Жан Марэ: О моей жизни (1994)
Глава 24. (страницы 319-322)
(Перевод Натэллы Тодрия)| страница 319 |
11 октября 1963.
Звонит Дуду. Жан умер от отёка лёгкого. За полчаса до этого журналисты сообщили ему о смерти Эдит Пиаф. Он очень любил Эдит, но не это известие убило его.
Как только у него началось удушье, Дуду позвонил в госпиталь в Фонтенбло. Кислородная палатка не поспела вовремя.
Жизнь для меня остановилась. Не знаю, как я смог довести машину до Милли.
Жан лежит на кровати в своём мундире академика внизу в гостиной. С ним прекрасная шпага, сделанная по его собственному рисунку. Я вспоминаю, как Франсин Вейсвейллер помогала Жану одеваться в день его торжественного вступления в Академию. Мне казалось тогда, что одевают ребёнка для первого причастия. Было в этом что-то нелепое и трогательное, наивное и величественное.
Он лежит перед зеркалом большого шкафа. И я думаю о том, как он заставлял меня входить в зеркала в поисках Эвридики. Как хотел бы я, чтобы смерть взяла меня за руку и прошла бы со мной через зеркало, за которым блуждает душа Жана! Как много мыслей проносится в голове. Я смотрю на него и мне кажется: он, только что выкурив опиум, закрыл глаза и ждёт, когда музы посетят его. Я едва дышу, боясь спугнуть их.
Я умру, ты останешься жив. И тоскаГонит прочь забытьё.
Не услышу однажды я шёпот и вздох у виска
И стучащее сердце твоё.*
(* Перевод Е. Мосиной.)
Сколько раз, произнося эти строки, написанные до встречи со мной, я молил Бога не дать мне пережить этот ужас.
Журналисты, радио, телевидение — все здесь. Мне хотелось послать их к чёрту и вернуться к Жану. Они отнимают у меня драгоценные мгновения. Я презираю себя за то, что трусливо уступил им. Мне так необходимы одиночество и тишина. Я переоценил свои силы. Перед объективом я не смог совладать с собой. Дрожали губы, сжимало горло. Я больше не мог произнести ни слова. Старался побороть слабость. Пытался говорить. Я не заплачу. Но разрыдался и убежал, попросив прощения. Мне обещали вырезать эти кадры.
Примечания:
Пиаф Эдит (1915 — 1965 1963) — французская эстрадная певица и актриса. Жан Кокто специально для неё написал пьесу «Равнодушный красавец».
| страница 320 |
«Пари-Матч» попросил у меня последнюю страницу дневника Жана «Простое прошедшее время». Мы с Дуду ищем дневник. Находим его на письменном столе. Эта последняя страница принесла бы много боли одной из подруг Жана. Мы решаем выбрать другую, где он пишет о поэзии.
У Дуду, подавленного горем, красные глаза, помертвевшее лицо. Франсин и Кароль Вейсвейллеры страдают вместе с нами. Вечером я предлагаю остаться на ночь с Жаном, предупредив, что не буду бодрствовать, а засну. Диван стоит рядом с кроватью под фреской Кристиана Берара, изображающей Эдипа и Сфинкса. Вокруг меня вещи, которые мы с Жаном выбирали с такой любовью. Горят свечи.
Я молюсь. Молитва всё та же, ведь каждую ночь я просил Бога сделать тебя счастливым. Не подшутил ли снова надо мною Бог? Если смерть — это счастье, то не потому ли, что я просил дать его тебе, это счастье, он заставил тебя пройти через зеркало? Я наклоняюсь и целую Жана. Сажусь на диван совсем рядом с ним. Я не буду бодрствовать, засну. С закрытыми глазами ты, кажется, готовишься творить, сражаясь с неведомыми силами. В такие минуты я так боялся пошевелиться, помешать тебе, что погружался в сон. Просыпаясь, просил у тебя прощения. Ты успокаивал меня, говоря, что мой сон помогает тебе писать.
Меня смущает твоё одеяние академика. Мне хотелось, чтобы на тебе был твой белый купальный халат, покрытый пеплом, халат, который я так любил. Обнажённая шпага кажется неуместной рядом с тобой, хотя это — шпага мира. Но твои руки созданы не для неё. Они созданы для любви и дружбы. Они изваяны из нежности и великодушия, простоты и изящества. Руки добросовестного рабочего, гениального ремесленника.
| страница 321 |
Гибкие, ловкие, таинственные, непостижимые и чистые. Руки художника, скульптора, короля. Руки поэта и доброго гения. Они прикоснулись ко мне в 1937 году, и я заново родился. Родился в лучезарном мире, полном добра и любви.
И сейчас твоё лицо освещено добротой. Были люди, которым твои поступки казались непонятными и сбивали с толку, потому что были рождены твоим чистым сердцем, неспособным к ненависти. Ты говорил: «Меня удивляет, что они помнят зло, которое мне причинили и о котором я забыл». На рисунке, подаренном мне, ты написал: «Прости зло, которое я не сделал тебе».
Жан, я люблю тебя.
В моей комнате два твоих бронзовых в натуральную величину бюста. Первый сделал в самом начале нашей дружбы Аппель Феноза. Второй — накануне дня, когда ты ушёл, — Арно Брекер. Круг ещё раз замкнулся и так страшно... Может быть, это последний знак судьбы.
Жан, я люблю тебя.
Ты сказал в «Завещании Орфея»: «Сделайте вид, что вы плачете, друзья мои, потому что поэт только делает вид, что он мёртв».
Жан, я не плачу. Я засну. Я засну, глядя на тебя, и умру, потому что с этих пор буду лишь делать вид, что живу.
| страница 322 |
| страница 318 | Содержание | страница 323 |