АННИ ЖИРАРДО (1985)
Часть II.Вера Васильевна Шитова.
Союз кинематографистов СССР. Всесоюзное бюро пропаганды киноискусства. Москва, 1985 год.
Мы именно так, а не иначе начали свой рассказ об этой «самой французской из всех французских актрис» (определение не наше: так считают критики, соотечественники Жирардо) потому, что «случай Жирардо» естественно связан не только с текущей, современной историей французского кино, а со всей демократической, истинно народной музыкальной — песенной — культурой её страны. Той культурой, главными действующими лицами которой мы видим Мориса Шевалье и Эдит Пиаф, Шарля Азнавура, Жоржа Брассанса и Жака Бреля. Дело здесь не в том, что Анни сама поёт (нам не пришлось слышать ни одну из записанных ею пластинок, но мы слышали её голос в фильме «Жить, чтобы жить» и знаем ему цену): дело здесь в том, что эти певцы и она сама в самой своей человеческой сути, в самом своём национальном естестве — явления одного порядка. У них, названных нами шансонье, — от простолюдина, дающего уроки шика и победоносной повадки любому толстосуму Шевалье, до великой, пламенной, горчайшей, распахнутой за последние пределы искренности Пиаф, до терпкого, страстного и беззащитного Азнавура, от меланхоличного, мнимо душевно ленивого, поющего «философа на диване» Брассанса до жёсткого, резкого и нежного Бреля — у всех них и у Жирардо общая основа творчества. За всеми ними встаёт жизнь — как она есть и человек — каков он есть, а не каким он хочет казаться.
Лирическим героям этих певцов и этой актрисы неведомы, чужды, попросту противны все эти «мифы», «имеджи», скандалы, рекламные фокусы, запланированные метаморфозы, причудливые способы подавать себя...
Они не просто хотят убедить нас, что они-де, такие, как и мы с вами, — они и в самом деле таковы, потому что живут на одной с нами земле, испытывают ту же боль и ту же радость. Иное дело, что все они — артисты, то есть люди, в чью работу входит вечная необходимость отбирать, пропускать через напряжение своего творческого естества, обобщать, отдавать песне или роли всё — сердце, опыт жизни, тяжёлый повседневный труд.
И ещё. Искусство Анни Жирардо — и это стало особенно ясно в последнее время — всей своей органикой связано с реалистической литературой Франции последнего десятилетия, когда, выжив под натиском экспериментального, нарочито закрытого для простого понимания и сопереживания «нового романа», на первый план вышла ясная, всеми корнями связанная с реальной жизнью социальная проза. Флобер назвал свою знаменитую повесть «Простая душа» — как много в сегодняшней литературе Франции рассказов о таких вот «простых душах», и прежде всего о жизни женщины в сегодняшнем трудном и опасном мире. На место героев-иероглифов, героев-фантомов, лишённых характеров, поступков, внятных чувств (сколько таких промелькнуло на страницах Натали Саррот и Алена Роб-Грийе, — список можно было бы продолжить) пришли герои, явленные во плоти, в неостановимом потоке обыденности, стоящие лицом к лицу с вечными и такими сейчас обострёнными проблемами, как необходимость работать, кормить детей, искать выход из одиночества, искать и беречь любовь... Эти женщины втискиваются в переполненные поезда утреннего метро, стоят у станков, отбивают пальцы на пишущих машинках, заученно улыбаются за прилавками магазинов, считают дни и часы до свободных субботы и воскресенья — чтобы выспаться, побыть с семьёй, сбежать из города туда, где есть ещё невытоптанная трава, тишина, зелёная тень, в которой можно закрыть глаза и забыть про завтра.
Наши издательства дают нам возможность достаточно полно ознакомиться с такой вот литературой (приведём для примера хотя бы два сборника современной французской новеллы), где едва ли не каждый сюжет мог бы стать основой для фильма, в котором смогла бы играть Анни Жирардо.
Да, в годы лидерства так называемого «нового романа» и кинематографа «новой волны» Жирардо оставалась как бы в тени — как в тени была та ветвь современной французской литературы, о которой мы только что говорили. Её никогда не звали в свои картины ни Ален Рене, ни Луи Малль, ни Жан-Люк Годар, ни Франсуа Трюффо — эти талантливейшие режиссёры, напряжённо искавшие новый кинематографический язык. Она — замечательный мастер, крупнейшая актриса французского театра и кино — была им «не в масть». Им были нужны актёры совсем другого типа — такие, как Жан-Поль Бельмондо или Брижит Бардо, Жанна Моро или Жан-Клод Бриали, — актёры, для которых образ до неразличимости сливался со своим создателем, был его «вторым я»... Он, этот образ, дробился на тысячу неожиданных переходов, главным в нём были спонтанность, беспричинность, необъяснимость того или иного поступка. За ним реально стояла какая-то совершенно новая динамика жизни, невиданный до того строй чувств, взрывчатость бунтарства, экстравагантной выходки, безразличие к другим и доходящая до глухоты погружённость в себя. Раскованность тут переходила в бесстыдство, отказ от раздумий вёл к жестокости... Расчеловеченные, с оборванными жизненными связями, бессознательно рвущиеся навстречу опасности и гибели, эти персонажи свидетельствовали о неблагополучии в «обществе потребления». Они по-своему пророчили взрыв молодёжных волнений мая 1968 года.
Жирардо была от всего этого далека. И не только потому, что ей свойствен политический индифферентизм, а потому, что она как человек и как актриса принадлежит традиции и классике. Она, зная это, и не пыталась сломать себя, приноровиться к бурным переменам.
Она — сама себе этого не говоря — держала уровень простой человечности. Нет, она не укрывалась от жизни — не тот у неё характер, потому что она любознательна, у неё есть постоянная потребность быть на людях, наблюдать их... Но её никогда не привлекали «опасные игры» — нет в длинном списке её ролей ни маньячек, ни изощрённых интеллектуалок, ставящих двусмысленные эксперименты. Но исторических, «костюмных» ролей в списке сделанного ею тоже не найти — отлично обученная, прошедшая высшую школу французского сценического искусства «на отлично», она не хотела выйти на экран женщиной другой эпохи. Ей это не интересно. Она любит сниматься на шумной улице или в маленьком кафе, на кухне или в служебном кабинете, на переполненном телами пляже или за рулём машины. Её героиням нечего делать во дворце или в средневековой темнице, в медлительной карете или в роскошном будуаре.
Она хочет быть здесь, сейчас — с нами и для нас.
| Часть I | Содержание | Часть III |