Жан Марэ: О моей жизни (1994)
Глава 13. (страницы 156-159)
(Перевод Натэллы Тодрия)| страница 156 |
Первый привал: Компьенский лес. На меня смотрит, подняв уши, привязанный к дереву пёсик. У нас любовь с первого взгляда. Я подхожу. Товарищи пытаются удержать меня, потому что он выглядел злым. Это была самая ласковая собака на свете. Я отвязал её. Выбросил верёвку. С тех пор мы не разлучались. Пса здесь знали, он принадлежал обитателям Компьена и отзывался на кличку Лулу. Я назвал его Мулу. В первую ночь Мулу спал рядом со мной в палатке, которую прислала Ивонн де Бре; стоило кому-нибудь приблизиться, как он начинал ворчать. Я уже стал его другом.
Товарищи полюбили его. Как я уже рассказывал, они проявляли дружеское расположение ко мне. Зато мои отношения с офицерами всё больше обострялись.
Как-то они возмутились:
— В трёх километрах отсюда погибают люди, а вы слушаете радио!
Я ответил:
— Вы слушали его целыми днями, когда они погибали в пятидесяти! Какая разница?
Второй привал: Нофль-ле-Шато. Я позвонил Жану, он тотчас же приехал. Я представил ему Мулу. Потом мы расстаёмся. Когда увидимся вновь?
Вскоре мы прибыли в Ош, где я оставался до демобилизации. Я ничего не знал о Жане. Писал ему в Париж, но город был оккупирован немцами, и если даже он ещё не покинул его, доходили ли до него мои письма?
У нас с Мулу была великая любовь. По ночам он охотился, а утром, возвращаясь с набитым брюхом, бросался ко мне. От него пахло перьями.
Мы тоже охотились. По крайней мере мои товарищи. Я часто готовил для всех бе́лок с белыми грибами. Своё мясо я отдавал Мулу, а сам питался одними овощами.
Накануне демобилизации каким-то чудом приходит письмо от Жана. Он в Перпиньяне. Чтобы уговорить его покинуть Париж, Бретон, импресарио Шарля Трене, пригласил его в свой замок с огромным парком в Перпиньяне. Поехали на машине. По дороге замок постепенно превращается в большой дом, потом в маленький домик, потом в квартиру, в маленькую квартиру... С парком происходит то же самое: сначала он оказывается садом, а потом выясняется, что даже и сада нет... В конце концов они приезжают в небольшую студию, где Жана некуда поместить.
Примечания:
Трене Шарль (р.1913 — 2001) — французский эстрадный певец, поэт, композитор.
| страница 157 |
Бретоны поручают его заботам очаровательной семьи доктора Николо. Эта семья обожает артистов: художников, музыкантов, писателей, поэтов. Они сразу же полюбили Жана. У Николо трое детей: шестнадцатилетний Жак, пятнадцатилетняя Симона и десятилетний Бернар, один красивей другого. Меня они тоже с радостью ждут.
Я покидаю армию, или точнее, то, что от неё осталось. Уезжаю в синих брюках из «Несносных родителей». У себя в части я всегда ходил странно наряженный: в рубашке для смокинга и в жилете из опосума, подаренном мадемуазель Шанель, бело-серо-бежевом, как раз цвета Мулу. Мы с ним походили на персонажей романа «Без семьи».
В Перпиньяне, окружённые нежностью и вниманием этой очаровательной семьи, мы чувствовали себя счастливыми. Жан писал, рисовал. Его рисунки этой поры своей законченностью и чистотой напоминают рисунки Энгра. Он сделал портреты всей семьи. Я начал портрет мадам Николо.
Николо отвезли нас в своё поместье в Верне-ле-Бен. Я уходил рисовать в Пиринеи. Там я влюбился в старый каштан. Местные жители говорили, что ему тысяча лет. Чтобы обхватить его, нужно было втроём взяться за руки. Молния расщепила дерево пополам. Внутренность расщелины была чёрной, листья — ярко-зелёными.
Я писал пейзаж с радугой, на первом плане которого был этот каштан. Писал очень медленно, каждый день на одном и том же самом месте. По вечерам возвращался к нашим друзьям Николо. Они захотели посмотреть, как подвигается моя картина... расщелина каштана оказалась точным портретом Кокто; сам я не замечал этого сходства и решил, что это получилось непроизвольно.
| страница 158 |
На другой день мы убедились, что я ничего не выдумал. Черты Жана явно проступали в дереве.
Через некоторое время после нашего возвращения в Париж мы узнали из газет, что в Пиринеях был сейсмический толчок: вода с гор разлилась до Перпиньяна. Наши друзья Николо написали, что моего дерева больше не существует.
В Перпиньяне, в ожидании возвращения в Париж, я только и мечтал что о театре. Во время ночных дежурств, работая над Нероном, я беспрестанно размышлял над словами Маргерит Жамуа: «Вы никогда не сможете сыграть ничего, кроме ❝Несносных родителей❞». Как косвенный ответ, я выбрал роль, совершенно противоположную моим данным.
Меня восхищала в Расине его безупречная ясность, простота и огромное внутреннее богатство. Я недоумевал, почему актёры всегда поют его стихи, украшая их такими фиоритурами, что перестаёшь понимать, о чём они говорят. Я испытывал огромную радость от своих, как мне казалось, открытий и трепетал, думая о том, примут ли их Кокто и Ивонн де Бре.
Я решаю поставить спектакль в свободной зоне. Еду в Монпелье к Вилару (я знал его ещё по школе Дюллена, где мы одновременно учились), чтобы предложить ему роль Нарцисса. Он соглашается. Оттуда еду в Марсель искать других актёров.
В этот вечер Мулу, убежавший за какой-то самкой, не вернулся домой. Я звоню из Марселя. Оказывается, Мулу ищет меня повсюду. Заодно узнаю, что Жан получил телеграмму от Капгра, предлагающего возобновить «Несносных родителей» в Париже.
Я оставляю проект «Британника». Мы уезжаем в Париж. Сорок восемь часов в вагоне, где мы с Мулу спим в сетках для багажа. Прибываем из Перпиньяна в Париж на Восточный вокзал. Странно!
| страница 159 |
Париж! Нас с Жаном охватывает такое волнение, что мы не можем удержаться от слёз. Возвращаемся домой. Я впервые переступаю порог квартиры на улице Монпансье. Перед разгромом 1940-го года, так как стало невозможно отапливать квартиру на площади Мадлен, Жан переезжает в меньшую, выходящую на Пале-Рояль. Она ещё не устроена, но спать там можно. Пока её приводили в порядок, мы какое-то время жили в отеле «Божоле», где жили Бебе и Борис.
Квартира на улице Монпансье находилась на антресолях. Полукруглые окна, две спальни (Жан даёт мне большую), кухня, ванная комната, коридор и, наконец, маленькая комната, смежная со спальней Жана. Эта квартира очень скоро стала местом, которое я полюбил больше всего на свете. С небольшими затратами мы отделали её. Пол везде, включая кухню и ванную, покрыт красным мокетом, стенные шкафы на кухне — под красное дерево. Ширмы из темно-зелёной материи закрывают отопительную систему. Круглый стол и кресла, украденные мной на Елисейских полях, покрашены в чёрный цвет.
Моя спальня была голубой; широкая ступенька с выдвижными ящиками вела к окну. Белый книжный шкаф, восхитительный комод в стиле «Людовик XVI», подарок матери Жана. На белой колонне — бюст Кокто работы Фенозы. На другой колонне чёрного дерева — огромный мавританский фонарь. В арке над кроватью, покрытой синей тканью, из которой шьют кухонные фартуки, — перчатка, украденная в Тулоне. На стене рисунки Жана и Бебе и, так как у меня нет другой, картина, написанная мною самим.
| страница 155 | Содержание | страница 160 |