Жан Марэ: О моей жизни (1994)

Глава 13. (страницы 164-167)

(Перевод Натэллы Тодрия)

страница 164

Ваш Нерон незабываем. В нём есть всё: истерия, фация, зреющая сила, последний всплеск добродетели, неумолимое влечение к злу.

Что же касается молчания, с которым Вы слушаете Агриппину, то это одна из самых прекрасных сцен, когда-либо увиденных мною в театре.

Я вышел со спектакля потрясённый, счастливый, помолодевший на двадцать лет. Ко мне вернулись надежда благодаря юности, так щедро одарённой юности, полной решимости и справедливости.

От всего сердца говорю вам: ❝Браво!❞ Мне хотелось бы ещё и ещё аплодировать вам.

Ваш Морис Саш».

 

На другой день он постучал в дверь моей уборной.

— Не хочу вас видеть, — сказал я ему.

Я помню эпизод, когда он намеревался шантажировать Жана. Тогда я не только помешал Жану уступить, но и сделал всё, чтобы Жан никогда больше не встречался с ним.

Отвергнутая многими издателями книга Мориса Саша была всё же опубликована. Жан попросил меня во имя нашей дружбы не читать её. Я исполнил его желание. Злопамятность, мстительность были не свойственны Жану. И он никогда не отвечал злом на зло. Его сердце было так же чисто, как и велик его интеллект. Это многих сбивало с толку и делало непостижимыми некоторые из его поступков.

Так возникали частые недоразумения и заблуждения в суждениях о нём, человеке и поэте. И если люди, которые позволяли себе судить Кокто, могли бы хоть на минуту узнать его таким, каким он был на самом деле, они немедленно умерли бы от стыда.

страница 165

Мы искали театр, чтобы поставить «Пишущую машинку», где у меня было две роли — Максима и Паскаля.

Алиса Косеа столько раз меняла решения, металась между Жаном Кокто и его прославленными соперниками, что он, едва не сойдя с ума, отнёс пьесу к Эберто.

Вильмец тоже финансировал постановку.

Новая неприятность. От Кокто требуют переделок. Вконец измученный, он уступил. С моей точки зрения, это лишило пьесу прежней силы. Но я не смел ничего сказать, так как не хотел, чтобы подумали, будто я отстаиваю свои интересы и значение своих ролей, несколько померкнувших в новом варианте. Так как Берар был занят, Руло попросил меня сделать декорации.

За несколько дней до премьеры узнаю от одного журналиста из «Пти Паризьен», что критик газеты «Же сюи парту» Ален Лобро — настоящий «фюрер от драматургии» — готовится «разнести» Жана Кокто.

— Он же ещё не читал и не видел пьесу?

— Да, но тем не менее он так решил.

— В таком случае можете передать Лобро, что я набью ему морду.

В ту пору нельзя было поставить пьесу, не получив разрешения немецкой цензуры. Если пьеса не затрагивала политических проблем, ей, как правило, никаких препятствий не чинили. Эберто легко добился разрешения. На другой день после генеральной, которая на сей раз прошла без скандала, спектакль запретили. Эберто отправился к немцам и доказал им, что это запрещение противоречит визе цензора. Ему ответили: «Вы правы. Мы либо разрешим играть, либо возместим убытки».

Через два дня спектакль разрешили, поставив условие убрать эпилептический припадок в конце второго акта. Немецкая цензура сохранила лицо.

страница 166

Ален Лобро на спектакль не пришёл. Тем не менее, какую злобную статью он написал! Не довольствуясь разносом пьесы и спектакля, он позволил себе гнусные выпады против Жана Кокто, писателя и человека. Я был пойман на слове: чего бы это ни стоило, я должен избить Лобро.

Сперва мне никак не удавалось его встретить. Каждый вечер после спектакля мы ужинали в маленьком ресторане рядом с театром. Хозяин, как и многие другие в то время, подвизался на чёрном рынке. И так как бифштекс не всегда удавалось спрятать под салатом, он то и дело попадал в тюрьму.

Однажды весенним жарким, грозовым вечером я ужинал с Жаном Кокто и Мишель Альфа. Мне говорят, что меня просит подняться Эберто: он на втором этаже в отдельном кабинете. Я поднимаюсь. Разразилась гроза. Окна открыты, свет погашен из-за затемнения; дождь льёт как из ведра, гром, молния — настоящая шекспировская ночь. Сначала ничего не вижу. При вспышке молнии узнаю лысый череп Эберто. Протягиваю ему руку. Потом замечаю другого гостя, общего знакомого, здороваюсь с ним. Затем вижу третьего и представляюсь ему. Он не называет себя. Эберто говорит: «Это Ален Лобро».

— Неправда!

— Это Ален Лобро!

— Если это так, я плюну ему в лицо. Месье, вы Ален Лобро?

Он говорит: «Да». Я плюю. Он встаёт. Я думаю, что он хочет драться. Наношу удар.

Хозяин ресторана, сопровождавший меня, разнимает нас.

— Только не у меня в ресторане! Только не здесь! У меня опять будут неприятности.

— Хорошо. Я набью ему морду на улице.

Спускаюсь. Меня умоляют быть осторожным.

страница 167

— Лобро служит в гестапо. Нас всех расстреляют, — говорит Жан.

— Ты к этому не имеешь отношения, — возражаю я. — Не думаю, что он связан с гестапо, но я обещал набить ему морду и сделаю это. Видишь, я уже спокоен.

Жду более получаса. Он не спускается. Наконец появляется в сопровождении Эберто и того, третьего. Они выходят. Я за ними. Дождь всё ещё льёт как из ведра.

У Лобро в руках толстая четырёхгранная трость. Вырываю её. Если я воспользуюсь этой тростью, то могу убить его. Я швыряю её на противоположную сторону бульвара Батиньоль. Бросаюсь на него с кулаками. Он падает с рассечённой бровью, крича: «На помощь! Полиция!» Мне нечем похвастаться: он не защищается, а я продолжаю бить его, приговаривая: «А Жан-Луи Барро, что он вам сделал? А Берто? А Бурде?»

В ярости я перечисляю все его жертвы. Возвращаюсь в ресторан. Мне предлагают шампанское. Входит Лобро, он хочет вызвать полицию. К счастью, хозяин успел отключить телефон.

Мы с Жаном возвращаемся под проливным дождём.

— Нас арестуют, — говорит он.

— Тебя, конечно, нет. А меня... что сделано — сделано.

Наутро меня будит телефон и не перестаёт звонить целый день. Весь Париж: актёры, директора — весь театральный мир — поздравляют, благодарят меня.

«Пишущую машинку» снова запрещают. Как по волшебству я избавился от насморка, который тянулся неделями. Можно подумать, что акт возмездия освобождает всё моё существо. Полиция молчит. Ален Лобро ничего не предпринял. Или немцы не снизошли до того, чтобы отомстить за своего приверженца.

страница 163

Содержание

страница 168

ФРАНЦУЗСКОЕ КИНО ПРОШЛЫХ ЛЕТ