Морис Шевалье. «Мой путь и мои песни» (1977)
Глава 1. Люка. (страницы 47-49)
(Перевод Галины Трофименко)| страница 47 |
— Я понимаю, — сказал я, — что как комик слишком ординарен, чтобы нравиться публике «Фоли-Бержер», поэтому прошу отпустить меня. Буду заниматься своим делом в кафе-концерте. Здесь я не могу оправдать надежд, которые вы на меня возлагали...
Флер слушал меня с улыбкой. Его умный грустный взгляд следил за мной. Когда, глотая слезы, я кончил, он потрепал меня по щеке.
— Вы ещё не сформировались, юный Шевалье, — сказал он. — Но если будете следовать моим советам, гвоздём программы в «Большом зимнем ревю» окажетесь вы. А пока держитесь на сцене скромнее, не нажимайте, не бейте на эффект.
Никто не осмеливался в те времена спорить с Флером, ни Дюмьен — владелец «Фоли-Бержер», ни Баннель — его директор. Спектакли, которые он ставил, шли целый сезон и приносили состояние. Самые известные артисты мечтали о том, чтобы выступить в его программе! В нашем ревю должен был принимать участие целый батальон хорошеньких женщин и всего четверо мужчин. Одним из этих четверых был... Шевалье.
Новое ревю «Фоли-Бержер» оказалось тем, чего ждал от него Париж. Оно было ослепительно роскошно; актёрам и актрисам воздали должное, а я, неизмеримо менее талантливый, чем другие актёры, вышел из положения благодаря упругости своих ног.
Единственный в труппе я умел танцевать, и в этом было моё преимущество. Я танцевал с ведущими актрисами, был молод, полон сил, у меня был шик. Номера, подобные моему — совсем новые тогда — пользовались большим успехом, чем самые остроумные куплеты, исполнявшиеся другими актёрами, ибо ритм обладает таинственной властью над людьми. Он вызывает энтузиазм публики больше, чем любые остроты.
Тексты Флера, хотя и не блистательные, были намного лучше текстов моих прежних песен, и разборчивая публика понемногу стала принимать меня. Я остерегался быть вульгарным. Часто, стоя в кулисах, я наблюдал за Клодиусом и Мортеном и учился у них держаться в комическом амплуа непринуждённо и изящно. Я старался не допускать ни малейшей тяжести, не проявлять излишней настойчивости, добиваясь смеха во что бы то ни стало. Я учился тому, что так редко на сцене: мастерству.
Англичанин Джексон, работавший в нашей труппе, давал мне каждое утро уроки уан-степа, и я совсем помешался на этих сложных движениях. Доходило до того, что, сам того не замечая, я выстукивал чечётку на улице, в магазинах, в кафе.
Словом, моё новое положение участника большого ревю в «Фоли-Бержер» мне страшно нравилось. Оно правилось мне ещё и потому, что теперь я мог жить дома с мамой, вместо того чтобы
| страница 48 |
всё время колесить по разным городам. Корнюше, тогдашний директор «Амбасадера» и летнего «Альказара», пригласил меня на три предстоящих летних сезона, которые должны были чередоваться с тремя зимними в «Фоли-Бержер». Моя карьера казалась обеспеченной. Правда, ревю давало мне гораздо меньше удовлетворения, чем выступления в концертных программах. Но зато жизнь была намного приятнее! В провинцию я выезжал теперь только на два месяца в году, остальное время был занят в «Фоли» или в «Амбасадере», выступая перед так называемой «большой публикой».
Как-то по время одного из турне на сцене «Казино де Лион» я увидел Колетт Вилли. Вместе с талантливым мимом Жоржем Вагом и его жопой Кристиной Керф она участвовала в пантомиме. В 1908 году Колетт была великолепна. Невысокая, пухленькая, она привлекала взоры, пользуясь вниманием ещё и потому, что только что развелась со своим мужем, писателем Вилли. Об этом и о её появлении на сцене в Париже в ту пору много говорили.
Разумеется, я влюбился в неё с первого взгляда. Каждый вечер, стоя в кулисах, я пожирал глазами Колетт. В мечтах я позволял себе многое, по признаться ей в любви не смел. Зато с Жоржем Вагом, её партнёром, я без конца говорил о ней. Он сказал мне, чтобы я оставил надежды: во-первых, Колетт разочаровалась в жизни, во-вторых, она необыкновенно талантливая писательница и когда-нибудь непременно прославится. Но для меня её красота была важнее славы, которую она как писательница могла заслужить в будущем.
Колетт несколько раз видела меня на сцене, я, казалось нравился ей, по я по-прежнему робел и не осмеливался приблизиться к ней.
Мой ангажемент кончился, и я так ни в чём и не признался ей. Лишь много лет спустя я узнал, что во время этого турне (оно кстати, было единственным, больше Колетт не выступала на сцене) она написала одну из своих лучших книг - «Скиталица». Узнав себя в одном из героев этой книги, я был ошеломлён.
| страница 49 |
Позднее мы стали друзьями. Она была уже знаменитой Колетт, и я наконец признался, что когда-то в Лионе сходил по ней с ума.
— Правда, дорогой Морис? Ну почему же вы мне ничего не сказали? Теперь я старая и толстая. Слишком поздно.
Я очень горжусь этой дружбой и предоставляю другим, у кого для этого больше данных, говорить о литературных заслугах Колетт. Я же ограничусь тем, что скажу: она была обворожительной женщиной и чудесным человеком.
В Париже на улице д'Антэн в маленьком роскошном кафе в то время каждый вечер собирались «сливки» международного светского общества. Подавалось там только шампанское и другие дорогие вина, а сумма, проставленная в счёте, говорила о многом.
В конце программы, в которой пели только женщины, около двух часов ночи выступал сам хозяин, Фишер. Среди певиц, тщательно отобранных из тех, кто мог отвечать вкусам избранной клиентуры, были Габи Монбрёз, Дамиа и совсем ещё юная тогда Люсьенна Буайе, сделавшая потом такую блестящую карьеру. Но королевой этого кабаре, как, впрочем, и всех ночных ресторанов, в это время была, бесспорно, Фреель — великая представительница Мира Песни. Её необыкновенная красота, юность, горячий, низкий, чуть хрипловатый голос, врождённый талант — всё было настоящее, без примеси искусственности. Прелестный овал лица, изящная фигура, что-то едва уловимое в манерах делали её похожей на англичанку, но в глазах сверкало предместье Парижа. К сожалению, она была несколько неуравновешенна, с ней вечно случались какие-то истории, и она теряла голову. Фреель скоро растратила себя, и французская песня много потеряла с её уходом.
Наша профессия на первый взгляд — само веселье и лёгкость. Но она суровый диктатор, требующий постоянной, строгой дисциплины. Нужно уметь от многого отказываться и делать это не по принуждению, а охотно, иначе профессия жестоко мстит тому, кому на время подарила успех. Фреель пример того, как актриса не сумела справиться со своей славой.
Но вернёмся к Фишеру. Как я уже говорил, программа каждую ночь заканчивалась его выступлением. Это был зрелый мужчина, лет сорока пяти, автор песен, которые выдержали испытание временем. У Фишера была «своя» публика, и он обладал удивительным талантом каждый вечер снова и снова вызывать восторг пресыщенных, иногда шумных посетителей. У него была приятная внешность, не отвечавшая, однако, требованиям несколько слащавой мужской красоты, которая нравилась в ту пору.
| страница 46 | Содержание | страница 50 |