7. ПОИСКИ СОБСТВЕННОГО СТИЛЯ
Мне кажется, однако, что главный козырь Бурвиля заключался в постижении сути профессии актёра, что удалось ему довольно скоро благодаря особой, присущей ему проницательности.
Как уже говорилось, он пережил много неудач на первых прослушиваниях. Антрепренёры выслушивают, качают головой и вздыхают: «Вас известят письмом». Провалы можно было бы объяснять себе тем, что эти люди ни черта не смыслят, и утешаться, что всех больших актёров постигало такое же невезение. Но не полезнее ли задаться вопросом, а быть может они в чем-то и правы...
Вскоре Андре понял, что с песенками Фернанделя далеко не уедешь, хотя они и обеспечивают ему неизменный успех у публики. С такой программой он навсегда останется лишь его эпигоном, каких у знаменитого комика в ту пору были десятки, как впоследствии будут десятки или сотни эпигонов у Брассенса (*). Извлекая пользу из благосклонного отношения публики к Фернанделю и его персонажу солдатику, он навсегда останется эрзац-Фернанделем, ибо при всём таланте имитатора нельзя стать настоящим актёром, если не привносишь ничего своего, нового. Актёр может по праву считаться таковым, лишь будучи оригинальным. Следовательно, прежде всего необходимо выработать свой, индивидуальный стиль, стать непохожим на других.
И он начинает упорно добиваться этой непохожести. В те годы он не может рассчитывать, чтобы композиторы писали песни специально для него. Так что ему придётся делать это самому, чем он и занимается в сотрудничестве со своим давнишним приятелем Этьеном Лораном.
Но это далеко не простое дело: его песни должны отличаться от песенок Фернанделя не только тематически. И потом надо расстаться с персонажем—солдатиком, принадлежащим тому же Фернанделю. Но как писать песню, чтобы она вызывала смех? Он порвёт немало черновиков, пока не додумается, что песня, написанная литературным языком (подлежащее — сказуемое — дополнение), вряд ли может смешить. Так он постигает секреты своей профессии, в которой в первую очередь важна манера исполнения, правильный тон; важно знать, где уместно подмигнуть, спеть фальцетом, как заставить зрителя вслушиваться; но при этом важны и музыка и слова песни как таковые. Ему надо овладеть исполнительским мастерством не по готовым рецептам. И вот он пишет сто песен, которые ничего не стоят, пока сто первая не оказывается удачной, потому что эта была взращена на предыдущих провалах и их критическом разборе. Так он находит свой собственный стиль. Стиль, который он сумеет постепенно выработать и отточить. Он напал на свою золотую жилу, догадавшись использовать комизм, присущий человеку или фактам жизни, черпая из реальных истоков комизма, скажем, припоминая, что вызывало хохот, когда он мальчишкой пародировал в школе или дома какого-нибудь чудака, или сцену из деревенской жизни. «Достаточно, — говорит он теперь, — смотреть на людей, они — неиссякаемый источник комизма». Правда, смотреть надо зорким взглядом, умеющим схватить характерную чёрточку, которая в гиперболизированном виде да ещё интересно обыгранная вызовет взрыв смеха.
Хорошая пародия не должна утрачивать сходства с пародируемой ситуацией или объектом, более или менее знакомым всем, но должна подчёркивать характерное, индивидуальное, что и вызывает смех.
Исходя из этого, Бурвиль создаёт свой новый персонаж с глупейшей улыбкой, комизм которого подчёркивается обуженным костюмом. Но этот дуралей уже позволяет Бурвилю обобщать — он пародия на всех и каждого.
Однако первое время в его репертуаре насчитываются всего две песни, пригодные для этого персонажа. Одна из них — пародия на песенку школьных лет — «Детский лепет». Она была смешной уже в силу глупости своего содержания, что, наверное, он уловил ещё тогда, когда распевал её со своими однокашниками. Надо было лишь отработать остроты и сыграть на контрасте между этой старомодной песней и модным ритмом свинга, который он неумело пытается ей придать. Вторая — пародия на сентиментальную песенку, которая была весьма популярна в годы оккупации, — «Прошу тебя, вернись».
В самом деле, подлинное эстрадное творчество опирается не столько на музыку и тексты песен, сколько на типаж. Так позже фильмы с Бурвилем ценны персонажем, которого он воплощает. В ещё большей мере это относится к его ролям в комедиях и опереттах... А пока неотесанный тип, порядочный, но глупый, в обуженном костюме, из куцых рукавов которого вылезают неловкие руки, всех одаривал добродушными улыбками и взглядом голубых глаз, как бы призывающих к тому, чтобы все люди были милы и любезны...
«Я начну, — робко и скромно объявляет он, — с очень красивой песни «Прошу тебя, вернись».
Уже теперь обращает на себя внимание то, что модель, существующую в реальности, он всегда преобразует в одном и том же, лично ему присущем стиле. Это пародия, но не злобная, не изничтожающая главные человеческие достоинства пародируемого, в данном случае — бесталанного певца. Зритель смеётся, потому что этот безголосый певец совсем не такой, каким ему надлежало быть, — у него непомерная амбиция и он верит в манну небесную... Но с таким же успехом он мог бы вызывать и жалость. Он не изничтожен. Речь идёт просто о славном парне, немного обиженном природой, а поэтому он несёт всякую чушь. Над ним, конечно, не грех посмеяться, но его можно и понять.
«Смотрите на меня, — словно бы говорит он всем своим видом, — вот я весь перед вами, но не надо меня осуждать, хотя бы потому, что я готов любить вас всех». И он так верит в симпатии публики, что продолжает «петь» под Эдит Пиаф, несмотря на смех в зрительном зале...
Как-то в разговоре о писателях мой приятель сказал: «Одни из них любят своих героев, для других же они только объект для критиканства и излияния желчи». То же самое относится к актёрам: есть такие, которые любят воплощаемых ими персонажей, и такие, которые их изничтожают. Бурвиля с самого начала, даже когда он создавал типаж оболтуса, о котором сегодня можно спорить, характеризует доброжелательность, доверие к людям и в особенности к тем, из кого состоят массы рядовых людей.
Потом этот типаж эволюционирует. Так, в фильме режиссёра Алекса Жоффе «Большая касса» (1965) он будет требовательным влюблённым. Ещё позднее, в многочисленных фильмах, вплоть до «Разини» (режиссёр Жерар Ури, 1964) и «Большой прогулки» (режиссёр Ури, 1966), станет тем, кто всегда готов полюбить и поверить в любовь, при первой улыбке женщины увлечься и преисполниться чувством, при любом дружеском жесте растаять от нежности.
Мало вероятно, чтобы публика, которая обеспечила Бурвилю его первый успех, осознавала, в чём суть этого персонажа, и, думается, что лишь немногие подозревали, что уже тогда, в самом начале карьеры, Бурвиль далеко не исчерпал себя в своём дуралее. Немногие, в том числе, возможно, он сам. Тем не менее именно с ним он станет кумиром этой публики. Но к этому мы ещё вернёмся.
А пока что он зарекомендовал себя репертуаром, состоящим из двух песенок. И с этими двумя песенками он предстал перед Каррером, директором кабаре на Елисейских полях. На прослушивании Каррер покатывается со смеху и произносит магические слова: «Приходи вечером!» Это его первое выступление на эстраде. Тогда-то Андре Рембур и берёт псевдоним Бурвиль, так как уже есть другой Рембур — Люсьен. Год 1942-й.
Кабаре Каррера посещает снобистская публика, гораздо более тонкая, более взыскательная, нежели посетители «ночных кафе», где Бурвиль выступал прежде. Он сразу же добивается большого успеха. И начиная с этого момента его возвышение становится постоянным, подчас головокружительно быстрым. Перед ним открывают двери другие кабаре, где требования ещё выше. И всего месяц спустя после дебюта в «Альгамбре» он выступает в эстрадной программе «Ревю смеха» — ещё на втором плане, но критика отзывается о нём похвально и сравнивает его с Дранемом (**).
Он получает приличное вознаграждение: «Знаете, в те годы 350 франков у Каррера это совсем неплохо!» Тем не менее «кубышка» — коробка из-под сигарет — нередко бывает у него пустой, и жена часто заявляет ему: «Деньги уже кончаются!» Потому что он не стал больше ждать и, почувствовав почву под ногами, в 1943 году выписал в Париж невесту, женился. Совсем как вступает в брак крестьянин, когда он уверен, что сможет прокормить семью.
Уже на второй день после дебюта в этой программе швейцар «Альгамбры» вручает Бурвилю письмо (исключительный случай для актёра второго плана) от Винсента Скотто (***), назначающего встречу. И Скотто два часа не отпускает Андре от себя, потому что сразу распознал в нём одного из настоящих актёров, а не однодневок, одного из тех, кто, заявив о себе, держится долго; Скотто и говорит об этом. Бурвиль с волнением вспоминает, как ободрила его такая оценка. Впрочем, Скотто не ограничивается комплиментами. Он устраивает его в «Маленькое казино», а позднее даёт рекомендацию для вступления в Общество актёров.
Итак, Бурвиль выступает в «Альгамбре» и «Маленьком казино». Проблема заключается в том, что в его репертуаре всё ещё две песенки. Теперь ему надо срочно его расширять. Он начинает с сатиры на модные в ту пору южноамериканские песенки. Потом вводит в свою песенную программу монологи. В этот переходный период он продолжает служить на Монетном дворе, чтобы зарабатывать на жизнь, а вечерами мотается на велосипеде из одного кабаре в другое, к выступлениям же готовится по ночам. Конечно, первым признаком победы будет возможность оставить работу на Монетном дворе. Мечта каждого актёра — жить, хотя бы просто по-человечески, на заработки от своей актёрской профессии. Это ещё не состояние — он по-прежнему ютится в мансарде под крышей, но у него уже есть надежда на лучшее будущее.
Так пришёл успех. В течение двух лет он завоёвывает позиции, укрепляет их, самоутверждается. Затем, в 1944 году, перейдя в театр «Этуаль», добивается окончательного признания в мюзик-холле. Но только после окончания войны он найдёт подлинно свою, народную публику, которая не особенно жалует дорогие кабаре и мюзик-холлы. Это произойдёт прежде всего благодаря праздникам, устраиваемым в честь французских сил Сопротивления или военнопленных. Ему случалось участвовать в пяти-шести таких праздниках за вечер. И вот он добивается триумфа на одном из них — в кинотеатре 15-го округа. Благодаря этому успеху он получил приглашение выступить по радио (другая возможность контакта с широкой публикой) в передаче, которая называлась «Без лишнего шума».
По счастью, одну из этих радиопередач услышал Жан-Жак Виталь. Он болен, но, несмотря на температуру, приковавшую его к постели, заливается смехом. А на следующий день звонит Бурвилю и приглашает принять участие в еженедельной передаче «Всякая всячина». Вызывая к себе этого актёра, которого он хочет заполучить во что бы то ни стало (в ящике его письменного стола уже лежит контракт с соблазнительными условиями), Жан-Жак Виталь не знает одного: что Бурвиль тщетно обивал его пороги, добиваясь прослушивания!
На этот раз Бурвиль — «звезда» еженедельной передачи. Каждую неделю вся Франция ждёт его выступления, чтобы посмеяться (она так нуждается в разрядке!). К этому времени относятся его модные песенки, которые тогда напевали поголовно все — так они навязли в ушах, — «Она продавала почтовые открытки...» и «Что ты говоришь?».
Тем не менее он не сразу осознает свою популярность и даже не очень понимает, что, собственно, происходит. Он не изменился, а на него стали смотреть другими глазами. Ещё несколько месяцев назад добиваться права выступать (и нередко безуспешно) должен был он. Теперь его добиваются наперебой, за ним присылают машину, несут его чемоданчик, встречают улыбками и похвалами. Тот, кто, бывало, принимал его снисходительно, а затем бесцеремонно выпроваживал, теперь отвешивает ему поклоны... Рассказывая об этом сегодня, Бурвиль, похоже, так же удивлён, как и тогда: «Мир зрелищ — ужасный мир. Вдруг (ни с того ни с сего) все тебя возлюбили, хотя ты ничуть не изменился... Это и есть успех!» Теперь, когда он каждый вечер участвует в пяти-шести представлениях (ещё не понимая, что при таком спросе он уже «звезда»), организаторам приходится учитывать его расписание. Однажды он застаёт свою коллегу-актрису в слезах: её номер, совпадавший по времени с его выступлением, просто-напросто отменили, вместо того чтобы поставить на единственно приемлемое для неё время. В тот раз конфликт был улажен, ну, а если бы он этого случайно не узнал? «Да, — неоднократно говорил он, — успех это нечто чудовищное». Быть может, именно в эту пору и научился он не обольщаться, не доверять успеху.
И всё же мало-помалу ему приходится осознать, что он стал популярен. Он слышит, как люди говорят о нём в метро, так как в те годы, когда телевидения ещё не существовало, публика зачастую не знала своих любимых радиоактёров в лицо. Так однажды он услышал, как его сосед, заливаясь смехом, воскликнул: «До чего же он глуп, этот тип!»
Разумеется, Бурвиль ещё больше расширил свой репертуар, но продолжал сохранять типаж дуралея, славного парня-увальня, незлобивого болвана. Например, он выдаёт себя за боксёра (вовсе не обладая широкоплечей фигурой, какая у него сейчас, к тому же сценический костюм делает его с виду ещё более тщедушным). «Я очень гибкий, очень ловкий в боксе... Особенно выручает меня правая... В моей правой такая силища...». Теперь Бурвиль уже не только певец, он выступает чуть ли не во всех жанрах. Но за отсутствием материальных средств он по-прежнему объявляет свои номера сам: «А теперь я спою вам шуточную песенку...» Остроты и каламбуры его шуточной песенки толсты, как тротуарные плиты, но, довольный, уверенный в себе, он хохочет громче всех, и публика смеётся не столько над его каламбурами, сколько над его глупостью. А он, не обращая на это внимания, невозмутимо продолжает: «А теперь я приобщу вас к серьёзной музыке». И, достав трубу, извлекает из неё премерзкий звук: «Это шелестит ветер в листве». Другой звук, не менее противный: «А это гудок паровоза». И так далее. Или же: «Сегодня вечером я кое-что придумал: я сыграю вам с четырьмя бемолями». Задумавшись и как бы взвешивая, нельзя ли сделать лучше, он спрашивает себя: «А может, с пятью?»... И берет публику в свидетели: «Чего там скаредничать — с шестью!»
На мой взгляд, нет ничего менее поддающегося обсуждению, нежели комическая выдумка. О ней нельзя спорить, потому что её невозможно анализировать. Выдумка Мольера не интереснее выдумки Чаплина или Бурвиля. Смех достигается средствами, которые на поверку грубы — Бергсон прекрасно показывает это в своём исследовании «Смех». Вот почему эта шутка с бемолями, которыми хвастает музыкант, хотя они ничего не убавляют и не прибавляют к самому музыкальному номеру, может расцениваться и как грубая и как тонкая... В самом деле, средства большого значения не имеют. Важно (и в известной мере все же помогает судить о качестве комического приема), что именно за ним скрывается, что он раскрывает... Если бы Бурвиль ограничивался пародией на хвастуна, он был бы комиком, который смешон только пока его видишь, а потом сразу забывается. Но, поскольку он становится кумиром широкой публики, значит, он даёт этой публике нечто большее — обобщение. Его хвастун ещё и мечтатель, который, несмотря ни на что, не теряет надежды добиться своего, он вариант Дон-Кихота (и тоже смешон в своём бахвальстве и безрассуден в своих поступках), но его характеристика нуждается в уточнении и углублении. И она действительно уточнится и углубится по мере совершенствования актёром своего типажа. Тем не менее нужно признать, что в этом типаже с самого начала уже есть всё, чем он станет с годами, когда Бурвиль вырастет в большого актёра.
А пока он развлекатель французской публики номер один. И вот он уже добивается признания в кино — в фильме режиссёра Андре Бертомье «Не так глуп» (1946). И примерно в то же время с триумфом выступает в опереттах «Хорошая хозяйка» и «Магараджа». Достаточно просмотреть список его ролей, как в кино, так и в оперетте или театре-варьете, чтобы представить себе траекторию взлёта этого комического актёра. Так продолжалось до 1952 года...
Словом, стремительная карьера.
И тем не менее нужно снова говорить об упорстве, долготерпении. Ибо всё это происходило далеко не само собой. Сегодня он говорит, что ему просто повезло. Но я не верю ни в удачу, ни в случай, когда речь идёт о профессиях, связанных с искусством. Иногда эта удача играет свою роль в жизни посредственностей, которые сумели на время достичь высоты. Но если актёр добивается высокого положения и удерживается, значит, он заслужил это своим дарованием и другими данными. Возможно, для Бурвиля было удачей, что больной Жан-Жак Виталь услышал радиопередачу с его участием... Но либо он, либо кто-нибудь другой раньше или позже услышал бы его обязательно.
И меня больше интересует, как не по воле счастливого случая, а в силу своего таланта и других качеств Бурвиль стал тем актёром, каким мы знаем его теперь. Ибо в 1946 году, когда о нем говорит вся Франция, ему ещё очень далеко до полного признания даже у той публики, которая от него в восторге. И это признание ещё весьма проблематично.
(*) - Жорж Брассенс — современный французский певец и автор песен, исполняющий их под собственный аккомпанемент на гитаре.
(**) - Популярный актёр эстрады 30-х годов.
(***) - Итальянский композитор, автор популярных песенок для кино и эстрады.