«Жерар Депардьё. Такие дела...» (2015)
(Автобиография)Глава 34. Путин.
(Перевод Нины Хотинской, 2014)Сегодня я многим мешаю жить, сам не понимаю чем, но это показывает, насколько я не похож на всех тех людей, что судят меня на страницах газет. Я люблю Россию, я друг Путина, я чувствую себя гражданином мира, по крайней мере как француз, и мне не кажется, что я причиняю вред кому бы то ни было, считая себя вольным жить, где хочу, и любить, кого хочу. Как и разбивая себе физиономию в одиночку на мотоцикле, потому что ехал пьяным, — это моя история, вред я причинил только самому себе. Так дайте же мне жить по-своему и связываться, с кем мне хочется, как в те времена в Шатору, когда я был никому не интересен.
Если мы встретились с Путиным, если с первого взгляда «признали» друг друга, то это потому, что мы оба могли кончить на дне. Я думаю, ему сразу понравилось во мне именно это, моя хулиганская натура — что я могу помочиться в самолёте, боднуть в живот папарацци, что меня подбирают мертвецки пьяным на улице. И я, разговорившись с ним, понял, что он тоже вышел из низов и что за него, как и за меня, никто не дал бы ломаного гроша в пятнадцать лет.
В первый раз мы встретились в Санкт-Петербурге весной 2008-го, на открытии коллекции Ростроповича в Константиновском дворце. Частная коллекция русского искусства, собранная Ростроповичем и его женой Галиной Вишневской, была куплена Алишером Усмановым, бизнесменом, который тут же подарил её России. Путин открывал выставку, а я был в числе приглашённых. Я сразу увидел, что он ничего не понимает в живописи и вообще в искусстве, и это меня тронуло. Я догадался, что передо мной человек, сделавший себя сам, и мы разговорились. Что он любит, так это историю. Он расспрашивал меня о Французской революции, о Дантоне, о Наполеоновских войнах, и мы пообещали друг другу, что ещё встретимся.
Я начал ему писать. Это очень просто: я говорю, есть человек, который печатает за мной по-французски, потом переводит на русский, и это идёт в администрацию Путина. Я пишу ему обо всём понемногу, как старому корешу, ему это нравится, и он мне отвечает. Он был тронут тем, что я читал в Зальцбурге «Ивана Грозного» под музыку Прокофьева в 2010-м, и после этого, когда я снова был в Москве, рассказал мне о своих родителях, о том, каким чудом выжила его мать в блокаду Ленинграда, благодаря чему смог появиться на свет он, Владимир, в 1952-м. Мы оба чудесно спасённые, он — от бомб вермахта, я — от вязальных спиц моей матери.
Его отец в войну работал в госпитале. Однажды вечером, когда он пришёл домой, оказалось, что в дом, где они жили, попала бомба и санитары вытаскивали тела из-под руин. Он присоединился к ним, отчаянно искал свою жену и наконец нашёл её. Он вытащил её из-под обломков, она ещё дышала. «Я отнесу её в госпиталь», — сказал он санитару. «Бесполезно, — ответил тот, — она умрёт по дороге». Но он всё же донёс её до госпиталя, и врачи спасли ей жизнь.
Путин вырос в Ленинграде, в бедной рабочей среде. Человеком, заставившим его свернуть с преступного пути, был Анатолий Собчак, будущий мэр города (избранный в 1991-м, в том году, когда Ленинград вновь стал Санкт-Петербургом). Собчак был тогда преподавателем права, и Путин рассказал мне, как, пообщавшись с ним, он сделал выбор в пользу порядка и дисциплины: так многие хулиганы становятся полицейскими и, как правило, проявляют себя на этой стезе блестяще. Этим путём он и пошёл, поскольку поступил на службу в КГБ.
Я читал о себе, что я друг диктатора. Путин — диктатор. Я ничего не понимаю в политике и, наверно, говорю немало чепухи, но для меня диктатор — это Ким Чен Ын, а никак не Путин. Видал Pussy Riot, когда они вышли из тюрьмы? Как с парада мод, ей-богу, в макияже, с круглыми щёчками, с накрашенными губками. Чёрт побери, дайте мне адрес этой тюрьмы, я ищу место, где бы поправить здоровье!
| Говорить с умершими | Содержание | Франция |