Морис Шевалье. «Мой путь и мои песни» (1977)
Глава 1. Люка. (страницы 16-18)
(Перевод Галины Трофименко)| страница 16 |
Вероятно, он удивился, увидев маленького человечка, который смотрел на него, как верующий на святого. Медленно приблизившись к нам, он спросил Буко:
— Вы артист?
— Да, мсьё Майоль, я даже иногда пою ваши песенки.
— А этот малыш?
— Он тоже выступает, мсьё Майоль, но в качестве любителя. Ему всего двенадцать лет...
В ту ночь мне снились афиши, артисты, театральные знаменитости, я слышал мелодии песен и проснулся утром совершенно разбитым. А через несколько дней я вернулся на свою кнопочную каторгу. Но мысли мои были далеко. Половину рабочего времени я проводил в туалете, который стал моим репетиционным залом. Там я пел, не слишком громко, однако, — ведь меня могли услышать. Разумеется, так продолжаться не могло. Все шло к трагической развязке. По субботам и воскресеньям я продолжал выступать в «Трёх львах», и, хотя мой успех был менее шумным, чем в вечер моего дебюта, было очевидно, что я делал успехи. Я больше так не волновался, мог смотреть не только на потолок и, самое главное, пел в той же тональности, в которой мне аккомпанировали. Эти два вечера в неделю были моим раем. Здесь, на этих подмостках и в этих скромных кулисах, я набирался мужества, чтобы снова вернуться в свою кнопочную могилу.
Случилось, что «Три льва» должны были закрыться па несколько недель на ремонт и наша маленькая труппа любителей оказалась в простое.
Со своими товарищами я встретился вновь не скоро, и вот почему. На улице Менильмонтан была табачная лавка с довольно большим залом в глубине помещения. Однажды увидев на её витрине объявление о том, что в ближайшую субботу здесь начнёт выступать труппа с программой, которая будет называться «Элизе Менильмонтан», я явился к хозяину. И можете себе представить, моей ссылки на «Трёх львов» оказалось достаточно, чтобы меня
| страница 17 |
пригласили выступать в этой программе без пробы! Разумеется, по-прежнему бесплатно. И вот там-то в один субботний вечер моя судьба решилась окончательно...
— «здравствуйте, мадам Дюталь! Вы идёте на открытие «Элизе Менильмонтан»?
— Да, конечно. Надеюсь, мы хорошо проведём время. Там ведь будут выступать профессиональные артисты. Подумать только, они специально приедут к нам.
— Да, да, будет Жильбер — «Майоль из Туреля». Он приедет прямо после концерта. Потом Леже. А кто этот «маленький Шевалье»? Он будто бы выступает в жанре «деревенского комика». А-а, это, видимо, малыш из нашего квартала. Он выступал в «Трёх львах». Говорят, очень забавный.
Так болтали между собой те, кто явился па открытие «Элизе Менильмонтан». Всё это был симпатичный мастеровой люд, пришедший сюда, чтобы повеселиться. Поль был в кулисах возле меня, а я через дырочку в занавесе смотрел на публику. Мама, которую сопровождала соседка, оглядывалась вокруг. Ей казалось, что все должны знать, что она мать одного из тех, кто будет сейчас выступать на сцене.
Вечер начался в атмосфере доброжелательности, и, как ни мал был мой опыт актёра-любителя, я понял, что публика здесь гораздо тоньше, чем в «Трёх львах». Помощник режиссёра решил выпустить меня в конце программы, перед выходом «звезды» — Жильбера. После танцевального номера, вызвавшего восторг публики, объявили: «Маленький Шевалье».
Выхожу. Смех... Аплодисменты. «О, какой он маленький! Но это же ребёнок!»
Смотрю на Люку. У неё дрожат губы; поворачиваю голову и вижу Поля. На нём лица нет. Улыбаюсь ему, ещё раз бросаю взгляд на маму и начинаю!
Первый раз со времени своего дебюта почувствовал я то, что называется контактом со зрителями, когда публика сливается с тобой воедино и чувствуешь себя победителем. Мне аплодируют, вызывают снова и снова. Что делать? Я не знаю больше песен.
— Пойди поблагодари публику, малыш, и объяви, что будет выступать Жильбер — «Майоль из Туреля». Понял? Не забудь: «Майоль из Туреля»!
Я объявляю и остаюсь в кулисах послушать. Ведь это профессионал!
Стоя в кулисах, я отбивал такт грациозной музыки его песенок. Зал восторженно рукоплескал. Вечер окончился, публика начала расходиться.
В полном смятении от того, что я слышал настоящего певца, как в тумане собирал я свои вещи в уголке артистической уборной.
| страница 18 |
Жильбер принимал поздравления, не спеша надевал пальто. Повязывая вокруг шеи белый шёлковый шарф, он не отрываясь смотрел на меня. Смущённый до предела, я не осмелился заговорить с ним и уже хотел выйти из комнаты, когда он сказал:
— Я слушал вас сегодня. Вы давно поёте?
Я оглянулся вокруг, думая, что он обращается к кому-то другому. Но, убедившись, что вопрос задан мне, сделал над собой усилие и ответил:
— Приблизительно полгода, мсьё. Наверно, поэтому я ещё такой зажатый.
Его лицо было полно симпатии ко мне, и он выглядел гораздо воспитанней, чем все певцы, с которыми я до сих пор встречался.
— Сколько вам платят за то, что вы здесь поёте?
— О, мсьё... ничего! Счастье уже то, что мне разрешают здесь выступать.
На мгновение он задумался.
— Приходите завтра вечером в «Казино де Турель», в восемь часов, и захватите с собой костюм. Я попрошу директора, чтобы он позволил вам спеть на публике. Если вы понравитесь ему, а мне кажется, что будет именно так, он пригласит вас на одну или на две недели и предложит за это столько, сколько сочтёт возможным. Ну а если ничего не выйдет, оплатит проезд на омнибусе... Чем вы рискуете?
Я открыл рот, чтобы поблагодарить, но не смог произнести ни слова. Потом справился с собой и сказал, что обязательно приду.
Этот воскресный вечер в декабре 1901 года останется в моей памяти навсегда, даже если я проживу сто пятьдесят лет. Мы с Полем пришли за час до назначенного срока. Казино ещё было погружено во тьму. Швейцар, которого забыли предупредить, отказался нас впустить, и с чемоданчиком в руках (там лежал мой костюм) мы целых сорок пять минут мерили авеню Гамбетта.
Публику начинали впускать в восемь, без четверти восемь мы явились за кулисы. Встретил нас сам Жильбер и отвёл к директору, бывшему комическому актёру Ритье, который с сомнением оглядел меня. Конечно, я не внушал ему доверия. Но всю свою настойчивость я сосредоточил на том, чтобы спеть как можно лучше и добиться платного ангажемента на одну или две недели. Ценой этого почти нечеловеческого усилия я надеялся увеличить свою долю денег, которую вносил в дом каждую неделю.
Пожав плечами, Ритье согласился. Сказал, что я буду выступать третьим. Объяснив пианисту свою манеру петь, я вручил ему ноты. Концерт начался. Комик, выступавший передо мной, внешне был очень неприятен. Ему приходилось так напрягать свой слабый, надтреснутый голос, что зрители просто физически страдали за него.
| страница 15 | Содержание | страница 19 |