Жан Марэ: О моей жизни (1994)

Глава 8. (страницы 117-119)

(Перевод Натэллы Тодрия)

страница 117

Во всяком случае я говорил, что, когда играешь в театре, имеешь три часа счастья в день, что бы с тобой ни случилось.

И вдруг моё преображённое радостью лицо поражает какая-то непонятная болезнь: пятна, потом мокрые корки. Каждый вечер я должен был их срывать, прежде чем, покрыв лицо специальной мазью, накладывал грим. Но через четверть часа они снова намокали. Я показывался множеству врачей, которые предполагали всё: от печени до какой-то невозможной венерической болезни. Однажды на лекции Жана я случайно оказался у зеркала и, увидев своё лицо, разрыдался. Жан увёз меня на машине, тщетно пытаясь успокоить. При мысли, что не смогу больше играть, я не переставал плакать. Предпочёл бы любую другую самую страшную болезнь, лишь бы её не было видно. Наконец один из специалистов находит, что у меня элементарная сыпь, какая бывает у детей. Он прописывает мне ртутную мазь, предупредив: есть один шанс из тысячи, что она мне противопоказана. Я мажу лицо и мне кажется, что умру, сойду с ума. Мазь жжёт лицо нестерпимо, но я так хочу выздороветь, что отказываюсь её снять. Бьюсь о стены моей комнаты, зажав платок в зубах. Жан, который страдает ещё больше, чем я, умоляет смыть мазь. В конце концов — в шесть утра — я сдаюсь. Стираю мазь и мою лицо. Оно сожжено. Раздражение вызывает что-то вроде насморка. Утром врач прописывает другую мазь. Через сорок восемь часов я здоров — вечером играю спектакль.

Вдруг в первом акте пошла из носа кровь. Я пытаюсь остановить её, зажав нос платком. Вскоре он становится мокрым. Тогда я беру второй — то же самое. Жермен Дермоз отдаёт мне свой платок, потом свой шарф. Затем мне протягивают платки зрители, сидящие в литерной ложе. Кровь всё течёт. И так весь первый акт.

страница 118

В антракте приходит театральный врач. Он делает мне укол и всовывает в нос марлю. Два последних акта играю, ощущая в горле вкус крови.

Утром я просыпаюсь с сильной болью в ушах: отит.

Врач разрешает вечером играть на мой страх и риск. От каждого звука у меня разрывается голова. На другой день уже не могло быть и речи о спектакле: 41 градус и бред.

Ив Форже, молодой актёр, игравший Сеграмона в «Рыцарях Круглого стола», никого не предупредив, выучил роль. Хотя его внешность креола не подходила для роли — его с радостью взяли. Он обесцветил свои чёрные вьющиеся волосы, и спектакль не сняли. Сборы, однако, падали.

Я гордился этим. Впрочем, я был очень болен и больше всего от того, что не мог играть.

Прибежала мать. Она вместе с Жаном дежурила у моей постели. Врач опасался менингита. Пенициллина в то время ещё не существовало. Когда Розали сидела возле меня, Жан ходил взад и вперёд по коридору. Он стонал так, как будто сам был болен. Розали, наконец, поняла и оценила нашу глубокую привязанность.

Доктор Обен оперировал меня. Я согласился на операцию без наркоза. Это ему очень понравилось. Но вот возник рецидив. Обен оперирует меня во второй раз. Жан сходит с ума, хочет позвать другого врача. Я отказался. Жан говорит об этом Обену. Другой врач оказывается шарлатаном, в чём Жан убеждается позднее, снимая «Красавицу и Зверя». Доктор Обен не говорит о нём ничего худого, но заявляет, что если позовут этого врача, он откажется заниматься мною.

страница 119

Даже эта болезнь, казалось, принадлежала моему празднику 1939 года. У меня было такое чувство, что я болею в первый раз, несмотря на все мои детские хвори.

Весь Париж навещал меня. Мне приносили подарки, цветы, редкие фрукты. Меня обнимали, передавали тысячу приветов.

Я попросил Жана составить список книг, которые нужно прочесть. Хотел воспользоваться болезнью, чтобы пополнить своё образование, оставляющее желать много лучшего. Он не только составил список, но и подарил эти книги, по одному произведению каждого автора. Но прочитав одну, мне естественно хотелось узнать и другие. Таким образом я читал шедевр за шедевром: «Адольф» Бенжамена Констана, «Африканские впечатления» Руссела, «Война и мир» Толстого, «Сага о Йесте Берлинге» Сельмы Лагерлёф, «Пан» Кнута Гамсуна, «Пелеас и Мелисанда» Метерлинка, «Красное и чёрное» Стендаля, «Манон» аббата Прево, «Рыцарь» Александра Дюма, «Блеск и нищета куртизанок» Бальзака, «Дьявол во плоти» Реймона Радиге, «Баллада Редингской тюрьмы» Оскара Уайльда, «Идиот» Достоевского, «Волшебная гора» Томаса Манна, «Негр с ❝Нарцисса❞» Джозефа Конрада, «Грозовой перевал» Эмилии Бронте, «Фантастические новеллы» Эдгара По, «Белый клык» Джека Лондона, «Принцесса Клевская» мадам де Лафайет.

Помню, когда читал Достоевского, температура у меня была 40 градусов. Я не мог оторваться, несмотря на увещевания Жана.

«Юноша в пижаме» — Денхем Фут — тоже навестил меня. Он был элегантен и по-прежнему бесцеремонен. Уходя, он наклонился поцеловать меня. Я был очень удивлён, что американец поцеловал меня на русский манер.

страница 116

Содержание

страница 120

ФРАНЦУЗСКОЕ КИНО ПРОШЛЫХ ЛЕТ