Жан Марэ: О моей жизни (1994)
Глава 5. (страницы 57-60)
(Перевод Натэллы Тодрия)| страница 57 |
Розали захотела познакомиться с Андре и пригласила нас пообедать у Поккарди. Я так превозносил красоту, элегантность, остроумие Розали, что страшился мнения Андре. Но он был покорён. К концу обеда он называл мою мать Розали, а меня Кабишу. Мне этот обед был особенно приятен тем, что теперь я мог ещё больше говорить с Андре о Розали. Она захотела познакомиться и с Эдуардом, с которым я часто виделся. Я солгал, представив его как товарища по коллежу, а ведь он был почти на десять лет старше меня.
Мне иногда разрешали оставаться в Париже до последнего поезда, который уходил в двенадцать сорок. Эдуард готовился к экзамену на капитана дальнего плавания. Невысокого роста, с каштановыми волосами, разделёнными прямым пробором, красивым разрезом ореховых глаз, прямым носом, туго натянутой, блестящей и в то же время сухой кожей, что создавало ощущение здоровья и чистоты. Ровные зубы, красные десны. Он выглядел моложе своего возраста, несмотря на степенность и некоторую надменность. Я пытался подражать его манере держаться и одеваться, заказывая новые костюмы. Как только появилось солнце, старался загореть, чтобы стать таким же краснокожим, как и он. Наконец я попросил у него фотографию на память, которую положил в морской сундучок, где хранил свои сокровища в старом убежище — гараже для велосипедов. Несмотря на возраст, я продолжал играть в нём.
Я тоже подарил ему своё фото, надеясь, что он повесит его над диваном вместе с фотографиями своих друзей. Когда я спросил, почему он этого не сделал, Эдуард ответил: «Ты — другое дело».
Иногда я ходил повидаться с братом. После работы, в час, когда продавали газеты, я был почти уверен, что застану его на площади Клиши с его продавщицей. Однажды он спросил меня о Розали.
| страница 58 |
— Она снова в отъезде...
— В отъезде! — повторил Анри, глядя на меня.
— Знаешь, — сказал я, — она непременно простит тебя. Она тебя любит, но не может понять, как ты мог взять у неё так много вещей в её отсутствие.
— Я люблю её, — сказал брат со слезами на глазах.
На следующей неделе мы должны были сделать для Анри Манюэля репортаж о тюрьме Сен-Лазар. Мы отправились туда втроём: наш управляющий месье Сильвестр, оператор и я. У входа попросили наши документы.
Тюрьма Сен-Лазар, теперь уже снесённая, в XII веке служила лепрозорием, во времена революции стала государственной, а потом женской тюрьмой. Одна из её надзирательниц, сестра Леонида, получила орден Почётного легиона. Об этом должен быть наш репортаж.
Месье Сильвестр решил воспользоваться случаем и заснять все службы: дирекцию, канцелярию, часовню, лазарет. Нас сопровождала монахиня. Вдруг появляется директор тюрьмы и, поговорив с месье Сильвестром, просит меня уйти. Меня провожают до ворот. Спрашиваю, что случилось. Мне смущённо объясняют, что мы находимся в женской тюрьме, что присутствие молодого человека может вызвать беспорядок... Что касается управляющего, я не возражал, но оператор ведь был ненамного старше меня.
Через несколько дней Анри Манюэль уволил меня.
— Вы понимаете, почему? — спросил месье Сильвестр.
| страница 59 |
Я не задавал вопросов. Я догадался о том, о чём не хотел знать. Словно проваливался в бездонную яму. Всем своим существом отказывался верить, продолжал надеяться. Я добежал до вокзала. Казалось, поезд не сдвинется с места. В Шату снова бежал от вокзала домой. Было темно, я дал волю слезам. Колющие боли в боку заставили замедлить бег. Решётка сада с вьющимся плющом, калитка, дверь — всё показалось мне чужим. Я вытер слёзы, привёл себя в порядок, подождал, пока не успокоилось дыхание, но всё не решался войти. Бабушка и тётя, как всегда, играли в жакэ. Но и тут всё показалось другим. Бабушки ждали, что я, как обычно, поцелую их. Но я стоял и молчал. О чём я мог их спросить?
— Меня уволили!
— За что, за что? Что ты ещё натворил?
— Ничего... ничего... Мне пришлось по работе пойти в Сен-Лазар... но не на вокзал, а... Тётя, это правда? Так это правда?.. Мама...
Тётя обняла меня. Я захлёбывался от слез. Добрые старушки не знали что сказать: «Мой бедный мальчик, мой бедный мальчик».
Я вырвался, побежал в свою комнату и, воя от горя, бросился на кровать, колотя по ней кулаками.
Меня пытались утешить. Тётя сказала: «Бедный мальчик, твоя мать больна. У неё клептомания».
Я не спросил, что означает это слово, которое услышал в первый раз, но не хотел, чтобы оно касалось мамы. Моя мать не может быть больной. Я плакал не от стыда, я плакал потому, что представил свою мать несчастной, одинокой. Больше того, Розали превратилась в героиню. Не надо ждать. Надо немедленно написать Розали, что я всё узнал, что люблю её по-прежнему, больше прежнего. Я стану богатым и вылечу, спасу её, сделаю счастливой.
В этом письме я не называл её Розали. Ей, наверное, нужно было услышать от меня: «Мама».
Жизнь продолжалась. Ходили поезда, автобусы, такси. По улицам спешили люди. Мне казалось невероятным — при том, что было у меня на сердце, — каждодневная жизнь не изменилась.
| страница 60 |
Я нашёл место у Изабей, работавшего для журнала мод. Я печатал и ретушировал. Кроме того, меня часто просили позировать в качестве фотомодели. Это позволило мне сделать целую коллекцию фотографий, с которыми я собирался обойти конторы кино продюсеров и режиссёров.
Я продолжал видеться с Андре Ж. Он знал от месье Сильвестра о причине моего увольнения. Его отношение ко мне не изменилось. Что касается Эдуарда, то он написал мне, чтобы я не искал с ним встреч, что ему надоела парижская жизнь и он навсегда уезжает за границу. Получив письмо, я в пять утра помчался в Париж. Никого. Консьержка подтвердила, что он действительно уехал.
Я получил свидание с Розали. В первый раз я встретился с ней в приёмной монахинь. Думаю, что они ходатайствовали об этом. Розали завоевала их симпатии. Она занималась библиотекой, пела в часовне, играла на фисгармонии. Кроме того, она дарила им обложки для нот, которые я разрисовывал. Мама чувствовала большое уважение к одной из сестёр. Их дружба длилась всю жизнь. Сестра М. часто приглашала мать к себе домой. Не думаю, что её домашние знали, где они подружились. Я тоже несколько раз бывал у неё. Сестра М. ежедневно слышала разговоры своих подопечных, не стесняющихся в выражениях, смысл которых она понимала весьма смутно. На торжественном завтраке в честь первого причастия её племянника она громко обратилась к моей матери: «Идите к ...» Разразилась катастрофа. Но когда моя мать сказала ей: «М., никогда не произносите этого», а М. удивлённо спросила: «Почему?», все расхохотались.
Сестра M. и Розали часто рассуждали на теологические темы. Думаю, что начинала Розали, чтобы смутить бедную сестру. Я уже говорил, что мать воспитывалась в монастыре и хотела стать монахиней. А стала атеисткой.
Я регулярно навещал Розали. Уходил от неё подавленный и в то же время полный решимости бороться за неё.
Я оставил свои фотографии во многих кинофирмах, но меня не приглашали даже в статисты. Тогда я решаю действовать методично: в справочнике нахожу имена всех кинорежиссёров и по очереди отправляюсь к каждому из них. Увидеть мне не удаётся ни одного.
| страница 56 | Содержание | страница 61 |