«Фернандель»
Из архива Мирона Черненко, 1965. Статья опубликована на официальном сайте Мирона Марковича Черненко: http://chernenko.org/014.shtml.
Дон-Жуану не везло. Мало того, что приходилось бежать из-за какой-то мимоходом соблазнённой матроны, но и здесь, в тихом Толедо, невинная записочка донны Инее едва не заставила его потерять голову — на этот раз в самом прямом смысле. И худо бы пришлось Дон-Жуану, если бы верный Сганарель не переоделся в хозяйскую одежду и не принялся спасать любимого кабальеро...
То не весь сюжет фильма «Новые похождения Дон-Жуана», прошедшего недавно по нашим экранам. Есть в картине запутанные и не всегда понятные самим авторам политические интриги, есть мавританские замки и пылкие страсти, есть переодевания и дуэли — словом, всё, что должно заставить зрителя валом валить в кинотеатры и визжать от восторга. Нет лишь пустяка — той самой истории Дон-Жуана, о которой писали и Пушкин, и Мольер, и Байрон. Впрочем, в фильме нет и Дон-Жуана. То есть физически он присутствует: обвораживает, сверкает ослепительной улыбкой. Но всё это в тех редчайших случаях, когда он остаётся на экране без верного своего слуги. Стоит появиться Сганарелю с его слоновьей грацией, неуклюжими руками, крохотными глазками, и Дон-Жуан исчезает. Ему уже нечего здесь делать, ибо фильм не о нём — фильм о Сганареле, которого играет Фернандель...
То пятая встреча с Фернанделем на наших экранах. Сначала был «Казимир», потом «Закон есть закон», затем «Мадмуазель Нитуш», а совсем недавно — «Дьявол и десять заповедей». Всего пять фильмов из ста тридцати пяти, сделанных актёром за тридцать пять лет работы в кино. то арифметика. Она мало что определяет в искусстве, не от количества ролей зависит слава актёра. Но популярность Фернанделя не проходит с годами. Начиная с первых своих ролей на заре звукового кино, он не перестаёт веселить зрителя. Явление достаточно редкое, особенно у комиков: с годами меняется сама природа комического, и не всякому актёру удаётся пережить свою маску, отойти от привычных жестов, трюков, интонаций.
Между тем Фернандель тридцатых годов до удивления похож на Фернанделя нынешнего: он так же размахивает руками, скалит зубы, щурит глаза, ужасается, хохочет, кокетничает со зрителем, пускается в авантюры, выходит сухим из воды и всегда возвращается к исходной точке — неизменному и чуть печальному в своей неизбежности хэппи-энду. Меняются сюжеты и костюмы, режиссёры и ситуации — Фернандель не меняется.
Справедливости ради следует сказать, что из сотни с лишним актёрских работ Фернана-Жозефа-Дезире Контандена, прославившегося под именем Фернанделя, наберётся не более десятка значительных картин. Но как бы ни назывался его герой, чем бы ни занимался (а Фернандель перепробовал на экране, пожалуй, все существующие и существовавшие когда-либо профессии), широкая улыбка и грустные глаза актёра, мгновенная реакция и неуклюжие жесты, наивность и доброта постоянно и безошибочно контрастируют с абсурдом окружающей действительности.
...Вот Сганарель увлекается новой ролью. Он Дон-Жуан, и бесчисленные придворные дамы наперебой назначают ему свидания. Пусть он ничем не напоминает легендарного любовника — фрейлинам достаточно его славы... И Фернандель входит в роль. Не то чтобы он забыл о бедах хозяина — он вспомнит о них, когда придёт время. Просто сейчас он совсем по-детски упивается своим необычным положением. И неожиданное разоблачение низвергает его, как пишут в романах, в «самую бездну отчаяния».
Фернандель никогда не бывает окончательно взрослым, рассудительным, логичным. Он всегда оценивает происходящее по-детски: мгновенно и прямолинейно. Он знает лишь два цвета жизни: чёрный и белый. Но жизнь оказывается сложнее, и Фернандель теряется, не в силах разобраться в сложностях. Он даже не убеждён в том, что они существуют. И постоянно пытается навязать событиям свою простодушную логику. Но жизнь не приемлет этой логики. Люди, предметы, даже явления природы, собственная слабость постоянно обращаются против Фернанделя, и если он побеждает (а герой комедии побеждает всегда, на то она и комедия), то лишь благодаря тому, что как раз эта неприспособленность и простодушие кажутся его хитроумным врагам угрожающим и непобедимым оружием. И Фернандель подчёркивает своё нежелание приспособиться, ибо это — его единственное спасение в мире, где отсутствует логика.
В самом деле, что может быть нелепее истории, случившейся с Фердинандом Пасторелли, французским таможенником с итальянской фамилией, родившимся на той самой невидимой и абстрактной линии, которая называется государственной границей и проходит как раз посередине кухонного стола в кабачке дядюшки Донадье? Пусть граница условна и французы и итальянцы запросто перешагивают через неё, но достаточно мельчайшего повода, чтобы из-за этой нелепицы вся налаженная жизнь пошла вверх тормашками. Конечно, «закон есть закон», но Фердинанд просто не в состоянии понять: неужели нужно доказывать, что я — это я? И он пытается навязать абсурдной логике бюрократизма обычную человеческую логику: «Раз я чувствую себя французом, значит, я француз, а не итальянец».
Фердинанд Пасторелли всё-таки побеждает, возвращается к привычной жизни, но это ничего не меняет, ибо вокруг всё остаётся по-старому и всё может повториться сначала. Есть в этом счастливом конце негромкая печальная нотка, словно Фернанделю не так уж хочется быть столь неизменным и неуязвимым, словно он увидел в себе самом, за постоянной и незамутнённой весёлостью какие-то серьёзные, повзрослевшие черты, то очень грустно — задумавшийся Фернандель. И актёр избегает таких ролей. Мы видели только одну из них — «Боженьку» в «Дьяволе и десяти заповедях». Обычно актёр предпочитает оставаться самим собой — неистребимым и не слишком внимательным к печальным сторонам жизни.
В этом глубокая связь фернанделевской маски с классическим французским фарсом, ярмарочной традицией народного юмора, этакого неистребимого и непобедимого галльского Иванушки-дурачка, Петрушки, Пульчинеллы. Фернандель весь в этой традиции — не только по своей творческой биографии (он начинал в маленьких театриках Марселя и Парижа, где игрались анонимные, восходящие к средневековому фольклору фарсы и водевили), но и по внешним своим данным, играющим, как у каждого комика, первостепенную роль. Не случайно он так любит широкие и бесформенные одежды, которые скрывают фигуру, приковывая внимание зрителя к источнику фернанделевского комизма — к лицу.
Огромные губы, легко растягивающиеся в безбрежную улыбку, маленькие глазки. Фернандель не обижается на чью-то старую, ещё довоенную остроту: «зубы лошади, а глаза собаки». Он знает цену своему лицу, в котором сосредоточены все перипетии сюжета, вся динамика конфликта — всё то, что у других комиков заключено в движении. Фернандель принципиально статичен, он стягивает весь комизм в одну точку — лицо — крупным планом. И это тоже идёт от давних балаганных традиций, от мимической игры в крохотных ярмарочных залах. Там актёр остаётся наедине со зрителем и не позволяет ему ни на мгновение отвлечься от ужимок, жестов и сочных словечек — ими так густо нашпигованы роли Фернанделя. И в этом ещё одна черта его комизма: Фернандель, как немногие комики, любит текст, непрерывный поток слов, который актёр постоянно комментирует своей «мимической жестикуляцией».
Не случайно Фернандель так охотно подчёркивает смешную артикуляцию своих толстых губ, так любит заикаться и запутываться в словесных фейерверках. Он использует все возможности комизма, издавна существующие в фарсе, водевиле и французской оперетке.
И ещё одно обстоятельство определяет маску Фернанделя: его герой всегда подчёркнуто провинциален. Он вполне на своём месте в неспешной размеренности деревенской жизни. Он может пасти овец или копать землю, брить крестьян или торговать отпущением грехов, жульничать или бродяжничать. Он вызывает улыбку, но не смех, симпатию, но не иронию. И достаточно ему выбиться в большой свет столичной жизни, хоть краешком биографии прикоснуться к суматошному круговороту интриг, алчности и подлости разного рода и калибра, как он становится белой вороной и общество пытается вытолкнуть его из своего круга, ибо непорочность фернанделевской морали делает само существование этого общества бессмысленным и комическим.
Быть может, потому-то маска Фернанделя и не стареет, что в мире чистогана и рухнувшей морали не старится его герой, так как действительность постоянно предлагает ему одни и те же абсурдные ситуации и конфликты. Быть может, поэтому смешная и грустная фигура Фернанделя вот уже тридцать пять лет остаётся близкой французскому, да и не только французскому, зрителю.