Морис Шевалье. «Мой путь и мои песни» (1977)
Глава 1. Люка. (страницы 68-70)
(Перевод Галины Трофименко)| страница 68 |
Такие предложение — и от кого?! От Корнюше! Это наполняло меня гордостью. И я не мог его принять! Антуан приглашает меня играть с Режиной Флори в «Одеоне». Невозможно. Режи Жиньу предлагает роль в его новой пьесе «Простак» в «Театр Мишель». Не могу, иду в армию. Все эти предложения сыплются на меня именно в тот момент, когда я должен выйти из игры.
И вот моё последнее выступление в «Сигаль», потом прощание с Мист, позднее с мамой, а наутро я уже на Восточном вокзале, в поезде, который должен меня доставить в Бельфор, в 35-й пехотный полк не позднее полудня.
Приезжаю. Мне дают понять, что я не очень спешил надеть военную форму. Я думаю! Являюсь к капитану, сначала он расспрашивает меня о моей профессии, а потом выливает на голову холодный душ, говоря, что жизнь солдата в Бельфоре очень трудна и требует суровой дисциплины. Иду получать форму. Потом к парикмахеру: под машинку. Ну и морда! В пять часов первый выход в город в военной форме. Должен приветствовать всех, кто имеет хоть какой-нибудь чин. Даже капралов.
На главной улице военные так и снуют, и, если ты простои солдат, знай отдавай честь. Бельфор — гарнизонный город. Чувствую себя, как заблудившийся муравей, и вдруг натыкаюсь на «Большую таверну», самую модную пивную в городе. В зале, отведённом специально для солдат, на маленькой сцене выступает певичка. Высокий, стройный солдат аккомпанирует ей с неожиданным блеском.
Когда номер кончается, он подходит ко мне, называет по имени и приглашает за свой столик. Его зовут Морис Ивэн, он много раз слышал меня в Париже, когда был пианистом в одном из ночных ресторанов. Он окончил Парижскую консерваторию по классу фортепиано и получил первую премию. Музыка песенки, которая только что исполнялась, принадлежала ему.
Фея, спустившаяся с небес, чтобы разогнать мою тоску, не была бы встречена мной более радостно. Наконец-то я встретил человека, для которого что-то значу. К тому же он талантлив и ищет моей дружбы. Мы проболтали до того часа, когда каждому из нас нужно было возвращаться в свою казарму, и условились встретиться назавтра.
Мёртвым сном проспал я до побудки, до шести часов утра. «А ну-ка, новобранец, пошевеливайся!» Это капрал вводил меня в надлежащий ритм. Но я уже приспосабливался к новым условиям и был готов в один момент. Не отстал от других. Построиться во дворе? Пожалуйста, я готов!
Все эти молодые ребята — уже опытные солдаты, не то что я. Кроме того, они на четыре года моложе, рядом с ними я чувствую себя стариком. С моими четырьмя отсрочками, двадцатью пятью годами от роду и двенадцатью годами беспокойной актёрской жизни за плечами я кажусь себе патриархом среди детворы.
| страница 69 |
Меня подзывает унтер-офицер.
— Значит, вы артист? Сколько же вы зарабатываете?
Вообразив, будто ему приятно, что я попал в его роту, отвечаю с ложной скромностью.
— Четыре тысячи франков в месяц, господин унтер-офицер!
Он остолбенел. Артист — и зарабатывает такие деньги, а он унтер-офицер...
— Прекрасно, солдат Шевалье. Раз вы целыми днями поёте, пойдите-ка для разнообразия чистить нужник.
Ничего. Переживём.
В пять часов встречаюсь с Морисом Ивэном. Пьём пиво, беседуем. Он хотел бы, когда это станет для него возможным, писать музыку для Оперы и Комической оперы. Я его отговариваю. Сначала нужно добиться независимости. Он должен писать песни. Почему бы ему не взять за образец мелодии Кристине и не аранжировать их на американский манер? Это было бы ново. Я выпишу для него наиболее популярные англо-американские песенки, он познакомится с ними, освоит их непривычную для нас гармонию. Написав много песен и добившись успеха, он сможет писать всё, что захочет. Ивэн принимает мой совет с благодарностью. Я сейчас же пишу Мист, прошу её прислать ноты. Потом мы идём в город нанять комнату и инструмент. Теперь мы каждый день сможем заниматься в течение полутора часов. Будем работать. Искать.
Моё тело несёт службу солдата, сердце находится в Париже, а сознание устремляется к мечтам о будущем под звуки уанстепов, фокстротов и регтаймов, которые раздаются в скромной комнатке в Бельфоре.
Марши, упражнения, маневры, служба в суровых климатических условиях этого района приносят здоровую усталость и благотворно действуют на организм. С Морисом Ивэном мы встречаемся каждый день, нас видят только вместе. Если устраивается концерт с благотворительной целью и солдат Шевалье должен петь — Ивэн всегда за роялем.
Со времени моих выступлений в «Сигаль» у меня была навязчивая идея — выступить со своей обычной комической программой, но во фраке и в цилиндре. Точно те же песенки и тот же жанр, только вместо нелепого костюма — фрак. Фрак от Кумберленда, не угодно ли? — сшитый в Париже во времена наших выходов «в свет» с Мист. Мы с Морисом решаем, что при первом же удобном случае на сцене «Большой таверны» я попробую этот опасный эксперимент.
| страница 70 |
Мы даже уговорились, что если эта попытка обернётся успехом, то Морис под любым предлогом после первой песни привстанет из-за рояля. Если же это будет ниже того, что я делал раньше, он останется сидеть.
И вот случай представился. Не могу передать, как велико было моё волнение. Для исполнителя концертной программы изменить костюм — целое событие, а ведь здесь речь шла о полном изменении сценического образа. Но не успел я закончить и первой песни, как Морис, продолжая аккомпанировать, привстал за роялем. Я спел весь свой репертуар, который приобретал новое, более высокое качество оттого, что внешняя элегантность контрастировала с клоунадой. Теперь я знал, что на пути, по которому я пойду, не будет никаких Буко, Дорвилей, Милтонов, ни даже Дранемов. Я становился молодым премьером, исполняющим песни с комической основой. А это всегда было и осталось редчайшим явлением в театральном мире. Есть комики. Есть молодые премьеры. Но молодой премьер, который был бы комиком, это редкая птица. Теперь я знал, что ничего не растеряю за два года армии. Я понимал, что в этом гарнизонном городе сделал шаг вперёд и что, когда, отслужив свои два года, вернусь в мюзик-холл, я принесу туда нечто такое, чего ещё не было.
Но если ты парижанин и служишь в Бельфоре в солдатах, то частенько впадаешь в меланхолию. В ожидании короткого отпуска, недели тянулись медленно, но вот он наступал. Я мчался в Париж, мне казалось, что это сон и... он быстро проходил, а снова оказывался в Бельфоре.
Однажды утром я узнал, что меня переводят в другой корпус, и в тот же день уехал в Мелен, в 31-й пехотный полк.
Был апрель 1914 года, и Мелен, зелёный и цветущий, на улицах которого крупные синие буквы на белом фоне кричали: «Париж — 40 км», показался мне раем. Каждую субботу я на сутки уезжал в столицу. После холодного и снежного Бельфора душистый, весёлый Мелен возвращал радость жизни. Даже военная служба здесь проходила менее сурово.
Я никогда не занимался политикой. Она не касалась мира, в котором я жил. Война? Не может быть! Меня это не интересовало, а раз это не интересовало меня, это не должно интересовать никого! И как будто в доказательство моей правоты слухи о войне затихли. Начались большие маневры, которые всегда приносят большую усталость, а во время отдыха там, где смеются мужчины, всегда слышатся смех и голоса детей.
Но вот снова поползли слухи о войне, и на этот раз более упорные. На субботу и воскресенье мне всё-таки удаётся попасть в Париж. И вдруг, мой бог! Всеобщая мобилизация! Повсюду на стенах призывы. Люди смеются, плачут, ноют. Взрыв патриотизма.
| страница 67 | Содержание | страница 71 |