2. МОЛОДЫЕ ГОДЫ
Оливье
В 1952 году мы переехали с улицы Миромениль, где жили на первом этаже, в маленькую квартирку на улице Мобёж. Мне было три года, Патрику — восемь. Дом был скромный, наши две комнаты выходили на маленький сквер, на месте которого позднее построят начальную школу.
Мы прожили там восемь лет, в течение которых отец приложил немало сил, чтобы оборудовать ванную, шкафы и гостиную. С поступлением более регулярных предложений сниматься его тревога о нашем комфорте развеялась. Жизнь стала веселее. В помощь маме была нанята очаровательная дама по имени Эмильена. Она заботилась о нас во время долгих отлучек родителей и научилась готовить их любимые блюда — голубей с горошком, бургундских улиток, почки в мадере. У нас появился телевизор. Мне разрешалось смотреть «36 свечей» по пятницам и «Последние пять минут» по вторникам вечером. В передаче выступали любимые папины певцы — Морис Шевалье, Жильбер Беко... С увлечением смотрел он и знаменитую информационную программу «Пять колонок на первой полосе». Нужда постепенно отступала, но, по мнению отца, она ещё ждала случая нанести нам визит. Париж был грязен и заполнен автомашинами. Мы возвращались из школы Тюрго бледные и запылённые, постоянно болели трахеитом. Наша парижская жизнь протекала спокойно, похожая на быт других обитателей этого тогда простонародного района Парижа. Торговцы, обслуживавшие г-на де Фюнеса, справлялись о здоровье его детей. Он ещё не был популярным актёром и потом сожалел об этих минувших временах.
Мы часто навещали Анри, дядю со стороны мамы, который держал вместе с женой Жюстиной красильню на улице Бельфон. Этот симпатяга рассказывал нам о своём участии в боксёрских боях в молодости. Отец восхищался его физической силой и мужеством, с которым тот, не жалуясь, вёл своё утомительное дело. К тому же Анри был членом семьи, которая так тепло приняла его во время войны в те времена, когда он ухаживал за малышкой Жанной... Дядя был счастлив рассказывать о всяких пустяках, смешить всех вокруг, приносить нам пакетики со сладостями. Но его не покидала тревога за будущее.
Патрик
Соседи Планш с верхнего этажа своими раздорами мешали нам спать. Особенно когда высокая и сильная хозяйка сваливала шкаф на голову своего коротышки-мужа. Узнав, что тот повесился, дабы избежать диктатуры супруги, наш отец решил срочно переехать на другую квартиру.
Г-н Симон был нашим соседом снизу. Сорокалетний красавец, он носил строгий синий в клетку костюм и всегда снимал свою фетровую шляпу, приветствуя маму. Его остроумные замечания восхищали отца.
— Я никогда не работал, дорогой месье, не платил налогов, а проживающая над вами дама вполне удовлетворяет все мои потребности. Я ее постоянный гость.
По поводу алжирцев, которые боролись тогда за независимость, он говорил:
— Этим людям вполне хватает горстки фиников и стакана молока! Чего им ещё надо?
Взгляды этого господина сильно отличались от отцовских, однако пародии отца на него были лишены презрения: он вообще всегда был снисходителен к эксцентричным людям. Ему нравился господин Симон.
Когда я смотрю «Приключения раввина Якова», я вижу в глазах отца, играющего Виктора Пиво, когда он осмеливается сказать: «Вы видели новобрачных? Она негритянка! А он — белый!», выражение глаз нашего дорогого соседа. Напоминает мне его и Леопольд Сароян, делец из «Разини», который носил такую же фетровую шляпу и столь вероломно поступил с Антуаном Марешалем — Бурвилем, разбив вдребезги его машину!
В 1952 году отец играл в пьесе Фейдо «Блоха в ухе» в театре «Монпарнас». А по окончании спектакля мчался в театр «Берне» на Елисейских Полях, чтобы сыграть в труппе Бранкиньолей первый скетч «Бубуль и Селекция». По-быстрому напялив фрак, он выходил в зал под руку с Колетт Броссе, когда там появлялся бармен — Робер Дери с чашкой кофе и, поскользнувшись, выплёскивал её содержимое ему в лицо. Уверенные, что это настоящий клиент, зрители выражали полный восторг. Потом отец перебегал через улицу, чтобы появиться в другом театре ещё в одном скетче, уже в роли пожарного со шлангом в руках. Однажды вечером, увидев его в этом костюме на улице, швейцар известного кабаре «Распутин» стал срочно эвакуировать гостей. Затем отец ехал на метро в кабаре на улице Кюжас, где изображал клошара.
В 1959 году в маленьком кабаре Робера Рокка «Помидор» он играл сразу несколько ролей в инсценировке «Дневника» Жюля Ренара. Критик Жан-Жак Готье, чьё перо могло как заполнить зал, так и опустошить его, написал восторженную рецензию. Сыграв в одном из скетчей хранителя музея, отец услышал объявление по внутренней связи: его вызывали на бис, сказалась рецензия Готье. Ничуть не смутившись, отец самоуверенно сыграл сценку снова. Саша Гитри, поклонник Жюля Ренара, захотел встретиться с отцом. Тот вернулся от него в полном восторге, осторожно неся портрет автора «Рыжика», который набросал Гитри. Этот портрет долго стоял на видном месте с надписью: «Луи де Фюнесу, превосходному актёру — от Саша Гитри, жалкого художника».
Забросив учёбу в средней школе, отец испробовал много профессий. Мне кажется, он слегка приукрашал это в своих интервью, ибо дома никогда не вспоминал их. Будучи художником-оформителем витрин, он недурно владел карандашом и даже писал не лишённые очарования, немного наивные пейзажи. Отец любил сопровождать свои рисунки заметками, скажем, такими: «Некто рисует крепыша, осыпает его оскорблениями, а затем стирает, чтобы тот не сумел ему ответить».
Школьные годы не оставили у него незабываемых воспоминаний. Как и у меня, кстати сказать. Лицей Жака Декура, куда я поступил в седьмой класс, был хуже тюрьмы, а учителя отличались полной бездарностью. Отец, ничего не смысливший в латыни и математике, не смог мне помогать, а мама заставляла меня без конца зубрить слащавые стишки из программы. С таким же упорством она исправляла дикцию мужа, пока та не стала идеальной.
Как и в «Человеке-оркестре», отец безуспешно разыгрывал для меня басни Лафонтена. Он изображал рукой вороний клюв, который открывался и закрывался при виде воображаемого сыра, делал лицемерные глаза лисицы или, расставив руки, показывал, как лягушка превращается в быка, а потом громко лопается, — ничего не помогало! Мне было скучно. Более того, я возненавидел сыр и не мог проглотить кусочек грюйера, который мне клали в тарелку за обедом. Родители, склонные к преувеличениям, причитали, что я никогда не вырасту. Во Франции не шутят, когда в организме не хватает кальция.
К великому огорчению отца, мои отметки становились всё хуже, так что он был готов меня выпороть. В 1955 году родителям пришлось уехать в Гамбург, где снимался фильм «Ингрид» венгерского режиссёра Реза Радвани, а потом в Италию, где партнёром отца в фильме «Просто потрясающе» («Удачный трюк») был итальянский комик Тото. Они тщательно подготовились к отъезду. Милейшая Эмильена, которую мы без конца изводили, должна была нас поить и кормить, а репетитор Оливье, весьма умный молодой человек, поселился у нас в доме. Как беспристрастный свидетель, он объяснил родителям, что мои трудности связаны с безответственностью учителей. Я понял, что оправдан, и мои отметки поползли вверх. На Рождество я получил мотороллер. То было лишь началом. Мне дарили при каждом успехе в конце учебного года по машине. Кривая полученных отметок чудесным образом воздействовала на настроение в семье: все радовались выздоровлению умственно отсталого ребёнка.
Желая похвастать своими знаниями, я заявил однажды за ужином, что Людовик XVI предал Францию и это стоило ему головы! Отец поперхнулся салатом, а мама уронила кастрюлю...
— Учитель сказал нам, что он хотел продать секретные документы австрийцам.
— Он посмел вам такое сказать! Какой идиот! Завтра же пойдём к директору, малышка, — объявил он маме, а нам пояснил, что бедняга король, как и он сам, обожал возиться в саду и вообще был хорошим парнем, хоть и королём. Что касается Марии-Антуанетты, то она оказалась несчастной, немного легкомысленной королевой. Я понял, что не всегда надо принимать услышанное на веру.
Оливье
Иногда съёмки лишали нас присутствия родителей по многу недель. Я по ним очень скучал и каждый день не спускал глаз с входной двери, ожидая, что каким-то чудом они вернулись пораньше. Фильм «Не пойман — не вор» снимался летом 1957 года. На сей раз мы заперли эту окаянную дверь снаружи и все вместе отправились в Бургундию. С этой поездкой связаны мои первые воспоминания о съёмках. Продюсеры предоставили нам две комнаты в деревне Семюр-ан-Оксуа. Мы с Патриком спали в меньшей, но это не помешало брату принести с рынка живую дикую утку. Шумливая и не очень привыкшая к правилам гигиены, симпатичная птица обосновалась в ванной родителей! Она была, однако, хорошо принята и даже приглашена жить в парижской квартире — наши увлечения были священны для всех.
Патрик
Эта утка откликалась на имя Бидюль. Она стала партнёршей отца в одном из фильмов. Конечно, никто не решался зажарить её! На улице она бежала за мной, как собачка, сопровождая в ресторан, в магазин, повсюду. И стала деревенским аттракционом.
Оливье
Я присутствовал на съёмках каждой сцены, и мне очень нравилась атмосфера съёмочной площадки. Я впервые видел отца за работой. Получив разрешение проникнуть в этот мир, недоступный для многих, я открывал для себя кулисы зрелища, которое предлагал экран нашего ближайшего кинотеатра «Рокси». Ив Робер [Французский актёр и режиссёр (1920–2002), постановщик таких популярных и у нас комедий, как «Не пойман — не вор», «Высокий блондин в чёрном ботинке» и его продолжение, «Близнец».] позволял мне заглядывать в глазок камеры и покрутить хромированные ручки, которые направляли объектив в заданном направлении. Я постиг профессиональный жаргон и настоящую тишину, когда все глаза прикованы к игре актёров. Меня пьянили запах дерева и жар софитов. Я был частью этой семьи, наблюдая за отцом, который постоянно изобретал новые гримасы.
Именно на этом фильме он начал шлифовать свою игру, не ограничиваясь написанным в сценарии, ища мелкие детали, которые всё меняли в сути действия. Он очень смело играл симпатичного браконьера. Придумав кличку собаке Пошёл-Вон, он очень смешно произносил: «Иди сюда, Пошёл-Вон!» Не отказываясь от дополнительных дублей, чтобы найти верную интонацию, отец много спорил с партнёрами — Пьером Монди и Клодом Ришем, стремясь находить новое и оставаясь по-прежнему смешным.
Отец избегал продолжительных застолий со съёмочной группой в местных ресторанах. Он нуждался в отдыхе, чтобы предложить очередную находку. Стремление к совершенству преследовало его постоянно, буквально сжигало его всю жизнь. Только часы, проведённые с нами, приносили ему желанный покой. Но он тотчас забывал об отдыхе, едва мы хлюпали носом или жаловались на головную боль...
«Не пойман — не вор» имел огромный успех. Никому, кроме близких, не известный, Луи де Фюнес без всякой помощи со стороны прессы притягивал толпы зрителей: хватало одного рекламного ролика. Отец уже стал популярен после фильмов «Ах, прекрасные вакханки!», «Папа, мама, служанка и я», «Через Париж». «Не пойман — не вор» закрепил этот успех. Но его тревоги только возросли: он считал, что слава его недолговечна.
Патрик
Когда отец получил в 1957 году роль в картине «Как волосок в супе», самый крупный тогда импресарио Бернхейм пригласил его в свою «конюшню». Отказаться было трудно: все знаменитые актёры были связаны с ним контрактами. Наша хитрющая мама быстро обнаружила, что тот использует её мужа в виде разменной монеты, ну, в точности как поступают виноделы, предлагающие десять бутылок среднего качества «в нагрузку» к одной из лучших сортов. Бернхейм уступал Луи де Фюнеса продюсеру при условии, что тот возьмёт ещё двух бездарных актёров.
— Послушай, да он просто издевается над тобой! — взорвалась она однажды. — Пошли его к чертям! Иначе ты всю жизнь будешь сниматься в плохих фильмах в окружении ничтожеств.
— Ты права, малышка! Это настоящий пройдоха. Отныне мои дела будешь вести ты одна.
В результате маме пришлось пережить немало унижений. В 1955 году во время репетиции «Некрасова» в театре Антуана постановщик (404-й «сосьетер» «Комеди Франсез») Жан Мейер постоянно прерывал отца и цеплялся к каждому слову. Из глубины зала моя мать прервала его:
— Только посмейте, месье, сказать, что мой муж плохой актёр!
— Вы сами это сказали!
Родители тотчас покинули театр. После переговоров отец получил от директора театра Симоны Беррио приличные отступные и почувствовал себя свободным. Ни пьеса, ни её автор Жан-Поль Сартр не нравились ему.
— Он унизил меня прилюдно!
— Напрасно нервничаешь, малышка. Рано или поздно Боженька отомстит за нас!
И действительно, пьеса провалилась. Более того: спустя десять лет уже Жан Мейер умолял отца дать ему маленькую роль в «Разине». И тот согласился.
— Видишь! Вот ты и отмщена! — шепнул он маме на ухо.
В то самое время Эльвира Попеско, возглавлявшая «Театр де Пари», решила предложить Луи де Фюнесу, о котором стали много говорить, роль в пьесе её любимого автора Анри Бернштейна.
— Послушайте, мадам, мой муж достоин играть на большой сцене! — воскликнула мама, узнав, что спектакль предназначался для малой.
— Вас не спрашивают! Учить меня вздумали? Вопрос решён — он будет играть в малом зале, — ответила дама, внезапно превратившись в солдафона.
Видя, что её окрик не произвёл на маму впечатления, она добавила:
— У вас хоть хватает времени заниматься любовью?
— Можете не беспокоиться на этот счёт!
Директриса молча повернулась и вышла из комнаты. Прождав её некоторое время, мама тоже удалилась.
Спустя десять лет родители отправились на премьеру в этот театр. Широко улыбаясь, Эльвира Попеско встретила их на лестнице.
— Теперь я предлагаю вам большой зал! — с радушным видом сказала она отцу.
Но тот не удостоил её ответом.
В те годы его партнёрами на экране были такие великие актёры, как Фернандель и Мишель Симон, с которыми он раскрывал все новые, неожиданные стороны своего таланта. Однако продюсеры с их косыми взглядами навязывали ему в качестве партнёрш огромных полных женщин: по их мнению, так было смешнее. Мама не любила, когда её мужа ставили в глупое положение. Она внимательно следила за его карьерой и добивалась, чтобы к нему относились в соответствии с его рангом. Так, она настояла, чтобы его перестали называть Фюфю. И для одних он стал господином де Фюнесом, для других — Луи.
Но она не переставала сетовать:
— Луи, надо чтобы твои жены на экране были элегантными и красивыми. На кого ты похож рядом с Жоржеттой Анис и ей подобными? Они прекрасно играют, но обесценивают тебя.
Это замечание оправдало себя в «Оскаре», ещё на театральной сцене, в 1959 году. Мария Паком выглядела очень достойно в роли госпожи Барнье. Её игра придала иной общественный смысл роли моего отца. Зритель увидел его другими глазами, и с тех пор приключения его героев стали ещё забавнее. Так мама сделалась его «свахой» и принялась искать актрису, обладающую хорошими манерами и индивидуальностью.
С Клод Жансак она подружилась в 1952 году во время съёмок «Жизни честного человека» Саша Гитри. Клод была замужем за Пьером Монди, и её очень смущали ухаживания исполнителя главной роли Мишеля Симона, который пытался заручиться поддержкой моих родителей. Со своей стороны и она попросила их о помощи. Все эти маневры вызывали безумный смех на съёмочной площадке. Так мама обнаружила редкую жемчужину.
— Вот кто будет твоей женой! — объявила она отцу.
Их содружество началось в 1967 году во время съёмок экранизации «Оскара», а затем продолжалось практически во всех картинах. Они выглядели идеальной парой, причудливой и забавной. Клод Жансак никогда не докучала ему капризами и личными неурядицами. Она была, как говорится, отличной подружкой и никогда не мнила себя мадам де Фюнес ни на студии, ни в жизни. Не стараясь бессмысленно тянуть одеяло на себя, она играла просто и легко. Как прежде с Бурвилем, отец расслабился, и его творческие находки стали ещё ярче.