20. ИНФАРКТ, ИЛИ КАК МАМА ДВАЖДЫ СПАСЛА ЕМУ ЖИЗНЬ
Патрик
Вкладывая огромные суммы в фильмы с участием Луи де Фюнеса, продюсеры щедро страховали его. Если бы он оказался не в состоянии сниматься, то мог бы получить всё сполна, и даже больше. Из осторожности страховая компания посылала его на обследование к самым знаменитым специалистам.
— Мой дорогой, у вас детское давление! Вы в потрясающей форме!
— Но, доктор, меня подчас беспокоят боли в груди...
— Это у вас что-то с пищеводом! Отрыгните, и всё будет нормально.
С каждым визитом к врачу отец становился всё моложе! Похоже, что он нашёл секрет бессмертия. Когда после успеха «Раввина Якова» у Жерара Ури возник проект «Крокодила», уровень бдительности страховщиков усилился. Они понимали, какого труда ему будет стоить картина. В этой новой авантюре отцу предстояло играть южноамериканского диктатора-реакционера. Свергнутый своим соперником, заключённый в тюрьму, он бежит, скрывается и, наконец, возглавляет орду леваков-партизан, чтобы с их помощью вернуться к власти. Разумеется, в сценарии были предусмотрены трюки, требующие большой физической нагрузки. Шутки в сторону, его следовало отправить к хорошему кардиологу!
— Мой дорогой, у вас сердце юноши! — сказал специалист, бросив взгляд на электрокардиограмму. — На всякий случай вот мой телефон.
Три дня спустя, мартовским утром 1975 года, сильная боль в груди приковала отца к постели. Не будучи неженкой, на сей раз он схватился обеими руками за грудь. Мама тотчас позвонила кардиологу.
— Успокойтесь, мадам, это всё пищевод!
Не дожидаясь, пока муж посинеет, она вызывает на помощь пожарных. Не обученные на медфаке, они тем не менее сразу понимают, в чём дело, и звонят в «скорую», которая прибывает через пять минут.
Это инфаркт. Чтобы облегчить боль, принимаются меры на месте. Затем отца везут в больницу и помещают в отделение интенсивной терапии, где опутывают электродами и трубками. Клинике не доставляет никакой радости иметь дело с такой знаменитостью: им приходится всё время отбивать атаки журналистов. Чтобы от них избавиться, запираются все выходы. Фото актёра в реанимации уже стало бы их большой удачей, а если случится непоправимое, ему и вовсе бы не было цены.
В тот же день я приехал в больницу, где дежурный практикант, зная, что я медик, заговорил в мудрёных медицинских терминах об ишемической болезни сердца...
— Послушайте, — говорю я ему, — я не разбираюсь в кардиологии. Я — рентгенолог и занимаюсь лечением женских грудей. С этим насосом для перекачки крови я не на «ты». Вы хотите сказать, что он не выкарабкается?
— Нет. Мы контролируем ситуацию. Но он не должен нервничать.
И действительно, выглядит отец неплохо. Под влиянием лекарств, разумеется, кажется спокойным и в хорошем настроении.
— Знаете, дети мои, этот инфаркт мне ниспослан Небом, мне очень повезло!
— В самом деле?
— Это сигнал. Мне не надо волноваться по всякому пустяку. К тому же я сам виноват. В последнее время я пил слишком много вина.
— Но ты же почти не пьёшь!
— Напротив! Вчера вечером я выпил полбутылки в ресторане!
Нам ничего не оставалось, как улыбаться и не противоречить ему.
На другой день мама столкнулась в коридоре с очень достойного вида господином — заведующим отделением. Она могла бы об этом догадаться, увидев в петлице розетку ордена Почётного легиона.
— Какое страшное испытание для вас, мадам де Фюнес! Искренне вам сочувствую.
— Спасибо, профессор. Благодаря вашему персоналу ему гораздо лучше сегодня.
— Но, мадам, разве вы не видите, что ему совсем плохо? — говорит тот, пожимая ей руку.
— Неужели... он умрёт?
— Увы, — кивает врач и отворачивается.
Мама чуть не падает в обморок, но её вовремя подхватывает медсестра. По иронии судьбы через месяц отец, живой и уже почти здоровый, увидел входящего в палату удручённого практиканта.
— Что случилось?
— Сегодня утром умер профессор!
— Господи! От чего?
— Сердце!..
— Вот беда-то! Господи, Господи!
Мама едва удержалась от смеха.
Отец тем временем постепенно набирается сил. Ему оказывают особое внимание. И маме предоставлена койка в его палате. Я решил вернуться на работу в Тунис. На Пасху больница опустела, весь персонал отправился праздновать.
— Луи, я пойду пообедать и тотчас вернусь! — говорит мама.
— А ты не могла бы остаться?
— Конечно. Тебе плохо?
— Нет, но мне бы не хотелось, чтобы ты уходила.
Она осталась с ним и заговорила о пустяках. И внезапно заметила, что он молчит. Лицо его искривилось. А аппарат, к которому он подключён, зазвонил. На экране сердечная кривая судорожно задёргалась, потом выровнялась. В палату вбежал дежурный практикант.
— Что происходит? — спрашивает мама.
— Не знаю.
Отец в полузабытьи жалобно стонет. Молодой врач, обливаясь потом, лишь таращит глаза.
— Облегчите же ему боль! Сделайте укол морфия, как поступила «скорая помощь», — требует мама.
— Нет, не могу...
— Тогда примите другие меры! Сами видите, всё повторяется, как в первый раз!
На экране кривая становится всё более ровной. Присутствующие сёстры пребывают в растерянности.
— Немедленно вызовите лечащего врача!
— Мы не знаем номера его загородного телефона.
В этот момент молоденькая сиделка делает маме знак выйти. Открывает своим ключом кабинет врача. Разумеется, его номер телефона на письменном столе. И он отвечает на первый же звонок.
— Быстро позовите практиканта.
Он даёт ему точные указания. И когда через час приезжает сам, отцу уже лучше. Позднее он расскажет, что не испытывал никакой боли. Только ощущал в своей руке руку мамы. Вели бы не она и сиделка, карьера Луи де Фюнеса закончилась бы в пасхальный вечер 1975 года.
— Знаете, на сей раз его сердце выдержало тяжёлое испытание, — сказали мне на другой день.
Вопреки пессимистическим прогнозам, больной быстро пошёл на поправку. Однажды утром я нашёл его палату пустой.
— Месье де Фюнес на обследовании?
— Нет, нет, он гуляет.
Я застал его в соседней палате оживлённо беседующим с четырьмя больными в пижамах, ничуть не смущёнными тем, что болтают с самим Луи де Фюнесом.
— Разрешите вам представить моего сына Патрика! Он врач. Видишь, у всех этих господ тоже был инфаркт: они были неумеренны в еде, злоупотребляли соусами, — рассказывает он, жестами показывая, с каким трудом проходит пища по пищеводу, а те четверо кивают с видом проштрафившихся детей. — С обжираловкой покончено! У этого господина уже второй инфаркт, а он не бросает курить, — продолжает отец, указывая на господина, весьма похожего на Раймона Бюссьера [Французский комический актёр (1907–1982). Начинал карьеру в любительской труппе «Октябрь» в 30-е гг. XX в., много работал в театрах, снимался у М. Карне в фильмах «Врата ночи» и «Странная драма».].
Немного сконфуженный, «рецидивист» в халате лимонно-зелёного цвета подтверждает кивком головы.
— Господа, я вас покидаю! — заключает отец. — И не забывайте: надо ходить и ходить. Нет ничего лучше для укрепления строптивого сердца!
Дорогой читатель, позвольте дать вам совет: не увлекайтесь гимнастикой. Не курите. Не слишком переживайте, что прибавили в весе, и, как чумы, бойтесь диеты. Если вы в хорошей физической форме, вы куда быстрее поправитесь после любой болезни. Вопреки тому, что думал отец, он никогда не грешил излишествами, за исключением сигарет, да и то бросил курить двадцать лет назад. Ему удалось справиться с двумя инфарктами на удивление быстро. Уже через месяц он потребовал, чтобы его выписали. Это желание удовлетворили лишь после консилиума в составе трёх белых халатов, которые поставили все точки над «i»: отныне ему придётся считаться с врачами, людьми серьёзными и «взрослыми». С шуточками Луи де Фюнеса покончено! И ни в коем случае никаких лакомств... Ему был предписан чрезвычайно строгий режим питания, который эскулапы огласили как приговор.
Лучшего всего — вообще ничего не есть. Каждый глоток сокращает жизнь. Масло и жирная пища — прямая дорога в ад. Из этого правила исключалось почему-то подсолнечное масло. Надо ли говорить, что бокал вина абсолютно недопустим: слишком большая нагрузка на сердечную мышцу, уже достаточно пострадавшую после двух инфарктов. Телятину надо варить и хорошо прожёвывать. Потребление баранины, увы, влечёт за собой увеличение триглицеридов. О свинине следует вовсе забыть...
— Лучше скажите, что мне не запрещено? — робко спросил больной.
— Варёная рыба не вызовет никаких проблем.
Врач выдержал паузу, прежде чем сообщить съёжившемуся на стуле пациенту ещё об одном запрете:
— Только никакой жирной рыбы, особенно сёмги! Торжественно предупреждаем: если вы съедите ложечку икры, можете считать себя, покойником. То же относится к фуагра. Зато, дорогой месье, вы имеете право по воскресным дням на несколько картофелин, поджаренных при температуре не выше восьмидесяти градусов.
Но самое худшее было впереди.
— Разумеется, профессиональную деятельность вы прекращаете окончательно. Не может быть и речи о съёмках в новом фильме. Теперь всё. И в особенности, господин де Фюнес, сохраняйте хорошее настроение! При таких болезнях это главное.
Едва вернувшись домой, отец позвонил мне в Тунис:
— Алло, это я! Я только что вернулся домой. Знаешь, мне прописали строгую диету! Меня только беспокоит, что сам врач придерживается такой же, он сам сказал. Видел бы ты его лицо эксгумированного покойника! Завтра мы уезжаем в Клермон. Спасибо, хоть жареную картошку разрешили.
Отец отправил Роберу Дери и Колетт Броссе полную чёрного юмора открытку. Чтобы их насмешить, он накинул себе десять лет.
«Сегодня мне исполнилось 72 года. Жанна приготовила манную кашу на молоке, и мне удалось её прожевать. На днях моё сердце остановилось среди ночи на три минуты. Я был очень обеспокоен. Сейчас оно вовсе не бьётся... нет, опять забилось».
Робера это очень позабавило. У него тоже сердце стало давать сбои.
Отец понимал, какая судьба в нашем обществе ожидает стариков, и развлекался, насмехаясь над этим.
— После шестидесяти пяти, дети мои, на тебя начинают посматривать искоса. Ты уже изъят из обращения. Представляю себе сценку, когда полицейский останавливает такого старика и требует его документы. «Сколько вам лет?» — «Тридцать шесть». — «Вот как!» И бедняга начинает, несмотря на подагру, прыгать, как мальчишка.
Мама была полна решимости следовать указаниям больничного аятоллы. На кухне стояла электрическая фритюрница с большим красным термометром, и из неё флегматично вылезали бесформенные картофельные дольки. Отец ел их, чтобы сделать ей приятное. Мама даже придумала подобие масла — своего рода белый подсолнечный соус, затвердевавший в холодильнике в маленьких вазочках, которые она подавала с зелёным горошком. Все эти предписания безнадёжно устарели. В моде средиземноморская пища: вино, рыба, оливковое масло, кускус. Допускается и фуагра. Известно, что у жителей Юго-Западной Франции сердечные приступы редки. Но это лишь причуды. Представьте себе, если объявят, будто у тех, кто ест собак и змей, коронарная система идеальная!
Покинув Онкологический центр в Тунисе, я вернулся во Францию и обзавёлся частным кабинетом. В один из уик-эндов, когда я приехал повидать родителей, меня встретила озабоченная мама:
— Знаешь, он неважно себя чувствует. Похудел. Что-то неладно.
— У меня впечатление, что он недоедает, соблюдая эту безумную диету, — ответил я. — Пригласи-ка на обед Эмиля.
Наш друг, нантский акушер Эмиль Гийё, обладал красочным словарным запасом и непревзойдённым талантом рассказчика. Он был неистощим на самые невероятные случаи из практики деревенского гинеколога.
— Эмиль немного преувеличивает! — говорил отец. — Он явно привирает. Но при нём я отхожу на второй план, звездой становится он, обладатель несомненного комического дара.
На другой день за обедом Эмиль изображал нам свою старую пациентку-крестьянку, которую он спрашивал о сексуальных отношениях с мужем. И та ему отвечала:
— Отец-то ещё иногда въезжает в меня!
Все покатываются со смеха. В том числе приглашённый господин кюре. Реплика была достойна пера Марселя Эме. А Эмиль продолжал рассказывать об этой достойной даме, которая забеременела, «ни разу не подойдя близко к мужчине».
Продолжая жадно поглощать пирожки без соуса, отец слушал, наслаждаясь солёными историями нашего друга. А тот между тем продолжал:
— Вот что она мне однажды сказала: «Доктор, я вообще-то всегда подмываюсь, но не может ли быть, чтобы биде в гостинице не почистили?» Тогда, Луи, я закричал: «Послушайте, мадам, сперматозоиды не поднимаются вверх по канализационной трубе!» Вы смеётесь, Луи. Ваше вино «Нюи-Сен-Жорж» превосходно. Давайте чокнемся за ваше выздоровление!
Мама сделала знак отцу, что ему нельзя пить. Тот поставил свой бокал, словно проштрафившийся мальчишка. Эмиль, рассчитывая на мою поддержку, поднял крик:
— Что это ещё за выдумки! Бокал хорошего вина никому не вреден. Какой дурак вам вбил это в голову? С завтрашнего дня, Жанна, он будет следовать указаниям одного из моих друзей, которого нельзя упрекнуть в занудстве.
После этого отец стал набирать вес, почувствовал себя в отличной форме, и родители стали выезжать в гости.