Жан Марэ: О моей жизни (1994)
Глава 9. (страницы 120-124)
(Перевод Натэллы Тодрия)| страница 120 |
Доктор Обен предписал мне двухмесячный отдых.
Я в отчаянии. Ещё два месяца нельзя играть! Для меня, на пороге карьеры, в пьесе, которую обожаю, — какая мука! Чтобы утешить меня, Жан Кокто решил поехать со мной. Он воспользуется этим, чтобы написать новую пьесу. Спрашивает, какую роль мне хотелось бы сыграть.
Я только что прочёл «Преступление и наказание». Страстно увлечённый Раскольниковым, я попросил написать похожего героя.
Жан покупает автомобиль у друзей, уезжающих в Индию: светло-коричневый «матфор», который он окрестил «Косулей». Мы нанимаем шофёра, так как я ещё не в состоянии вести машину. И вот мы на дороге в Аркашон.
Во время путешествия происходит нечто незабываемое: Жан вдруг спрашивает, есть ли у меня карандаш и бумага. У меня только записная книжка. Я даю её ему. Он пишет, пишет. В зеркало я вижу его лицо убийцы.
Я не смею повернуться. Молчу, убеждённый, что он сочиняет новую пьесу, будущую «Пишущую машинку». Я ошибался. Он пишет свою книгу, которую я считаю одной из самых прекрасных, — «Конец Потомака». Она вырывалась из него, подобно электрическим разрядам; он освобождался от неё, чтобы взяться за пьесу. Я убедился, что он нашёл точное слово, когда говорил, что у него не вдохновение, а выдыхание. Он закончил эту книгу в Эксидей, куда мы поехали после Пикей с Роже Ланном.
| страница 121 |
Мы остановились в Пикей в маленьком отеле, настоящей деревянной лачуге, где в своё время Кокто, Пьер Бенуа и Радиге довольно долго прожили вместе. Это здесь Жан запирал Реймона Радиге в комнате, разрешая выйти только после того, как тот заканчивал не менее десяти тщательно отделанных страниц. Так он заставлял его творить.
Пока Жан работал, я отдыхал и учился писать маслом. Мысленно я представлял себе картину, которую мне хотелось бы создать. Вскоре желание рисовать стало настолько сильным, что, купив всё необходимое, я расположился напротив засохших деревьев, казавшихся призраками. Как-то Жан просит показать, что я сделал. Я отказываюсь: это примитивная детская мазня, говорю я, почтовая открытка. Вечером он приходит ко мне. Каким-то чудом я рисую как раз то место, где они с Радиге отдыхали. Чувство, вызванное этим воспоминанием, огромная привязанность ко мне сделали более чем сомнительным его восхищением моей работой. Он говорит, что я пишу, как хотели бы писать все художники. Просит меня подарить ему эту картину. Только поэтому я заканчиваю её.
Возвратясь в Париж после короткого пребывания в Дордони, где Жан заканчивает «Конец Потомака», я вновь с радостью начинаю играть свою любимую роль. Капгра шумно рекламирует моё возвращение. В первый раз я вижу в газетах своё имя, напечатанное таким крупным шрифтом. Я так горд этим, что показываю газету Габриэлль Дорзиа, не подумав о том, что в рекламе названо только моё имя. Но Габриэлль любит меня и говорит ласково:
Примечания:
Бенуа Пьер (1886 — 1962) — писатель, член французский Академии.
| страница 122 |
— Жанно, мне понадобилось тридцать лет, чтобы получить такую рекламу.
Я пригласил на спектакль своего врача. Он заявляет:
— Если бы я знал, какая у вас роль, ни за что не разрешил бы играть.
Каждый вечер, лёжа в пыли, плачу перед выходом на сцену, рыдаю во втором акте, бьюсь в истерике в третьем — отсюда несомненно и возникло воспаление, причинившее мне столько бед.
Что касается моей медсестры, смотревшей спектакль в трагический вечер, то ей больше всего понравилась «сцена кровотечения»! Меня озадачила такая «непрофессиональная» наивность.
Реймон Мюллер, секретарь Жана, покинул его. Я предложил на его место Андре Ж., о котором часто рассказывал. Жан согласился, — я уверен, чтобы доставить мне удовольствие.
Наша квартира обладала особым шармом благодаря её убранству, одновременно простому и необычному, а также потому, что там бывали Жорж и Нора Орик, Жан Юго, Пикассо, Кристиан Берар, Марсель Киль, Жан Деборд, Ивонн де Бре, Дорзиа и другие замечательные друзья.
Я мало говорил, больше слушал, одушевлённый возникающими проектами. Я видел, как рождаются произведения искусства. Аппель Феноза лепил портрет Жана, потом мой. Я был зачарован уверенностью его дрожащей руки.
Работа была нашим главным развлечением. Вскоре я попросил Жана позировать мне и начал его портрет.
Примечания:
Орик Жорж (1899 — 1983) — французский композитор.
Юго Жан (1894 — 1981) — театральный художник и иллюстратор.
Феноза Аппель (1899 — 1988) — испанский скульптор, принадлежал к «парижской школе».
| страница 123 |
Через несколько дней я нашёл под моей дверью стихотворение
Сумрачное солнце*(* Перевод Е. Мосиной.)
Как белизна на белизну,
И как все розы на одну —
Как ни был бы похож портрет,
Все ж сходства полного в нём нет.
Портрет любви рисуешь ты,
Похожий на неё во всем:
Твои, как и мои, черты
Мы в новом лике узнаём.
За взрывом страсти гром гремит
(Двух гроз смыкается кольцо).
И солнцем сумрачным горит
Среди зарниц твоё лицо.
Я был безмерно счастлив и запер его в морском сундучке, служившем мне ночным столиком. Мои сокровища увеличивались.
Как-то пришёл Марсель Киль. Жан был занят, поэтому его принял я и рассказал, что Жан не спал всю ночь. Он объяснил мне, что это из-за кокаина.
— Как? Жан не нюхает кокаин.
— Ты заблуждаешься.
Марсель уходит, я спрашиваю Жана. Он отрицает. «Поклянись моей жизнью». Он клянётся. Я успокаиваюсь. Ночью притворяюсь, что сплю. Жан много раз ходит в ванную. Я не слышу, чтобы текла вода. Наконец поднимаюсь и говорю:
| страница 124 |
— Ты нюхаешь кокаин.
Он признается.
— Ты поклялся моей жизнью. Я умру.
Он обещает больше не делать этого и отдаёт мне пакетик, который я тут же спускаю в унитаз. Жан сдержал слово. Больше того, он решает пройти курс дезинтоксикации.
Я понимаю, что для этого мне надо дождаться благоприятного момента. Идея уже бродит в голове Жана. Доказательство — листок бумаги, свёрнутый в виде звезды, который я нахожу у себя под дверью:
Наркоман*(* Перевод Е. Мосиной.)
Твой пыл сильней, чем солнце жарких стран,
Но не мила спасительная тень.
Не опиум, а ты наркотик и дурман,
В котором я нуждаюсь каждый день.
Жан занимался публикацией «Конца Потомака». Писал предисловие, правил корректуру. Есть что-то загадочное в том, что «Потомак» был написан накануне войны, в 1913 году, а теперь, в 1939-м, в «Конце Потомака» он описывает разрушенные города.
Мы жили на площади Мадлен. Жан и раньше жил в этом квартале: улица Анжу, улица Виньон, улица Камбон.
Почти каждое утро я находил под дверью своей комнаты жёлтые или белые листки, сложенные таким образом, что, когда я раскрывал их, каждый раз получался новый рисунок.
Наблюдая, как Феноза работает над нашими бюстами, Жан не смог удержаться и начал лепить сам. Он задумал сделать фавна. Я не позировал ему, но этот фавн походил на меня, как и многие из его рисунков, сделанных до встречи со мной. Он посвятил мне это стихотворение:
Фавн*(* Перевод Е. Мосиной.)
Как всё произошло? Бродил я в Лувре днём,
Где в бронзовых телах таится страсть,
И в ярости хотел бы я украсть
Секреты их, чтобы раскрыть потом.
К себе домой придя, я, возбуждён и зол,
Пытаюсь ужас бездны побороть.
И, торопясь, леплю нос, ухо, рот —
Так этот путь к тебе меня привёл
Несчастье, дьявол, смерть! Недавно
Себя я мнил рабом, но мой пришёл черёд,
И бойтесь рожек созданного фавна.
| страница 119 | Содержание | страница 125 |