ты становишься чем-то вроде толстой коровы. Ножонки у меня маленькие, а башка огромная, ужас. Чем дальше, тем меньше я доверяю своему телу, а я-то думал, что с годами образуется. Но само тело в себя верит крепко: я могу свалиться с мотоцикла и встать целёхоньким.
Есть одна вещь, которой я не выносил раньше: я не мог оставаться один. А теперь я отлично это выношу, я даже спасаюсь в одиночестве. Всю жизнь я суетился, стараясь нравиться, добиваясь уважения, чтобы иметь, в свою очередь, возможность мало-мальски уважать себя, пусть даже на десятую долю уважения окружающих, а теперь вот мне на это плевать, меня принимают таким, какой я есть, — или не принимают. Если меня хотят изменить, я говорю: «Валяйте, попробуйте, но, знаете, у диких натур что ни отрежешь, сразу отрастёт, посмотрите на чертополох».
Когда я жил в Буживале с Элизабет и детьми, был у нас старик сосед. Дочь усаживала его в саду на солнышке, и, как все старики, он был совершенно невыносим — желчный, брюзгливый, вечно всем недовольный. Старость не делает нас мудрыми, за редким исключением — например, Люстиже1, мне случается перечитывать его прощальную речь во Французской академии. Люстиже — какой изыск! Так вот, старик сидел в саду в шезлонге, скрестив тощие ноги, в которых позвякивали кости, как лиможский фарфор. Гийом, играя, бегал вокруг него, и я слышал его воркотню: «Не подходи, пошёл вон отсюда...» У него была просто мания: он боялся, что Гийом зацепится за его ноги и опрокинет шезлонг. С него бы сталось взять палку и прибить мальца. Я подумал, что надо что-то делать, и, спрятавшись, зашипел:
— Пссст, папаша...
— Чего? Это что ещё такое?
Он дёргался, пытаясь разглядеть, кто говорит, но звук как будто падал с неба, и он ничего не понимал.
Несколько дней подряд я проделывал это всегда в одно и то же время.
— Пссст, папаша...
— А? Что? Кто меня зовёт?
И настал момент, когда он сломался: решил, что слышит голоса.
Я видел, как в урочный час он настораживался, словно ждал обещанной встречи с этим голосом. Он прислушивался, он надеялся.
— Пссст, папаша...
И теперь он больше не протестовал, лицо его светлело, когда я шипел.
Да, так и есть, с ним говорили силы небесные. Я видел, как он весь подбирался, навострив уши, слышал, как он отвечал. «Вот и хорошо, — думал я, — смягчился старый перечник, забыл злобу, подобрел: он готов к диалогу с небесами».
Это возраст сделал его злым, ему ведь больше не на что было надеяться, разве только на те самые голоса с неба, чтобы знать, что его где-то ждут.
Тяжко быть стариком, я давно понял, что нельзя позволять возрасту разъесть тебе душу и сердце, надо вовремя уйти, отправиться туда, где ты ещё сможешь мечтать.
1 Его Высокопреосвященство кардинал Жан-Мари Люстиже — французский кардинал. Епископ Орлеана с 10 ноября 1979-го по 31 января 1981 года. Архиепископ Парижа с 31 января 1981-го по 11 февраля 2005 года.
| Франция | Содержание | Русский! |