Морис Шевалье. «Мой путь и мои песни» (1977)
Глава 1. Люка. (страницы 25-27)
(Перевод Галины Трофименко)| страница 25 |
Дирекция «Альказара» написала Дало, и я не смел явиться к нему за новым ангажементом, но мне повезло, и я получил работу в «Казино де Монмартр», а потом опять в «Консер дс л'Юнивер». Судьба снова смилостивилась, всё было хорошо, но...
Вскоре Поль познакомился с девушкой из Бельвиля, влюбился и сказал, что женится. Мама просила его подождать немного, дать мне подрасти. Но нет. «Любовь... Личная жизнь...» И мы остались одни, лицом к лицу с жестокой и трудной действительностью. Я стал главой семьи! А было мне четырнадцать с половиной лет!
Пустота после ухода Поля из дому была гнетущей и причиняла боль. Но скоро я почувствовал, что наша близость с мамой стала ещё больше. За столом я рассказывал ей о своих товарищах, пел новые песенки и спрашивал её мнение о них. Сознание, что её благополучие целиком зависит от меня, увеличивало во мне чувство ответственности и усиливало мою любовь к ней. В течение нескольких месяцев всё шло хорошо, у меня была работа, я приносил маме все деньги, а она выдавала мне на мелкие расходы.
Я нашёл квартирку из двух комнат на углу бульвара Мажента. Она была не хуже, не лучше прежней, но теперь мы жили в самом центре района, где обитал тогда и Мир Песни. Это было намного удобней и приятней.
После «Консер де л'Юнивер» мне посчастливилось получить свой первый ангажемент в «Пти Казино» на бульваре Монмартр. «Пти Казино» считалось для певцов трамплином на пути к успеху. Добиться расположения искушённых завсегдатаев партера здесь было нелегко. Это был своего рода экзамен, через который проходили все знаменитости. Готовясь в свои неполные пятнадцать лет выйти на сцену «Пти Казино», я страшно волновался.
Первая песенка была встречена холодно. Все мои усилия понравиться оставались тщетными. Думая, что поступаю правильно, я ещё больше, чем обычно, утрировал вульгарные движения в песенке, пользовавшейся неизменным успехом у публики на авеню Ваграм. Я хотел во что бы то ни стало вызвать смех. К моему отчаянию, я не увидел ни одной улыбки.
В третьей песенке я изображал рассыльного с картонкой, в которой лежали дамская рубашка, панталоны и корсет. В первом припеве я открывал картонку и надевал поверх своего костюма рубашку, во втором обматывался корсетом, в третьем под оглушительные взрывы смеха натягивал панталоны. Всё было проверено, осечки не было ни разу... до этого дня в «Пти Казино». Когда я пел третий куплет, считая, что уже победил холодность публики, вместо смеха из зала прозвучал голос: «Прекратите это безобразие! Мальчишку нужно отправить в школу!» Раздавались и другие возгласы в том же духе.
| страница 26 |
Я стоял посреди сцены оглушённый, не веря происходящему. Больше часа я проплакал в своей уборной. Моё отчаяние было безграничным. Мне казалось, что теперь со мной каждый раз будет происходить нечто подобное. Я побежал в мастерскую к Полю и, рыдая, рассказал ему обо всём. Меня била нервная дрожь. Я не хотел больше выходить на сцену. Поль утешил меня как мог и сказал, чтобы я попробовал ещё раз, и, если всё повторится, тогда мы решим, что делать дальше.
Я был так напуган и исполнял теперь свои песни так робко, что мог бы их петь в любом благотворительном обществе, меня бы не выгнали. Аплодисментов не было, но меня хоть терпели. Так продолжалось всю неделю. Я потерял веру в себя. Я понимал, что, в сущности, то, что случилось справедливо: все эти пошлые шутки, преподносившиеся со сцены развязным юнцом, должны были шокировать людей с более строгим вкусом. Но тогда почему же не предупредил меня об этом? Неужели всё в жизни я должен буду познавать такой жестокой ценой? Мне было тяжело, стыдно, казалось, что всё предместье Сен-Мартен знает о моём позоре.
Началось лето, и с ангажементами стало труднее. Иногда я сидел без работы по нескольку недель. У нас не было сбережений. Откуда они могли взяться? Пришлось перейти на одну картошку, вместо чая пить настой из трав. За всё лето я не смог починить себе башмаки и ходил, затыкая дыры сложенной в несколько раз газетой. Чего я только ни делал, чтобы добыть ангажемент, но неудачи преследовали меня. Иногда целую неделю мы жили на десять франков, которые мне удавалось заработать в воскресенье в каком-нибудь трактирчике на берегу Сены. Я совсем упал духом. Я упрекал себя за то, что не мог обеспечить приличного существования Люке. Ведь я ушёл из мастерской, не стал учиться никакому ремеслу. Будущее казалось мне мрачным с тех пор, как песни отказывались кормить нас. Пришлось согласиться петь по воскресеньям в кафе за три франка, а потом обходить публику, собирая кто сколько пожертвует.
Никогда не испытывал я такого стыда! Дрожащими руками
| страница 27 |
протягивал я зрителям блюдце, в которое они должны были опустить деньги. Сборы были ничтожными. Я стал всерьёз думать о том, чтобы снова поступить в ученье.
Как-то мне на глаза попалось объявление: «Тому, кто умеет красиво надписывать адреса на конвертах, предлагается три франка в день». С предложениями просили обращаться в письменном виде, чтобы можно было судить о почерке. Поупражнявшись, я предложил свои услуги. Это была моя последняя надежда. Каждый день мы с волнением ждали прихода почтальона. Прошло два, три, пять, десять дней — ничего. Бедность уже оборачивалась нищетой. Мы впали в отчаяние.
И вдруг однажды утром на моё имя пришло письмо со штампом «Паризиана». Не помня себя, я вскрыл его: меня просили зайти в Дирекцию в два часа на следующий день.
Директор «Паризианы» — известного мюзик-холла на Больших бульварах — набирал труппу для осеннего ревю. Просматривая программы прошлых сезонов, он нашёл там моё имя. Из его кабинета я вышел с ангажементом в руках. Я должен был выступать в сатирическом обозрении — петь, исполнять мелкие роли. Решив использовать представившийся мне шанс полностью, я запросил десять франков в день, хотя был бы счастлив, если бы предложили половину. Мне дали девять, и контракт был подписан.
Обычно программа ревю в мюзик-холле первого класса идёт не менее шести месяцев. Значит, я мог рассчитывать на свои девять франков в день в течение всего этого времени. О, какой это был счастливый вечер! Какой восхитительной нам казалась картошка и как кружилась голова от настоя из вишнёвых хвостиков. Мы строили всевозможные планы. Но в первую очередь было решено каждый день откладывать половину моего заработка. Мы хотели навсегда покончить с той ужасающей нуждой, которую узнали в эти дни; мы поняли, что всегда должны быть готовы к чёрным дням и болезням.
Жизнь заставила нас познакомиться со словом «сбережения», неизвестным нам дотоле. Итак, на хозяйство я буду давать двадцать один франк в неделю, этого достаточно; мне на карманные расходы хватит полутора франков в день, а четыре с половиной франка мы ежедневно будем вносить в сберегательную кассу. Я снова поверил в свою судьбу, в сердце ожила надежда. А впереди было шесть месяцев обеспеченной жизни. Если бы в этот момент мне предложили пожизненный контракт на десять франков в день, я подписал бы его с благодарностью!
Какой счастливой жизнью жил Париж в августе 1904 года! Желая окунуться в атмосферу общего веселья, мы с товарищами каждый вечер бродили по Большим бульварам до церкви Мадлен, оттуда поворачивали к Елисейским полям и останавливались у кафе-концерта «Амбасадер», укрытого в тени деревьев.
| страница 24 | Содержание | страница 28 |