М. Черненко. «Луи де Фюнес»
Статья Мирона Черненко. Ежегодник "Экран", 1982-1983, Москва, Искусство, 1985 год.
Актёры живут долго. Они живут ещё много лет после того, как завершится их жизненный путь, после того, как газеты опубликуют приличествующие случаю слова соболезнования и сожаления. Они живут, пока живы их фильмы, пока мелькают на экране их живые лица, пока слышен их живой смех, живой говор, их неостановимые смертью жесты, мимика, походка, артикуляция...
Вот и сейчас, когда минул первый год со дня смерти Луи де Фюнеса, на наших экранах идёт одна из последних его картин, "Жандарм и инопланетяне", и будет идти ещё несколько лет, пока не выйдет фильму прокатный срок, а в действующих списках проката числится ещё не одна лента с неутомимым жандармом из Сен-Тропе, а сколько будет ещё куплено на прощание, а сколько может быть куплено из сотни с лишним картин, в которых снялся этот актёр, один из символов французской комедии, французского юмора, постаревший галльский петушок с торчащим хохолком редких волос на рано залысевшим лбом, с острым носом-клювом, с чёрными птичьими глазками, подозрительно взирающими на весь божий свет, с клокочущей, клохчущей, захлёбывающейся, сбивающейся на визг речью... Сколько раз он снимался в этой единственной своей роли-маске за тридцать семь кинематографических лет - сто двадцать, сто пятьдесят, сто семьдесят? Биографы вспоминают все новые, ибо раньше никому и в голову не приходило заняться их подсчётом, так торопился сниматься стремительный и неудержимый комедиант.
Впрочем, эти роли никто не считал и потому ещё, что де Фюнес упрямо, принципиально, изо всех сил изображал на экране одно и то же, один и тот же облик, один и тот же человеческий, национальный, социальный тип, не обращая внимания ни на что из того, что происходило рядом с ним, вокруг него - в кинематографе. Менялись поэтики и стилистики, моды и поветрия, появилась "новая волна" и стала историей - де Фюнес упрямо "бесновался" в одних и тех же комических ситуациях, известных французской комедии с раннего средневековья, неистребимых как само чувство юмора, как приёмы комического, которые застал ещё Мольер и его современники.
Де Фюнеса, можно было понять: слишком больших усилий, слишком многих лет стоило ему найти эту свою маску, это своё амплуа, это своё, и только своё, место под кинематографическим солнцем, чтобы он мог позволить капризной истории десятой музы изменить что-либо, заставить искать нечто новое, неверное и непредсказуемое, а тем самым отбросить далеко назад, в те времена, когда он был ещё никем и ничем, когда настоящее казалось сумрачным и безнадёжным, а будущее - неопределённым, когда де Фюнесу ещё и в голову не могло и прийти, что когда-нибудь он станет самым богатым, самым популярным комиком французского экрана, что когда-нибудь наконец завершится успехом этот безумный, мучительный, многолетний путь к самому себе, к популярности, к славе. Ко всему тому, что пришло к де Фюнесу лишь на тридцать пятом году жизни, после семидесяти пяти незаметно сыгранных кинематографических ролей.
Произошло это только в пятьдесят восьмом году. А до тех пор Луи де Фюнес де Галларца, потомок испанского аристократа, чья родословная уходит во тьму кастильской истории (это с отцовской стороны), и дальнего родственника Ги де Мопассана (это со стороны матери), закончив не слишком аристократический провинциальный лицей, меняет одну профессию за другой, не находя себе места ни в одной из них, складывавшихся в его невесёлую молодость: он был декоратором витрин и жестянщиком, пианистом в ночном клубе и счетоводом, коммивояжером и скорняком, пока, двадцати семи лет от роду, когда уважающий себя актёр успевает отыграть и Ромео, и Гамлета, и Сиди, поступает на какие-то актёрские курсы, а, чтобы заработать на хлеб и обучение, выступает в кабаре, играет в экспериментальных театриках, мимирует, декламирует, поёт и танцует... и не обращает на себя ровно никакого внимания. То же самое происходит и с кинематографом, в котором де Фюнес дебютирует ещё в первый послевоенный год, в котором снимается всё чаще и чаще, всё стремительнее и стремительнее, так что к концу 50-х годов не проходит и сезона, чтобы его немолодое, а лучше сказать - рано постаревшее лицо не появилось хотя бы в дюжине картин. И хотя мы видели немногие из них, однако и в тех, что попали на наши экраны, - "Антуан и Антуанетта", "Их было пятеро", "Господин Такси" (я называю далеко не все фильмы) - эти роли не задерживались в памяти. И, пожалуй, только в комической дилогии "Папа, мама служанка и я", где де Фюнес играет шкодливого, пышущего беспричинной злобой и ненавистью соседа главных персонажей, началось наше знакомство с актёром.
Однако и это ещё не стало подлинным началом его кинематографической биографии. Только спустя несколько лет, в самом конце 50-х годов, сорокачетырёхлетним отцом двух взрослых сыновей, де Фюнес получает наконец свою первую главную роль, в которой - раз и навсегда - определяется, складывается, каменеет его имидж, его маска, его личное комическое лицо, которое отныне не изменится до последних дней его жизни.
Случилось это в картине Ива Робера "Не пойман - не вор", где де Фюнес нашёл наконец самого себя, своё место на французском экране. Отныне из фильма в фильм, все равно, играет ли он плута или жулика, бродягу или контрабандиста, мафиозо или карманника, играет ли полицейского (а эти два воплощения, как велит многовековая традиция французского фарса, не могут уж слишком отличаться друг от друга), де Фюнес всё так же безудержно смешит зрителя, попадая вместо него в самые нелепые ситуации, реагируя на будничные, повседневные жизненные нелепости самым сверхнелепым, неадекватным образом, выходя сухим из самой глубокой сюжетной воды, чтобы вести себя точно так же в следующей картине, на следующем повороте своей неверной и неустойчиво экранной судьбы, словно вкладывая в гротескные, карикатурные перипетии своей собственной неустроенной, нелепой, так долго не складывавшейся жизни.
Однако если бы де Фюнес просто принёс на экран традиционную маску родом из средневекового фаблио, фарса, плутовского романа, он вряд ли занял бы столь уверенное, не занятое никем место на Олимпе французской комедии, где за два десятилетия до того уютно расположился оглушительно-комедийный Фернандель, где застенчиво, но неуступчиво воцарился грустно-меланхолический Бурвиль, не говоря уже об изысканно интеллектуальном гении поздней комической - Жаке Тати.
Казалось бы, свободных мест нет и ждать не приходится, однако, в отличие от своих соперников и конкурентов, де Фюнес делает ставку на другое - не на симпатию, но антипатию, не на доброту, но на злость, не на скромность, но самовлюблённость. Говоря однозначно, - на безусловную комическую отрицательность своего персонажа. Ибо герой де Фюнеса - не просто комическое отражение французского мещанина, но отражение кривое, искажённое агрессивное и неудержимое. И если в ранних ролях актёра это ещё не так отчётливо и может показаться, будто в герое этом просто намешано, как бывает в комедии, больше тёмной краски, чем светлой, то в ролях, так сказать, "серийных" вызывающая антипатичность этой маски становится заметной как на ладони.
И не потому ли де Фюнес так любил эти многосерийные, эти протяжённые роли (разумеется, именно они принесли ему всемирную славу, гигантские ганорары, а это отнюдь не пустяк для человека, который никогда не мог забыть свою нищую юность), что они давали ему редкую для нынешнего актёра власть над сценаристами, режиссёрами и продюсерами, зависящими от его настроения и капризов, состояния здоровья и планов на уик-энд; но и потому, что герой его не меняясь ни на йоту, казался в этих многотомных плутовских романах необыкновенно многоликим, оставаясь при этом самим собой в механически следующих друг за другом перипетиях стремительно развивающегося сюжета.
Именно таким был его комиссар Жюв ("Фантомас", "Фантомас против Скотланд-Ярда", "Фантомас разбушевался"), с которого началась оглушительная слава де Фюнеса - злобный, самодовольный, алчный и подозрительный, то и дело впадающий в истерику, оттого что реальность, с которой он сталкивается по должности, устроена вовсе не так, как ему хотелось бы, как было бы удобнее и проще. Именно таким был провинциальный жандарм Крюшо, утвердивший эту славу, распространивший её по всем экранам Европы, отличающийся от своего высокопоставленного столичного предшественника лишь тем, что ему приходится изливать свою ярость и нетерпимость против всех окружающих в обстоятельствах куда менее выигрышных и значительных. Именно такими были его две роли в комедиях Жерара Ури "Разиня" и "Большая прогулка", связанных между собой не сюжётно, но своеобразным комическим противостоянием де Фюнеса и Бурвиля, своеобразной комической дуэлью двух моделей французского юмора... Такими были и многие другие персонажи де Фюнеса, сталкивавшиеся с жизнью, которая оказывалась им не под силу, не по уму, не по жизненному опыту, и реагировавшие на неё только и исключительно яростью, истерикой, приступами ненависти и злобы, неистовым криком, заглушавшим постоянный внутренний непокой, неуверенность в себе и в окружающем мире...
Эту многолетнюю роль (последний "Жандарм" вышел на экраны в 1980 году) де Фюнес разыгрывал на протяжении последних полутора десятилетий своей жизни. Однако теперь он играл все реже: годы борьбы за место под солнцем не прошли даром, и актёр тяжело болел, так что в иные сезоны не снимался вообще, готовясь к той единственной роли, о которой мечтал всю жизнь, которая, приди лет на двадцать раньше, могла бы стать началом совсем другой биографии. И не случайно он даже режиссуру этой картины, экранизации мольеровского "Скупого", не доверил никому другому, став в первый и последний раз постановщиком собственной ленты, словно ставя точку в конце карьеры, словно после Гарпагона играть своих ничтожных, по мелочам злобствующих персонажей уже было нельзя. И "Скупой" действительно стал концом биографии: в начале прошлого года, на шестьдесят девятом году жизни, де Фюнес умер.