12. В ТУНИС
Патрик
— Люди любят драться, это стало привычкой, — любил повторять мой отец. — Войны начинаются внезапно: пиф-паф-паф! И пошло-поехало. Доколе? Никто не знает. Все, однако, с этим согласны: надо драться, говорят дураки, негодяи, дети, старики, даже старухи. И тогда появляется коммюнике Совета министров с чудовищным сообщением: на какую-то бедную страну пущена ракета!
Он не испытывал уважения к военным и одобрил моё намерение, по окончании отсрочки военной службы, в 1976 году, примкнуть к миссионерам. Врачи, пилоты, учителя направлялись в развивающиеся страны для оказания помощи. Особо лакомыми местами были Тунис и Марокко, но без протекции мне вряд ли удалось бы оказаться там. Я вспомнил про доктора Сомиа, тунисца, заведующего отделением пневматологии в клинике Бобиньи. В 1944 году он успокоил отца, который опасался, что в армии подхватил туберкулёз.
— Патрик, можете паковать чемоданы, считайте, что вы уже там! — ответил он мне без раздумий. — Надеюсь, ваш отец не начал снова курить?
— Нет, он слишком хорошо помнит утренний кашель и чего ему стоило побороть эту привычку десять лет назад, так что ему это не грозит.
Спустя месяц я был в Тунисе. Покинув порт Ла-Гулетт в сумерках и не встретив ни одной живой души, я подумал, что прибыл в необитаемую страну. Я не знал, что это был час ифтара (окончание поста во время Рамадана). На другой день, успокоенный, я уже ехал по забитым людьми улицам. Потребовался час, чтобы, несмотря на помощь прохожих, отыскать госпиталь «Шарль-Николь». Я ещё не знал, что тунисцы, дабы скрыть своё невежество, отвечают Бог знает что. Через ворота я вошёл на территорию с бесчисленным количеством домиков, скрытых за апельсиновыми деревьями. Патрон бросился мне навстречу с криком: «Патрик приехал!» За ним следовали санитарки с возгласами: «К нам приехал сын Луи де Фюнеса!» Меня целовали, ощупывали, спрашивали, как поживают папа и мама.
— Отдохните несколько дней, — предложил мне милейший патрон. — Купайтесь в море и покатайтесь в машине по нашей прекрасной стране. Дождитесь окончания Рамадана.
Родители решили навестить меня на новогодние праздники. За два дня до этого главный врач госпиталя вручил мне приглашение для отца от министра здравоохранения на чашку чая в Хаммамете.
— Уважаемый месье, я не смогу их сопровождать, — ответил я. — У меня дежурство. (Надо ж было делать вид, что я чем-то занят...)
— Ваши папа и мама пустились в столь долгий путь, чтобы вас повидать! Возьмите недельный отпуск.
Сколько их было, этих отпусков!..
Отца встречали, как главу государства. Когда я подошёл к родителям у трапа самолёта, их не было видно под жасминовыми гирляндами. Польщённый отец был в полном восторге от этого тёплого приёма. На другой день во время поездки в Хаммамет нам представилась возможность познакомиться с тунисской глубинкой. Покинув город, мы миновали огромное кладбище Баб-эль-Ауа.
— Смотри, Жанна, как красивы все эти одинаковые белые памятники!
— А что это за женщины со свёртками у входа? Чего они ждут? — спросила мама.
— В этих свёртках их умершие младенцы, которых они хотят предать земле. Для этого они кладут их в руки чужого покойника, чтобы дети составили ему компанию.
— Эти люди не лишены здравого смысла, — заметил отец.
Этот обычай сохранился и в наши дни.
На шоссе нас остановил мотоциклист национальной жандармерии в белом шлеме.
— О-ля-ля! Что от тебя нужно полиции? Наверное, ты гонишь слишком быстро, — сказал отец.
— Ничуть. Я его знаю. Он просто хочет с нами поздороваться.
Месяц назад этот полицейский уже останавливал меня за то, что я пересёк жёлтую разделительную полосу. Вместо штрафа он тогда попросил меня покатать его в моем «мерседесе», который привёл его в восторг.
— Не хочешь ли ты, Монжи, сопроводить нас немного?
Он был счастлив оказать нам услугу, завёл свой огромный мотоцикл, включил сирену, и мы без помех промчались девять километров до конца его зоны. Всё это время отец, словно на деревенской карусели, крепко держался за сиденье.
Оставшиеся пятьдесят километров пути он не переставал восторгаться природой:
— Жанна, ты видела эти агавы?
— Да. У нас точно такие же в Клермоне вокруг главного дворика.
— Но эти куда величественнее! К тому же их не приходится зимой пересаживать в оранжерею.
Он восхищался растениями, которые здесь росли без всякого ухода, — ему-то стоило большого труда вырастить их у себя в имении.
— Радио, которое мы слушаем, — тунисское? А ничего! По крайней мере, оно не передаёт дурных известий!
— Власти, знаешь ли, не желая рисковать, тщательно сортируют новости до выхода в эфир.
— Оно и лучше, так спокойнее. Когда во Франции включаешь радио, то узнаешь о девяноста пяти повешенных или обезглавленных и двухсот двадцати пяти умерших во время землетрясения! Самоубийства, утопленники! А от политики и вовсе тошнит. Скажи, верховный главнокомандующий, о котором они говорят всё время, это Бургиба?
— Угадал.
— Они правильно делают, уважая главу государства. А наши совершенно напрасно стараются вывалять своего в грязи.
По дороге он расслабился, чувствуя, что ему ничто не угрожает. А между тем люди выбегали прямо на шоссе, чтобы поглазеть на проезжающие машины. Внезапно на нашем пути возникло стадо баранов во главе с пастухом. Грузовики с парусиновым верхом обгоняли нас на поворотах.
При въезде в Хаммамет нас поджидал голубой «мерседес»: оставалось лишь следовать за ним.
— Надеюсь, он симпатичный, этот министр, важные персоны не в моём вкусе.
После нескольких поворотов по грунтовой дороге мы увидели белый дом в национальном стиле, окружённый бугенвиллеями. Дрис Гига и его жена Шахша, начисто лишённые фанаберии, присущей «важным персонам», сразу создали приятную обстановку.
— Ваши гибискусы замечательны! Просто чудо!
— Всё благодаря солнцу и воде. Весь секрет в этом, месье де Фюнес.
— Ваш голубой «мерседес» просто великолепен.
— Да, но для ежедневных поездок у него слишком жёсткие подвески. Скоро у меня будет «ДС».
— Будьте с ней осторожны. Её кузов все равно что из папиросной бумаги. У меня есть такая машина. Но я предпочитаю простую марку. Вы не живёте постоянно в столице?
— Нет. Мы переехали, потому что, когда президент Бургиба отправляется за границу, он требует, чтобы все министры приветствовали его у трапа. Хаммамет находится далеко от аэропорта, и это служит оправданием моему отсутствию. О, это великий актёр! Он репетирует свои речи перед зеркалом.
— И правильно делает. Меня раздражают политики, читающие речи по бумажке. Могли бы выучить их наизусть. По этой части де Голлю нет равных.
— Зовите нас по имени — Шахша и Дрис, — предложили гостеприимные хозяева. — В Тунисе не принято называть людей по фамилии.
— Шахша звучит, как шах Ирана, — заметил отец.
— Да! Однажды во время поездки в Иран Бургиба предложил называть меня как-то иначе. «Если вы не возражаете, Шахша, я представлю вас как Рашиду, или Латифу, или даже Симону, если угодно. Потому что Шахша на персидском означает «царь царей»! Ему это может не понравиться». — «Но, господин президент, возразила я, — я не хочу называться чужим именем! И не изменю своему». Представляете, Луи, если бы вас назвали Робером? Я ничуть не смутилась, когда шах, слегка удивлённо, сказал: «Шахша! Вас зовут Шахша?» — «Да, ваше величество, — ответила я, — так звали мою мать. Вы шах, а я дважды шах». Он долго смеялся по этому поводу.
— Я однажды встретился с ним, — сказал, смеясь, отец. — Он не раз приезжал посмотреть «Оскара». Очень любезный человек.
Гордые представившейся возможностью показать достижения страны, хозяева повезли нас в один отель.
— Какой прекрасный вольер! — воскликнул отец, увидев на мраморном пьедестале двухметровой высоты огромную клетку для птиц.
— Эта клетка из Сиди-Бу-Саида. Она ваша, — тут же ответил ему директор.
— Мы только пошутили, — ужаснулась мама, не представляя, куда её денет. Но перед отъездом им вручили подарок.
Шахша и Дрис стали нашими большими друзьями.
— Только представь себе, твой отец согласился остаться у них на целый уик-энд, — вспоминала мама. — Это он-то, никогда не соглашавшийся ночевать в чужом доме!
В последующие дни у нас не было ни минуты свободного времени: на нас обрушился поток приглашений. Через три дня наши желудки уже не могли переваривать еду, мы были похожи на фаршированных гусей. За рагу следовал кускус, потом рыба. Было трогательно видеть, как нас стремились получше угостить. Но это становилось пыткой. Однако скажи мы, что сыты по горло, хозяева бы обиделись. За десертом отец отодвигал подальше приторные шарики, посыпанные какой-то зеленоватой субстанцией. Как в фильме «Большие каникулы» во время бесконечного ужина у англичан, он восклицал в полном восторге:
— Ммм! Какая прелесть! Ей-богу!
— Вот и прекрасно! Тогда ещё ложечку!
Как ребёнку, которого закармливают кашей, ему не хватало только слюнявчика на шею. Такие приёмы напоминали лесные пожары: кажется, будто они погашены, ан нет — вспыхивают с новой силой. Родителям становилось плохо, когда перед ними возникали новые горы восточных сладостей.
— Их делают из фиников и мёда, угощайтесь, это лёгкая пища!
Нафаршированные, как индюки, мы сбежали однажды утром на юг.
В Нефта, куда мы прибыли вечером, нам показалось, что мы находимся в самом сердце пустыни. Но это было лишь началом. Ветер свистел в ушах, пейзаж походил на лунный. Отель «Сахара Палас», построенный из красноватых кирпичей, напоминал корпус парижского госпиталя. Не хватало лишь машины «скорой помощи» перед входом! С балкона нашего номера отец восхищался пальмовой рощей. На другой день его восторги достигли апогея.
— Вместе с мамой мы наблюдали восход солнца! Этот серебристый свет под аккомпанемент лая собак я никогда не забуду. Ты обратил внимание, что петухи тут заливались всю ночь?
Пальмы, песчаные барханы, тянущиеся до горизонта каменные громады — всё это останется в памяти отца на всю жизнь. Спустя несколько лет, работая над сценарием «Скупого», он скажет маме, разбудив её посреди ночи:
— Мне пришёл в голову финал фильма. Я утащу ящик в пустыню! Мы снимем сцену в Нефта.
Накануне Нового года, обратив внимание на столовую в гирляндах и на толпу туристов, приехавших 31 декабря, отец запаниковал:
— Они же все захотят ко мне приложиться!
Чтобы этого избежать, мы встретили Новый год в своём номере.